Они вышли на крыльцо несколько минут спустя – девочка лет тринадцати и молодая еще, но забывшая о себе женщина, одетая в черное. Всем телом приникнув к ветке, девушка затаилась и, дождавшись, когда мать с дочерью скроются из виду, поспешно спустилась на землю. Соблюдая безопасную дистанцию, она последовала за ними. Они сели в автобус.

Дорогу она знала ничуть не хуже их, поэтому рисковать не имело никакого смысла, тем более что следующий автобус уже показался в конце улицы. Самое трудное для нее было другое – преодолеть магический рубеж кладбищенской ограды.

Вот и сейчас она позволила себе лишь медленно пройтись вдоль нее, наблюдая сквозь рваный узор ветвей за двумя склонившимися над могилой фигурами, казавшимися такими несчастными, всеми забытыми, покинутыми. Женщина, стоя на коленях, старательно раскладывала принесенные кем-то цветы и тихонько, беззвучно плакала. Садовые ромашки, поймав на свои крошечные ладошки солнечный свет, ярко белели на фоне черного камня. Девушка знала, чей это дар. Окинув прощальным взглядом тех, кого не могла утешить, она поспешила прочь от этого печального места.

ГЛАВА 6

Решив не дожидаться окончания рабочего дня, она поднялась на лифте на площадку Тиграна. Откинула носком босоножки уголок коврика перед дверью. И хотя они ни о чем таком не договаривались, ключ от двери, она это знала заранее, лежал именно там.

До чего же приятно было открыть предназначенным для тебя ключем дверь, войти в отгороженную от посторонних глаз квартиру и оказаться, наконец, в простом домашнем уюте. В его уюте!

Времени было предостаточно, и девушка не удержалась от соблазна принять душ. Скинув одежду, она забралась в ванну, намылилась до густой, как лебяжий пух, пены и подставила тело стремительным, приятно покалывающим струям воды. Что бы она не делала, она во все вкладывала какое-то особое, отчаянное наслаждение, упиваясь самыми обыденными, тривиальными вещами.

Растеревшись полотенцем – его полотенцем! – она не стала сразу облачаться в свое дешевенькое ситцевое платье, а направилась в спальню, оставляя на полу влажные изящные следы, к уже знакомому ей трюмо, чтобы спокойно, не опасаясь быть застигнутой врасплох, разглядеть себя в первозданном виде.

Ее тело, словно выточенное из слоновой кости искусным резчиком в изысканной, утонченной манере, было безупречно. Таким телом можно было гордиться. Но именно эта безупречность и смущала девушку. Она ощупала себя, обследовала со всех сторон и, еще раз недоверчиво и подозрительно покосившись на зеркало, вернулась в ванную комнату за одеждой.

Тигран узнал о том, что таинственная гостья сдержала свое обещание, не только по изъятому из-под коврика ключу, но и по вкусным запахам, распространявшимся из кухни по всей квартире. Оставалось удостовериться, дождалась ли она его или уже сбежала.

Он первым делом прошел на кухню. На плите все было готово к ужину, но Одиль там не оказалось. С возрастающим разочарованием он заглянул в гостиную, ванную, в свой кабинет и в спальню. Снова вернулся в гостиную, в растерянности остановившись в дверях. Последней надеждой оставалось кресло, повернутое к окну. Тигран тихонько приблизился, заглянул за высокую спинку и облегченно вздохнул. Одиль крепко спала, уютно, по-домашнему поджав под себя ноги.

Он присел на корточки подле нее, внимательно всматриваясь в даже во сне напряженное лицо. Ему не хотелось будить ее, но, почувствовав его присутствие, она широко распахнула глаза. Он впервые увидел их так близко – пугающий своей бездонностью колодец зрачка и радужка, богатством и переливами оттенков напомнившая ему импрессионистскую живопись или горящий на солнце осенний сад.

- Какие у тебя необыкновенные глаза! В жизни таких не видел. – Его лицо, его тон излучали ласковую заботливость и теплоту. – Спасибо, что пришла. Я боялся даже надеяться... Поспи еще. Я отнесу тебя в спальню. Там тебе будет удобнее. – Не дожидаясь ответа, он подхватил ее на руки. – Боже! Какая ты легкая! Совсем ничего не весишь.

- Отпусти меня! – разволновалась от его восклицания девушка. – Немедленно отпусти!

Он лишь крепче прижал ее к себе.

