ЛИЗА И КУБУЛА, Кузнецовы мальчики с Кубой Кубикулой и Барбухой в обществе подружившейся с ними маленькой собачки, проделывали на льду такие ловкие штуки, что у зрителей дух захватывало от удовольствия. Началось с обычных салок, но прежде чем все переводили по очереди, Лизанька начала всякие выдумки будто из рукава вытряхивать, балясы точить. Остальные делали то, что она говорила, и получался настоящий театр, где ни на грош смысла, зато полно смеха.

Похоже, что кто-то дал стражнику на чай. Или, может, это сказочная русалка заставила его изменить свой взгляд и с этой минуты хорошо относиться к детям и медведям? Как по-вашему?

Так или иначе, кто видел, до чего он переменился и стал сам на себя не похож, те подумали, что просто он всю прелесть малышей — человеческих и звериных — понял.

Мальчики колют его под ребро и в заднюю часть, а он хохочет! В другое время им так досталось бы, не дай бог! А теперь видите, тут и староста присутствует, и вся деревня на него глазеет, а стражник, голубчик, пальцем не пошевелит, сам даже всякие шутки отпускает.

Видно, Лизанька выбрала старую-престарую пьесу. Будто медведь Кубула — заколдованная принцесса, стражник — то злой волшебник, то дракон, потому что, ей-богу, дети не так бедны духовно, чтоб не знать, что мелкие несообразности не имеют значения, когда хочешь играть.

Для Барбухи не нашлось подходящей роли, и ему пришлось изображать беднягу нищего в тех случаях, когда по ходу действия привидения не было нужно. Кузнецовы мальчики играли рыцарей, и эта роль очень подходила им, потому что у них были сабли и потому что они растратили лишь малую толику своего азарта.

Лизанька подсказывала всем, кому что говорить. Ах, у этой девочки славно язычок был подвешен! Зато медведь и мальчики оказались из рук вон плохими актёрами. Еле языком ворочают!

Но чем больше в представлении было недостатков, чем мальчики были медвежеватей, а Кубула — мальчиковатей, тем больше оно нравилось зрителям. Ржали без умолку! Поварёшковские папаши клали головы на плечи горшковским. Те и другие перемешались, как горох в корзинке у Золушки, — жмут друг другу руки, сидят в обнимку, друг друга подталкивают, замечаниями перебрасываются.

— Экая чушь старина! — говорит один.

— Твоя правда, — отвечает второй, вытирая заиндевевшие усы и бороду. — Твоя правда, да получается-то у них больно здорово.

— Честное слово, не видал такого: посмотрите, как Ли-занька красиво ротик раскрывает. А косички, а эти пальчики красные!..

В таких разговорах бежало время.

СТАЛО СМЕРКАТЬСЯ. Все, кто только был на пруду, хохотали. Один староста мялся и жался, ему было ещё не по себе, он не был доволен таким малым выкупом: взамен суда — щепотка веселья.

К нему подошли двое богатых и двое бедных крестьян, две старухи и две молодые девушки, два пахаря, и два лавочника, один трактирщик да ещё от духовенства пономарь, и повели эти люди к нему речь, полную простодушной мудрости.

— Милый староста, — сказали они, — видим мы, что ты хмуришься, смеяться не хочешь. Известно, страшно трудная это наука — старостой быть, тут без строгости не обойдёшься, но — господи боже — на этот раз обойди её стороной! Оставь права свои, оставь свою важность, стащи с себя всё это, и мы из этих бесценных свойств чучел наделаем, или сечки нарубим, или гусаков ими накормим. Мы над тобой, братец, смеялись, а ты, добрак такой, и не замечал. Папаша, папаша, Горшки и Поварёшки всегда друг с другом столкуются. Ты к нам на удочку попался. Расхаживал по мосту нам на потеху. Ох, мы в Горшках ведь только прикидывались, будто жалеем, когда ты от нашего берега удалялся, а когда отходил от Поварёшек, там повторяли то, что перед тем делали мы. Славные были полдни, у нас до сих пор от смеха живот болит. Но не обижайся, папаша. Мы теперь заживём как надо, опять хорошо будет! Этот окаянный мост вниз скинули ребята, а ты возьми да кинь свою старостову шапку туда же, на лёд. Дай медвежатнику на чай, а Кубуле — кролика. Честное слово, они парни хоть куда и не сделали ничего плохого.

Услышав это, староста вспыхнул как маков цвет, и стало ему так стыдно, что он не знал куда глаза девать. Стоит весь красный, а тут к нему детишки его подошли, с маленькой Марьянкой на руках.

