По виду она походила на отстрелянный ружейный патрон, только малой формы. «Что это такое?»

В сенях послышались осторожные шаги.

Анни заметалась. Куда спрятать этот предмет? В золу?

Но в очаге еще тлели угли. Они вспыхивали и погасали, покрываясь сероватым пушком золы.

«Сюда нельзя: может расплавиться, — подумала Анни. — Но куда, куда же это спрятать?» Обостренная мысль подсказала: сделать, как Пекко…

Анни юркнула в постель и закрылась одеялом до подбородка.

Мнимый пограничник вошел, оделся в темноте, сунул в карман пукко. Затем достал из-под кровати мешочек, в котором Анни держала сухари.

Не глядя, он протянул руку за пирогом на подоконник и не нашел его на прежнем месте.

Человек почувствовал, как спина покрылась испариной.

— Что за черт?! — удивленно прошептал он. Неловко чиркнул спичкой и осветил подоконник. Пирога не было. Не веря собственным глазам, ощупал весь подоконник, отодвинул кровать, стряхнул одеяло, перебрал заново мешочек с продуктами… Пирог исчез. Сбросив шинель, кое-как зажег лампочку.

Огляделся. Девочка не спит и что-то ест, лежа в постели.

— Что ты делаешь, проклятая девчонка? — с тихим бешенством спросил он ее.

— Пирог ем, — простодушно ответила Анни, — кушать захотелось…

Анни было очень трудно глотать куски, они почему-то застревали в горле… Но она делала вид, что ест с большим аппетитом.

— Ты где его взяла?

— Там, на подоконнике, — живо ответила Анни.

— И ты не подавилась? — вырвал он из ее рук остатки пирога.

— Чуть не подавилась, — удивленно ответила Анни. — Камень какой-то попался, большой!

— Где этот камень? Давай его сюда! — потребовал он.

— Я его бросила.

— Куда?!

— А вон туда, — неопределенно показала Анни в угол.

— Ищи! — весь дрожа от ярости и нетерпения, прошептал гость. — Ищи! И если ты не найдешь этот камень в течение пяти минут, я тебя убью! Понимаешь?!

— Понимаю, — тихо сказала Анни.

Самовар давно закончил свою песню, и керосин в лампе убавился почти наполовину, а Иван Фомич все еще не выпил своего чая, распределяя подарки ребятам. Завтра елка…

Это не так просто с подарками, как кажется. Особенно, если ребята учатся и ведут себя по-разному, а любишь их всех одинаково крепко…

Конечно, тем, кто лучше учится, и подарки будут лучше, но все равно трудно. Иван Фомич сегодня устал. И от возни в школе, и от «связи», и от «полноты власти».

Дело в том, что Ивану Фомичу очень хотелось пойти вместе со всеми к Кярне и познакомиться с пограничником. А Василий Федорович сказал: «Всем уходить нельзя… Ты оставайся в поселке для связи, я передаю тебе всю полноту своей власти».

Битых три часа просидел Иван Фомич в конторе. Телефон не работал. Никакой «связи».

А «полноту власти» он применил только в одном случае, когда некий подгулявший старикан во что бы то ни стало хотел ночевать на улице, а не у себя дома.

Иван Фомич выставил дозорных с обеих сторон поселка: старого Лоазари и еще одного лесоруба.

— В случае чего бегите ко мне! — наказал им Иван Фомич и отправился домой, в школу.

Покамест все было тихо. Иван Фомич переглядел еще раз подарки, решил, что никому из ребят обидно не будет, и снял пиджак.

Только он присел на постель, чтобы стащить валенки, как в ночной тишине послышались глухие, но частые удары в наружную школьную дверь, обитую мягким войлоком… Иван Фомич вскочил.

— Кто бы это мог быть? Марфа! — закричал он.

— Слышу, слышу, — заворчала Марфа и прошла к двери. Через минуту Иван Фомич услышал споры и пререкания Марфы с ребятами.

— Пусти нас к Ивану Фомичу! — требовали взволнованные детские голоса.

— В чем дело? — наконец вышел в коридор сам Иван Фомич.

Марфа, в валенках на босу ногу, закутавшаяся в одеяло, бранилась:

— Спокою от них нету! Ночь-полночь, ломятся, да еще приволокли страшного пса, всего в кровище…

— Какого пса?

