Но не в этом главное. Речь идет в данном случае не о чести моего мундира. Дело в том, что сама статья или, вернее, часть ее, я имею в виду статью, напечатанную в журнале, совершенно идентична с машинописным текстом статьи Рыбакова. Тот же метод постановки эксперимента. И более того, часть текста совпадает слово в слово. Вот обратите внимание на эти места, которые я точно перевел на русский язык.

Отпустив Костромцова, закрывшись в кабинете, Андреев склонился над текстами и углубился в их сопоставление. Из раздумий его вывел голос Савченко, постучавшего в дверь:

— Михаил Макарыч, вы хотели уйти сегодня раньше!

— Да, Савченко, заходи, — сказал Андреев, отпирая дверь кабинета. — Начальство мое — Екатерина Захаровна — задерживается на работе. Все чаще и чаще. Приходит усталая из своего загса. Кому свадьба раз в жизни, а у нее каждый день. И вчера, и сегодня — все руки жала и речи держала. Год, говорит, урожайный на любовь. За шесть месяцев до регистрации нынче на очередь любовь свою ставят, проверяют. А вот Громова без загса, без проверки полюбила. Полюбила сильно и ошиблась сильно. Жалко ее. Хорошая девушка. Так что сегодня раньше уйду. Котлеты жарить некому, а Сашка голодный придет из института. Жалко парня.

— Всех-то вам жалко, Макарыч! Себя пожалейте! Можно ли так засиживаться?

И по дороге домой, и дома, возясь на кухне с приготовлением ужина, Андреев продолжал анализировать.

То, что казалось вчера еще отдельными, разрозненными фактами, сегодня выглядело стройной системой.

Да, Костромцов был прав. Тексты совпадали. Несмотря на незначительные расхождения, вызываемые переводом, можно было прийти к выводу, что статья, напечатанная в американском журнале и оставленная в столе Рыбакова, принадлежит одному автору. Но главное доказательство было не в этом, а в математической формуле. «Бывало, что два ученых в одно и то же время открывали один и тот же закон», — думал Андреев. История знает много примеров. Но трудно предположить,чтобы на разных континентах два разных ученых вывели формулу одним способом. А способ один и тот же. В этом он лично убедился, сопоставив не только тексты, но и расчеты.

Костромцов говорил об одной теме. Это и понятно. Для него, как для ученого, очевидно, что два человека — Роджерс и Рыбаков — работали над одной темой. Но Андрееву важно удостовериться в том, что это не два человека, а один. Доказательство в выводе формулы.

Значит, автор, пожелавший напечататься под именем Роджерс, и Олег Рыбаков — одно и то же лицо. Но американский журнал вышел еще в апреле, а Олег Рыбаков значительно позднее, в июне, остался за рубежом. Значит, он не увез с собой статью в круиз. Значит, еще задолго до своего побега Рыбаков поместил статью в американском журнале, пожелав укрыться под чужим именем, мелькало в голове Андреева. И это произошло после того, как Рыбаков дал статью Сморчкову. Значительно позднее, но именно после того, как статья побывала у Сморчкова. Кто же передал ее американцам? Рыбаков или Сморчков? Скорее всего, Рыбаков. Ведь сбежал-то Рыбаков, а не Сморчков. Но это еще ни о чем не говорит. Сбежать мог Рыбаков, а статью передал Сморчков. Ведь она была у него.

Андреев снова подумал о том, что Сморчков единственный, кто в разговоре с ним отозвался об Олеге резко отрицательно. Но, может быть, это все делается для отвода глаз. На самом же деле Сморчков и Рыбаков действуют заодно.

А если побег Олега — следствие действий Сморчкова?

Савченко был в этом убежден. Он считал, что Сморчкова уже можно привлекать к ответственности. Фактов достаточно. Статью Рыбакова взял? Взял. Сам подтверждает. Тот самый первый экземпляр, который мы не нашли. А его и не найдешь. Олег торопил машинистку, когда Сморчков уезжал за границу. Значит, он ее и отвез туда. Мало ли что он говорит — вернул Рыбакову. А чем он докажет это?

