— Где же они скрывались все эти годы? — думал Фетисов.— Как будто сговорились, один за другим возвратились в свою станицу к началу коллективизации. Гляди, снова напакостят и скроются, а тогда ищи ветра в поле...

Когда спустя месяц Фетисов возвратился из поездки по этому делу в Капал и другие станицы района, в его кабинете, на рабочем столе, лежали материалы на Бедарева и некоторых его сподвижников, поступившие по его запросу из Алма-Аты.

Читая пожелтевшие от времени листы этих дел, Александр Ильич удивился, как Бедарев и его дружки все эти годы ловко уходили от ответственности. В отдельной папке в строгой последовательности были подшиты материалы об участии старшего урядника Бедарева Алексея Николаевича в созванном Временным правительством казачьем съезде в Киеве. В деле за 1920 год сосредоточены материалы на сотника Бедарева, служившего в Капале в полку белых казачьих войск под командой полковника Бойко, документы об амнистировании Бойко, Бедарева, других офицеров и рядовых этого полка после капитуляции и сдачи ими Красной Армии Капала. Среди документов Талды-Курганской ЧК, кропотливо собранных чекистом Федором Болотиным, имелись материалы за 1921 год. Они свидетельствовали, что Бедарев появился тогда в Капале ненадолго. Он перед этим проживал в Алма-Ате, откуда бежал, опасаясь ареста в связи с ликвидацией Семиреченской ЧК контрреволюционного заговора, готовившегося в станицах Верненского и Джаркентского уездов, во главе которого стоял друг Бедарева полковник Бойко.

Чоновцы из Лепсинского отряда после операции против банды Назарова, 1922 г.

Получены были дела и на осужденных в 1921 году в селе Гавриловке Калачева Степана Федоровича — за хищение хлеба и Шебалина Петра Матвеевича — за хулиганство. Последний скрывался до этого в селе Джангиз-Агач. В прекращенном уголовном деле на Пономарева Владимира Дмитриевича, осужденного за убийство при конвоировании арестованного белыми в Сарканде военкома Родиона Гончарова, оказались. документы о побеге Пономарева из-под стражи, о его нелегальном уходе в Китай и возвращении в Советский Союз в 1924 году.

Казалось, вопрос об аресте группы Бедарева можно было решать уже на основе собранных материалов, но Фетисов считал, что, возможно, и не Бедарев спровоцировал женщин в Капале к антисоветскому выступлению. А если это так, нужно было хорошо разобраться в прошлой враждебной работе и сегодняшних политических взглядах как самого Бедарева, так и других участников группы.

Он зачастил в Капал, в соседние с ним станицы и села северного Семиречья. И каждый раз возвращался с документами, свидетельствовавшими о том, что Бедарев, проживая последние годы в Алма-Ате, был тесно связан со своими соучастниками по борьбе с Советской властью в годы гражданской войны, и именно он, заявители были правы, направлял своих дружков на срыв хлебозаготовок в Канале и окружающих станицах. Все участники группы одновременно распространяли среди жителей пораженческие слухи, пророчили скорую войну, а также гибель Советской власти.

На этот раз, в конце февраля 1929 года, Фетисов возвратился из Алма-Аты в Сарканд не один. С ним ехал уполномоченный окротдела ОГПУ Федор Федорович Аболин.

Заслушав очередной доклад Александра Ильича о ходе и результатах проверки личности Бедарева и его друзей, начальник окротдела выразил удовлетворение проведенной оперативной работой и приказал Александру Ильичу совместно с Аболиным немедленно начать гласное следствие по делу.

* * *

Следователь спокойно оглядел арестованного и подвинул к себе лист бумаги. Он был молод и, видимо, стесняясь этого, старался показаться человеком многоопытным, всякое повидавшим в своей жизни.

— Фамилия?

— Бедарев.

— Имя?

— Алексей.

— Отчество?

— Отца Николаем звали.

Впервые чекист посмотрел на Бедарева с обычным человеческим любопытством. Он так много слышал об арестованном, читал о нем в архивных документах, что представлял его иным и поначалу был даже разочарован, увидев перед собой ничем не примечательного бородача. Встреть такого на улице — разойдешься с ним, не подумав, что на его душе десятки загубленных жизней, годы ожесточенной борьбы против Советской власти.

