С легкой руки мистера Сноу о ней узнали в Америке и других странах. На каждом симпозиуме, во всех своих научных публикациях профессор не обходился без упоминания Ншан. Ее монолог на английском перепечатывали зарубежные газеты, транслировали по радио и телевидению. Ясновидящая из армянской глубинки завоевывала весь мир. о ней говорили и спорили в разных кругах, начиная с семейных кухонь...

А Ншан по-прежнему не могла ни о чем другом думать, кроме как об Артуре. И когда услужливые друзья читали ей вслух газетные подвалы, когда рассказывали о ее необычайной популярности, Ншан думала всегда одно и то же: Разве он не читает газет? Не смотрит телевизор? Не общается с друзьями? Разве он не знает, что она в Ереване, совсем близко от него?

Количество поклонников Ншан, пригретых лучами ее славы, росло. Они изощрялись в лести и знаках внимания. Иные, представители противоположного пола, даже предлагали ей себя в спутники жизни. Она же вслушивалась в каждый новый голос и с грустью отмечала про себя: «Снова не он». У нее теперь появились свои собственные поэты, писатели, журналисты, фотографы и художники, ходившие за ней по пятам; экстрасенсы, телепаты, ясновидящие, целители всех мастей, лелеявшие надежду подсмотреть ее секреты; свободомыслящие ученые и врачи, готовые поверить в любые чудеса, лишь бы это принесло им благодатные плоды. Всех их, вместе взятых, наверное можно было бы сравнить с рыбой-прилипалой. Одни представлялись ей личностями исключительными, «не от мира сего». Другие избирали роль покровителей и доброжелателей, учивших ее жить, учивших жонглировать славой, извлекая из нее максимум выгоды для себя и своих близких.

Находились и такие, которые заговорщическим тоном советовали ей бросить Сим-Сима, как «отработанный материал», и открыть собственное дело, подобрав, разумеется, собственный штат. Ей предлагали свои дачи и квартиры для экспериментов и приема страждущих. Ей предлагали заняться самостоятельной научной практикой с непременным патентованием. И тогда она-де станет не «подопытным кроликом», как у Сим-Сима, которому она нужна лишь для защиты докторской, а хозяйкой и главой собственной лаборатории... нет, целого института, что построят специально для нее.

- Твоему дару нет цены, - нашептывали ей. – Тот же американец Сноу сгреб бы тебя в охапку и увез с собой в Штаты, если бы ему позволили. Он нажил бы на тебе не только известность, но и миллионы. А у нас... За твоей спиной каждый норовит дока-зать, что ты – фикция, обман зрения, что тебя вообще не существует и существовать не должно. В лучшем случае признают, что ты – аномалия, дефект природы, так сказать, «как пятая нога или вторая голова у теленка»...

Ншан слушала и верила всему, что ей говорили, потому что не знала мир людей, как его знают зрячие. Тот мир, в который волею случая (или судьбы) оказалась вовлечена. Она не знала, что отвечать своим добровольным советчикам, на чем остановить свой выбор. В ней зрело сознание собственной исключительности, избранности, этакой посланницы свыше... даже мессии, может быть. Подстегиваемая досадой на Артура, она решила: пусть так! Пусть он отовсюду слышит ее имя. Пусть узнает, мимо какого счастья прошел.

Теперь это была уже совсем другая Ншан. Она становилась все своевольнее, все раздражительнее. А однажды обрушила настоящую истерику на нерадивого пациента. Спохватившись, прикусила губу и залилась краской стыда: «Что я натворила... Как я могла». Но вдруг ощутила короткие влажные поцелуи на своей руке.

- Ты – богиня, Ншан! Ты – святая! Даже гнев твой целителен, - лепетал прови-нившийся, тучный, немолодой дядька, перемежая слова поцелуями. И по голосу его, доносившемуся снизу, Ншан поняла, что он стоит перед ней на коленях.

- Она, сердешная, живет для людей, - умильно заворковала какая-то старушка, ожидавшая своей очереди, и, обняв чудо-целительницу сзади, поцеловала ее в плечо. – Она так устает, агнел наш! Ей разрядка нужна. А то ведь не выдержит.