Марьянка в ручонках цепочку держала, а к цепочке был привязан Кубула, а с Кубулой за руку шагала Лизанька, а за Лизанькой шёл Барбуха, а за Барбухой — двадцать мальчишек и двадцать три девчонки, и столько же дедушек, и столько же бабушек. Марьянка тянулась ручками и к медведю и к отцу. Что было делать старосте? Он покобенился маленько, но в конце концов сказал:

— Ну, в пору посмеялись, в пору и образумились. Я — вместе с вами. Хо-хо-хо, хи-хи-хи, долго ж вы меня за нос водили. Но теперь кончено. Я теперь за вами следить буду, жулики вы этакие!

В эту торжественную минуту появилась старостиха. За это его обещание и за то, что он всех простил, она крепко его поцеловала.

ЭТО БЫЛО ПРЕКРАСНО, вот именно как надо, но вдруг ни с того ни с сего Лизанька заплакала; и плачет, и плачет, убивается. Вроде как если б вдруг в полночь петух запел, либо, ежели вам больше нравится, как если б среди бела дня филин заухал. Бедняжка Лиза вспомнила, что пришла в Горшки-Поварёшки за покупками, и спохватилась насчёт денег. Увы, четвертак пропал. Кто стоял поближе к ней, брали девчушку за руку, утирали ей слёзки.

— Не плачь, миленькая, перестань. А то смотри — носик набок свернёшь!

Надавали ей кучу добрых советов. Один разумный человек, подумав, сказал:

— Какой толк во всех советах этих? Тебе ведь четвертак нужен? Вот он! Я его отдаю, потому что мне без него легче обойтись, чем тебе.

С этими словами он пустился бежать и чуть совсем не удрал. Да Кубула бросился вдогонку, нагнал его, вспрыгнул ему на спину и, опираясь на пуговицы над фалдами, взобрался на шею. И, дорогие вы мои, сколько же тут было благодарности и облизывания. Кубула влеплял крестьянину поцелуй за поцелуем. Крестьянину это скоро надоело, и он стряхнул медведя на землю.

Ну, хоть и скинул, а хороший пример был дан, и вот уже Куба Кубикула вынимает чашку. Может, ещё кто раскошелится.

Не скупитесь, почтенные, тряхните мошной, бросьте какой-нибудь там четвертак либо двугривенный, а то все тридцать, а то — ну хоть пирожок, господи боже мой!

Ну, да народ подобрался сговорчивый. Который посолидней, каждый почешется и давай шарить — глядишь, и достал из мешочка медяк. Вот уж набралось их — да воздаст вам господь сторицею! — полна чашка, а староста ещё две серебряных подбросил. Денег пропасть, а Лиза всё плачет, хочет свой четвертак.

— Что ваше, — говорит, — то себе оставьте, а мне помогите то, что я потеряла, отыскать.

ГОСПОДИ ИИСУСЕ, за игрой, да за слезами, да всякими тары-барами — глядь, уж и вечер наступил!

Мамаши встревожились, папаши на часы смотрят! Скорей домой, скорей ужинать, а не то с метлой придут!

Вот уж тронулись, вот уж и Грибы-Грибочки, вот уж пруд.

Нашему повествованию только о кузнеце с кузнечихой заботиться надо. Давай его сюда! Где он там?

Стоит на плотине, постёгивая себе прутиком по голенищам. Увидал Кубу Кубикулу, медведя и плачущую Лизу, расспрашивает, что да как, подходит к ним.

— Милые соседи, — говорит он, обращаясь к дядям и тётям, — возьмите-ка вы свои денежки назад. Мы не такие гордые, чтоб не принять на рождество либо на свои именины подарочек какой. Но зачем детям деньги давать? Этого не нужно.

— Ладно, ладно, — ответил староста. — Мы не давали Лизе ни гроша. Чашка Кубулова!

Кузнец поклонился — дескать, всё в порядке — и хотел Лизу домой увести. Да маленькая задержка вышла. Заметил Кубула и кинулся девочке на шею. Вихрем налетел и опрокинул чашку с деньгами. Старосте, стражнику и Кузнецовым мальчикам похлопотать пришлось, прежде чем они их собрали. Стражник ворчал, но никто не обращал внимания. Все смотрели на детей, на медведя и на страшилище, и было им немножко жалко, что вся эта история так грустно кончается. После одной разлуки — новая! Вот что их печалило.