* * *

Ночь была длинная. Пожалуй, самая длинная в ее жизни. Ночь для нее это когда смолкают все голоса, когда ее не теребят и ни о чем не просят. Когда воздух отдыхает от тугих сумбурных волн, когда можно наконец расслабиться, дать покой телу и мыслям и вступить в прекрасный призрачный мир, наполненный светом, формами и красками.

Соседка по палате храпела. Ншан то злилась на нее, то переставала слышать, погружаясь в себя. Там, в глубине сознания, или вне его, шел напряженный диалог. С кем? Она не знала. И не узнает никогда.

«Зачем ты это делаешь? Подумай хорошенько. Еще не поздно отступить. У тебя есть четыре часа.»

«Я устала жить только для других. Я – человек, и имею право на счастье.»

«Разве ты не счастлива? Разве твой мир не богаче, не полнее мира тех, кто тебя окружает?»

«Я хочу быть такой, как они. Я устала. Устала!»

«Ты совершаешь непоправимую ошибку.»

«Пусть. Я так решила.»

«Нельзя идти наперекор судьбе.»

«Я сама себе судьба.»

«Город испортил тебя. Ты переоцениваешь свои возможности. Ты приносишь в жертву свой бесценный дар.»

«Пусть. Пусть! Будь что будет...»

Внутри нее как-то сразу стало так тихо, так пусто, будто ее бросили в глухой сырой погреб без окон и дверей. Ншан испугалась. Вновь обратилась в пустоту, но не получила ответа. До сих пор ее не страшила тьма. Потому что тьма была обитаема, насыщена смыслом и порядком. Ншан жила так, как живут деревья, скалы, вода и цветы. Ведь им не нужно глаз, чтобы чувствовать друг друга и взаимосвязь всего сущего. Ншан была членом этой необъятной единой семьи, такой же, как они, и потому не сознавала своей ущербности.

Более того, она чувствовала себя защищенной, почти неуязвимой, потому что у нее был незримый собеседник, наставник, мудрый, всеведающий. Но этой страшной ночью все разом умолкло, умерло, растворилось. Или просто отстранилось от нее, как от предавшей некое неведомое содружество, принявшее ее в свои ряды. И сразу не стало ничего, кроме назойливого храпа, истязавшего глухую тишину.

...Она не нервничала перед операцией, не боялась за ее исход. Она знала, что все случится именно так, как она хотела. Спокойно вошла в предоперационную. Спокойно доверилась врачам.

И потом, когда все уже было позади, но плотные повязки по-прежнему скрывали от нее свет, она была спокойна тем холодным безразличным спокойствием, которое нисходит обычно на человека после сильного потрясения.

Сильвии разрешили ухаживать за дочерью. А Симон Симонович, остановив-шийся неподалеку в гостинице, наведывался дважды в день. Ему заблаговременно сообщили о часе снятия повязок. И теперь он сидел у постели Ншан, волнуясь не столько за исход проведенной операции, сколько за повисшую в воздухе судьбу своих дальнейших исследований. Трудно, почти невозможно было предугадать, как поведет себя своенравная, неуправляемая Ншан, вновь обретшая зрение.

Медсестра сняла повязки – Ншан продолжала сидеть в той же позе, со сложенными на коленях руками, с плотно сомкнутыми веками.

- Ну что, дочка!? Не томи! Открой же наконец глаза!

- Открывай, Ншан, смелее. Повязки сняты и доктор ждет, - нервничал и Симон Симонович.

- Не мешайте ей. Не торопите, - остановил их профессор. – Пусть она сама. Как сочтет нужным... Вы ж понимаете, это очень ответственный и тревожный момент.

Веки Ншан дрогнули на превратившемся в маску лице. Образовали узкую щелочку и снова сомкнулись. Затем резко взлетели вверх. Она сидела в той же позе, с таким же застывшим, ничего не выражающим лицом.

- Ну, Ншан?! – не выдержал Симон Симонович.

- Что, дочка? Как? – теребила ее за руку Сильвия.

- Да отойдите же! Прошу вас! – рассердился профессор, сбитый с толку странным поведением пациентки. Но стоило ему заглянуть в глаза Ншан, и беспокойство тотчас улеглось. Зрачки, резко сузившись, реагировали на свет. – Она видит, - удовлетворенно оповестил он нетерпеливых близких.

- Да нет, доктор, вы ошибаетесь, - упавшим голосом возразила Сильвия. – разве сидела бы она сейчас как высохшее дерево, если бы...