- Отпустить, чтобы ты опять сбежала? Ни за что! Я закажу для тебя кандалы и тяжелые чугунные цепи, а на окнах и дверях поставлю решетки.

Слегка отстранившись, она внимательно заглянула ему в глаза:

- А ты уверен, что хочешь этого? Что потом ни о чем не пожалеешь?

- Я хочу, чтобы мой дом ты считала своим. Чтобы не убегала одна в глухую ночь, неизвестно куда и зачем, когда тебе этого совсем не хочется. Я не обижу тебя, поверь.

- Знаю, Фауст. Слишком хорошо знаю. Всю свою жизнь ты обижаешь и обделяешь только самого себя. – Ей удалось, наконец, высвободиться из его рук. – Но ответь на вопрос – не мне ответь, себе: Что руководит тобою? Любопытство? Скука? Жалость к бездомной?

- Ага! – радостно воскликнул он, ловя ее на слове. – Вот ты наконец и призналась, что нигде не живешь. Так в чем же дело? Оставайся здесь, сколько сама пожелаешь. Места, как видишь, вполне хватит обоим.

Она снова посмотрела на него своим особым, проникающим в тайники души взглядом и, хмурясь, проговорила:

- Почему ты отказался от работы над проектом кинотеатра?

Тигран вздрогнул. Ему никак не удавалось привыкнуть к ее всеведению.

- Как ты узнала? Была в институте? – задал он глупый вопрос и сам же устыдился его. – А-а, понимаю. Это написано у меня на лице.

- Ты мне не ответил.

Он отвернулся от нее, подошел к окну, сложив на груди руки, и долго молчал. Наконец, проговорил, не оборачиваясь:

- Просто я не привык пользоваться чужими идеями. Даже если они гениальные.

- Допустим. Но ты мог найти свое решение. Зачем же было отказываться от такого интересного проекта?

- Видишь ли, если бы я продолжил работу над ним, я не удержался бы от соблазна хоть частично использовать твою подсказку. И никогда бы себе этого не простил.

- Ты и не мог поступить иначе. – В ее взгляде затеплилось что-то трогательно-материнское. – Пойдем, я покормлю тебя, мой Фауст.

Она осталась у Тиграна и позволила любить себя, остро, каждой клеточкой ощущая, что лаская ее, он неосознанно и неотступно видит перед собой образ жены, поскольку только с нею ассоциировались у него такие понятия, как интим, женское тело, обладание. Она чувствовала, как он пытается бороться с собой, избавиться от этого наваждения, но не может. И оттого столь долгожданная победа ее не была полной, горечью и обидой подавляя ликование. Он обращался с ней бережно, как с ребенком, боясь оттолкнуть от себя, напугать. И был крайне смущен и обескуражен, когда она поведала ему, что он первый в ее жизни мужчина.

Они лежали рядом на просторной постели, хранящей незримое, но такое ощутимое для обоих присутствие той, другой. Тигран уснул, и во сне не отпуская ее руку. А девушка широко раскрытыми глазами смотрела в темноту. Ей так хотелось почувствовать себя счастливой, изведать хоть раз это восхитительное состояние, его вкус и аромат. Ведь мечта, к которой она прокладывала путь через пропасть, осуществилась! Осуществилась ли?

Она беззвучно кричала: Он мой! Мой! Слышите, мой! Я добилась своего. Никто не откликнулся. Ночь хранила безучастное молчание.

Сон Тиграна стал глубже. Польцы, сжимавшие ее руку, несколько раз самопроизвольно дернулись и ослабли. Он повернулся на другой бок, спиной к ней.

Лишь где-то под утро уснула и она. Но таившиеся по углам кошмары только того и ждали. Они накинулись на свою жертву, заставляя ее метаться, стонать и вскрикивать.

- Проснись! Проснись же, - шептал над ухом Тигран, тормоша ее за плечо. – Ты видишь дурной сон. Иди ко мне. Мы вместе прогоним его.

Она забралась в его объятия, спрятала лицо у него на груди и действительно спокойно уснула.

Утром, с ласковым участием гладя Одиль по волосам, он попытался узнать, что так тревожило ее во сне. Она солгала, что не помнит. День был субботний. Значит, сегодня и завтра они могли безраздельно принадлежать друг другу. Он предложил пройтись по магазинам, обновить ее «гардероб», а заодно и позавтракать где-нибудь в кафе. Ее глаза радостно вспыхнули.