... Ее услуг жаждали разные люди, от самых простых и бедных до именитых и состоятельных. Последние не скупились на вознаграждения. Видя, что богатство широкой рекой само течет прямо в руки, Сильвия, привыкшая за свою нелегкую трудовую жизнь ценить каждый рубль, стала вдруг скаредной, боясь, как бы ее слепую дочь не обманули, не обокрали. Ведь квартирка-то их – настоящий проходной двор, в котором люди постоянно меняются, мельтеша перед глазами. Поди, уследи за всеми.

В спальне за кроватью Сильвия завела тайничок на крепких запорах, в который складывала теперь деньги и дорогие украшения. Самой же Ншан, казалось, не нужно было ничего. Она жила особой радостью человека, способного помогать другим. А когда людской калейдоскоп оставлял ее в покое, она снова возвращалась к своим внутренним ощущениям и призрачным снам.

Ни дорогие украшения, ни наряды, ни домашние безделушки, постепенно заполнявшие ее дом, не имели для нее цены. Как она могла радоваться тому, что ей не дано видеть! Да и зачем ей все это, если Артура нет рядом.

И вот однажды, не выдержав, Ншан уединилась с Тамарой в ванной комнате – единственном в квартире свободном от людей месте – и, волнуясь, заговорила:

- Скажи, Тамара, ты друг мне?

- Сомневаешься? – обиделась та.

- И ты сделаешь то, о чем я тебя попрошу?

- Да все, что угодно! – воодушевилась заинтригованная Тамара. – Я буду счастлива оказать тебе любую услугу. Ведь я же, помимо всего прочего, твой должник.

- Учти, об этой моей просьбе никто не должен знать.

- Я – могила!

- Тогда слушай. На киностудии работает один человек... мой... знакомый. Я хочу, чтобы ты нашла его и привела сюда.

- С радостью! – Тамара уже сгорала от любопытства. Неприступная слепая гордячка имеет свои сердечные тайны! – Его имя и фамилия? - деловито осведомилась она.

- Мне известно только имя, - смутилась Ншан. – Его зовут Артур.

- Ты представляешь, сколько людей работает на «Арменфильме»!?. Среди них наверняка наберется с десяток Артуров. И как я буду спрашивать «просто Артура»?

- Он не просто Артур! – вспылила Ншан. – Он – ассистент режиссера. – Она сказала это таким тоном, будто речь шла о должности редкой и исключительной. – Даже наверняка уже режиссер... Их группа приезжала в наше село на съемки.

- Ах, вот оно что. – Тамара попыталась скрыть ироническую улыбочку, веря, что Ншан способна видеть даже кожей. – Это уже кое-что проясняет. Он, значит, из тех киношников, что привезли в Ереван эпизод с вызыванием дождя, после которого ты и попала к нам в институт.

Ншан кивнула. А потом вдруг сказала:

- Знаешь, я кажется передумала. Тебе не надо никуда ходить и никого искать. – Ее насторожил тон Тамары.

- Не принимается! – Тамара тотчас взяла себя в руки. – Поначалу я растерялась, решив, что вряд ли смогу тебе помочь, зная одно только имя. Но теперь зацепок более чем достаточно. Я сначала найду группу, которая ездила к вам в Саригюх, а уже найти среди них помрежа по имени Артур – раз плюнуть. Кстати, это не тот ли парень, которому ты спасла после камнепада жизнь?

- Тот самый, - нехотя ответила Ншан. У нее появилось ощущение, что к ней непрошенно залезли в душу и топчут ногами самые потаенные, самые сокровенные ее уголки.

- А если на студии его не окажется? Передать ему через коллег твой телефон и адрес?

- Нет! Найди и приведи его сама!

Тамара понимающе улыбнулась. Ее отношение к Ншан было отношением яркого садового цветка к скромной лесной незабудке. И слава этого сорнячка задевала вдвойне ее нереализованное тщеславие. «Так и я согласилась бы быть слепой», не раз думала она, с завистью глядя, как обхаживают Ншан, как угождают ей, восхваляют, делают дорогие подношения. То, что Ншан избавила ее от малоприятного недуга, только озлобило Тамару. Она принадлежала к числу людей, для которых нет ничего тягостнее и обременительнее чувства благодарности, порождающего зависимость от твоего благодетеля. А потому ей было особенно приятно обнаружить «ахиллесову пяту» у своей исцелительницы.