— Иван Фомич! Пустите нас, откройте! — запищали ребята из-за двери. — Вы обязательно откроете, если узнаете.

— Открой им! — приказал Иван Фомич Марфе.

— А ну их ко псам! — рассердилась Марфа и ушла. Иван Фомич набросил пиджак и сам открыл ребятам.

— Вы почему до сих пор не спите и болтаетесь на улице? — строго напустился Иван Фомич на ребят. — Матери небось с ног сбились, отыскивая вас по дворам?

Юрики сдвинул мокрую шапку на затылок и, тяжело дыша, махнул варежкой:

— Они нас не заругают…

Иван Фомич заметил, что ребята очень возбуждены и взволнованы.

— В чем дело? Что случилось? — спросил он мягче.

— Мы привезли раненого Дика.

— Какого Дика?

— Служебную собаку, ту, про которую вы нам рассказывали.

Детвора расступилась, и Мери приподняла с саночек старый тулуп.

Иван Фомич наклонился к саням.

— Да, это Дик! — узнал он собаку. — Ах ты, бедняга! — погладил его по черной окровавленной голове Иван Фомич.

Собака попыталась приподнять голову и не смогла.

— Тащите его сюда, скорей! — засуетился Иван Фомич.

Ребята вместе с санями, как на больничных носилках, втащили Дика в комнату к учителю.

— Ну, ребята, помогать! — Иван Фомич снял пиджак и засучил рукава.

Ребята живо разделись в передней, убрали со стола, притащили таз, ведро, все, что надо. Юрики нечаянно уронил таз, и он с грохотом покатился по комнате.

— Ш-ш-ш… тихо! — зашипела на него Мери. — Марфа заругается.

Иван Фомич снял со шкафа домашнюю аптечку и вытер ее от пыли.

Юрики наполнил чистый таз кипяченой водой из самовара, а Мери куском ваты обмыла кровь с шерсти Дика.

Иван Фомич ножницами выстриг шерсть вокруг ран Дика и промыл их дезинфицирующим раствором.

Тодди разложил на столе несколько чистых листов белой бумаги, и Дика поместили на стол.

— Теперь придерживайте его… и успокаивайте, — сказал Иван Фомич. А сам вымыл руки спиртом, завязал волосы чистым носовым платком, обвязался полотенцем как фартуком и надел очки. И сразу же Иван Фомич стал походить на профессора, а ребята почувствовали себя настоящими ассистентами.

Иван Фомич облил свои руки йодом и с помощью каких-то щипчиков извлек из тела собаки куски металла. Он показал их ребятам.

— Это осколки гранаты. Кто-то хорошо угостил ею бедного Дика.

— Гадина! — веско прозвучало в тишине. Это Тяхтя выразил общее мнение по адресу того, кто совершил это гнусное дело.

Мери все время поглаживала собаку.

— Не волнуйся, Дик, спокойно, спокойно…

Но Дик вел себя разумно, не дергался и только изредка, когда было невыносимо больно, визжал тихо-тихо, но так, что у Мери сжималось горло, а голос начинал дрожать.

Тогда Иван Фомич говорил:

— Спокойно, Мери, спокойно… Видишь, Дик не плачет… Ребята были очень серьезны во время всей операции. Когда Иван Фомич извлек все осколки, он очень ловко, как заправский хирург, наложил Дику швы на раны и засыпал их стрептоцидом.

С помощью ребят Иван Фомич забинтовал собаке живот и голову.

У теплой печи, на тулупе, осторожно положили они собаку, и гордый, неукротимый Дик, будто понимая сделанное ему добро, лизнул руку Ивана Фомича и закрыл глаза.

— Ну, ассистенты, мойте лапы, сейчас я напою вас чаем и прогоню домой, — вытирая руки полотенцем, улыбался Иван Фомич.

— Нам не хочется, — упирались ребята.

— Ладно… прогоню все равно. Пришли розовые, а сейчас на вас смотреть противно, пожелтели, позеленели.

Иван Фомич взялся за самовар.

— Мы сами, — отняли у него самовар ребята. Налили воды, нащепали лучины, разожгли, и через десяток минут самовар вскипел.

Иван Фомич напоил ребят сладким чаем с белой пшеничной булкой и каждому отрезал по толстому ломтику вкусной колбасы и еще, кроме всего, дал по две конфетки «из завтрашних».