- Скорее всего, она сейчас видит только свет. Может – расплывчатые, несфоку-сированные очертания предметов, - объяснил профессор. – Дайте ей время освоиться. Пережить свое новое состояние, оправиться от стресса. Сильная радость порой разит, как горе. – И больше про себя, чем вслух пробормотал: - Одно странно, она даже не зажмурилась. После такой долгой, такой глубокой тьмы свет должен вызывать резкую боль.

- А мне и больно, доктор, - наконец отозвалась Ншан. – Только я пытаюсь тер-петь. Я осуществила задуманное. А молчу потому, что хочу понять, правильно ли поступила. Слепота помогла мне создать свой собственный мир, в который снаружи никому не было доступа. А теперь... теперь я сама оказалась снаружи. Я чувствую себя неуютно... как бездомная.

- Странная девушка, - досадливо пожал плечами профессор. Он ждал от пациентки совсем иной реакции. – Скажите хоть мне, что вы видите, - потребовал он. – Как врач, я обязан оценить результаты хирургического вмешательства.

- Успокойтесь, доктор. И ты, мама. Я все вижу. Очень четко и ясно. Как прежде. – Она наконец изменила позу и посмотрела на Сильвию. В ее оживших глазах отразилось изумление: - Мама? Мамочка!.. Как же ты постарела! Ай-яй-яй, вся в морщинках! Я не видела тебя целую вечность.

- Она видит... Видит! – одними губами прошептала Сильвия. Глубоко, судорожно вздохнула, и голос снова вернулся к ней. – Вот теперь верю, что видит. Счастье-то какое! Но разве так уж я постарела, дочка? А я и не замечала...

- Ну здравствуйте, Симон Симонович! – Ншан протянула к нему руку, ладонью вниз – жест слепой, ставший для нее привычным. – Я вас представляла совсем иначе.

- Каким же? – Он с чувством сжал ее руку.

- Солидным. Седовласым. И в очках.

- К счастью, это не мой тип.

- Дочка, поблагодари же доктора, - подсказала Сильвия. – Если бы не его золотые руки...

Ншан перевела взгляд на профессора и внимательно оглядела его. Он был высокий, подтянутый, с аккуратной седеющей бородкой и в очках с металлической оправой.

- Вот таким я представляла вас, Симон Симонович. Именно таким! – бестактно заявила она.

- Нша-ан! – одернула ее мать. – Стыдно ведь.

- Извините, доктор, - улыбнулась Ншан – впервые за все годы тьмы. – Но ведь мне сегодня все простительно, верно?

И профессор, тотчас расположившись к ней, тоже широко улыбнулся.

- Конечно, милая. Я вас поздравляю.

- Спасибо вам, доктор. Вы мне очень помогли.

«Что значит «помогли»!? – внутренне возмутился Симон Симонович. – Разве таких слов от нее ждали? Ей вернули полноту жизни, полноту общения! Ей вернули свет и весь окружающий мир. Возродили надежды на будущее. Рассеяли кошмарную нескончаемую ночь, в которую она была запакована, как в кокон. А она - «помогли»! Поистине не дождешься благодарности от этих простолюдинов. Все-то они принимают как должное.»

Прежде чем выйти из палаты, доктор взял Ншан за руку, еще раз профессио-нально вгляделся в ее глаза и на прощание сказал:

- К моему великому удовлетворению, все получилось, хоть я, признаюсь, далеко не был уверен в благополучном исходе хирургического вмешательства. Уж больно случай ваш неординарный. Непонятно было, отчего вы вообще ослепли. Но пара имплантов сделала свое дело – зрение вернулось к вам, милое дитя. Только должен вас предупредить, как предупреждаю всех своих пациентов – избегайте сильных стрессов. Они... они могут свести на нет все наши усилия.

Свой первый день по возвращении в Ереван Ншан провела дома, на балконе. Облокотясь о высокий барьер, она смотрела вниз, на город, простертый у ее ног, на бездонное небо над головой, и вновь обретенная радость бытия переполняла ее до краев. Сильвия, с лица которой не сходила счастливая улыбка, стояла рядом, обнимая дочь за плечи.

- Знаешь, - сказала Ншан, не отрывая взгляда от величественной панорамы неба – то ли матери, то ли размышляя вслух, – сколько раз я представляла себе, засыпая, медленно плывущие облака, похожие на стадо откормленных овец, гонимых ветром. Мне всегда казалось, что я – одна из них, или что я - пятнышко солнечного света, упавшего на землю, звездная пылинка, плавающая в необъятной Вселенной... Но то были фантазии, рожденные вечной ночью. Я не облако и не пылинка, я – человек! И какое же оказывается великое счастье, подаренное нам Создателем, иметь возможность каждый день, каждый час, каждое мгновение видеть собственными глазами мир, созданный им!