— Вы знаете, где находитесь?

— В Алма-Ате, в гепеу,— удивленный вопросом, ответил, пожав плечами, Бедарев.

— Да, вы арестованы Джетысуйским губотделом ОГПУ.

Бедарев уставился на следователя колючим взглядом. И тот без лишних слов понял, что перед ним враг, который не смутился и не сложил оружия. Он временно пережидал, ошеломленный разгромом тех, кому верил, на чьи силы надеялся. Чекисту еще не приходилось встречаться лицом к лицу с теми, у кого сохранилась идейная убежденность в правоте своего безнадежно проигранного дела. И вопреки правилам, у него вырвался неофициальный вопрос.

— Неужели вы до сих пор уверены, что удастся свернуть народ с избранного им пути?

Бедарев выпрямился и с интересом взглянул на следователя. Он помолчал, а потом убежденно проговорил:

— Не знаю вашего имени, отчества, гражданин хороший, а вы, наверное, видели комара! Хлоп ладонью — и звания от него не остается. А ведь комары и человека, и скотину насмерть заедают, если скопом. Человек-то ведь помудрей комара... ежели который обозлен...

Чекист тяжело вздохнул: «Враг и опасный к тому же. Бедарев не болтун, он человек дела. Судя по имеющимся данным, он развил бурную деятельность, добиваясь, чтобы односельчане не вступали в колхоз, подговаривал их резать скот, продавать и уничтожать сельскохозяйственный инвентарь, поджигать свои дома и бежать из станицы. Да, пожалуй, он прав: что-то комариное в нем есть. Напасть исподтишка, насосаться крови. Пусть уж тогда и о ладони не забывает...»

— Итак, Бедарев, расскажите о своей жизни, о том, где и когда стали заниматься политической деятельностью, как вступили на путь борьбы с большевиками. Советую говорить правду, мы многое о вас знаем.

— Зачем врать! — покосился тот на стол.— Моя песенка спета, а до других мне дела нет.- Да и делу-то самому, кажется, конец приходит...

— Поближе к существу моего вопроса,— прервал его следователь.

— Ближе так ближе, господин хороший,— усмехнулся Бедарев,— мне сейчас ближе всего до смерти... Так вот, родился я в кулацком звании, как мой отец и дед, в Капальской станице. Всей семьей жили вместе: отец, мать, сестра Прасковья, что тогда овдовела с сыном, да сестра помладше — Агафья, да я со своей супругой Аграфеной. Жили, не жалуясь, по соседям в долги не ходили...

— Какое же у вас хозяйство было? — поинтересовался следователь.

— Засевали десятин пятнадцать, коров до двадцати иногда набиралось. Двух работников держали. Жили, не тужили.

Следователь знал, что северные казачьи станицы Капал, Арасан, Сарканд не выделялись из других семиреченских станиц своей зажиточностью, но казаки жили везде справно. Наделы на мужчину насчитывали 16 десятин земли, а в больших семьях только зерновыми засевали по 30—50 десятин, да к тому же сенокосные и выпасные угодия. Естественно, что такое количество земли освоить своей семьей было немыслимо, поэтому держали работников из казахов и русских-переселенцев.

Капал в северном Семиречье был головной станицей, а за глубоким рвом, поросшим кустарником, с небольшой речушкой под тем же названием располагался купеческий городишко. Жизнь тут была благодатная. Земля славилась богатыми урожаями, в горах, на альпийских лугах, жирел скот станичников.

Без ропота восприняли семиреченские казаки и весть о начале первой мировой войны. Алексей Бедарев попал на фронт с одним из первых эшелонов... Опасности не боялся, но и не рисковал зря. Дважды был ранен, получил Георгия, звание старшего урядника. В общем, служака был отменный и ярый монархист. Три года фронта, февральская революция не внесли в его жизнь заметных изменений, хотя некоторое время из-за царя он был в оппозиции к Временному правительству.