Может быть, и так. Но Сморчков не должен доказывать свою невиновность. Мы должны доказать его вину. Постараемся доказать. И встретиться с ним нам нужно.

Сморчков вошел в кабинет Андреева с видом человека, которого зря отрывают от важных дел. Здороваясь и предлагая Сморчкову сесть, Андреев справился о его самочувствии.

Сморчков вежливо поблагодарил и выжидающе посмотрел на Андреева, давая понять, что поскорее хочет перейти к существу вопроса. Андреев чувствовал, как важно сейчас оказаться на верных психологических позициях в дуэли со Сморчковым.

— Вы, кажется, недавно были в Гагре? Какая была погода?

— Погода была хорошая, — ответил Сморчков.

— А здесь у нас все дождь и дождь. Вы любите Гагру? — продолжал Андреев беспредметный разговор.

— Люблю, — сказал Сморчков, — но, надеюсь, вы меня вызвали не для беседы о курортных эпизодах?

— Нет, не о курортных, — широко улыбнулся Андреев. — Я хотел побеседовать с вами, профессор, по поводу эпизода со статьей Рыбакова. Что можете вы вспомнить об этом?

— Статья была дана Рыбаковым мне для ознакомления, и я затем возвратил ее автору.

— Когда это было? — спросил Андреев.

— Не помню точно, кажется, зимой этого года.

— Я помогу вам. Это было в первых числах февраля, когда вы собирались в командировку за границу, — подсказал Андреев.

— Совершенно верно, — подтвердил Сморчков.

— Вы возвратили Рыбакову статью со своим письменным заключением?

— Нет, я сказал ему, что статья не представляет для меня интереса.

— Вашу точку зрения, профессор, по поводу статьи Рыбакова я хотел бы иметь в кратком изложении в письменном виде для приобщения к материалам о Рыбакове. Вот статья Рыбакова, и, расположившись за моим столом, вы сможете изложить необходимое. На одном листке бумаги, пожалуйста. Учитывая ваш авторитет в этой области, мы будем довольствоваться только основными аргументами.

Просматривая время от времени статью, Сморчков торопливо писал.

Прочитав написанное, Андреев произнес:

— Что же, весьма убедительно.

— У вас разве были на этот счет сомнения?

— Нет, я только хотел увериться, что вы сами не сомневаетесь в том, что вопросы, поставленные в статье Рыбакова, не представляют собой интереса.

Сморчков со свойственной ему безапелляционностью уточнил:

— Я в этом был убежден еще тогда, когда только впервые ознакомился со статьей. Статья написана, в общем, бойко. Она ставит проблему, но очень поверхностно, без учета экономической целесообразности. Это так характерно для Рыбакова. Впрочем, я уже обосновал все в записке. Не стоит повторяться.

— Не могу не согласиться с вами, профессор. Мне вообще не хотелось возвращаться к вопросу, затронутому в статье, но я должен был иметь ваше заключение в связи с тем, что есть и другое мнение по этому вопросу, — сказал Андреев, положив перед Сморчковым американский журнал, раскрытый на страницах, где начиналась статья Роджерса и отзыв о ней. — Перед тем как вы прочитаете статью в журнале, я хотел бы задать вам еще один вопрос: «Где, по вашему мнению, может быть тот экземпляр статьи Рыбакова, который он дал вам в феврале месяце? Его не оказалось ни дома, ни в служебном столе Рыбакова».

Сморчков ответил с видимым раздражением:

— После того как я возвратил статью Рыбакову, дальнейшая судьба ее меня не интересовала.

— Мы еще вернемся к этому. А сейчас, прошу вас, читайте.

Сморчков погрузился в чтение, и на лице его сначала отразилось удивление, потом, еще раз пробежав глазами статью, он отодвинул журнал и сказал:

— Это статья Рыбакова. Я всегда считал его честолюбцем, но не мог предполагать, что он окажется таким прохвостом.

— Как вы думаете, каким образом могла попасть в американский журнал статья Рыбакова?

— Наверное, он увез ее с собой и там уже отдал, — сказал Сморчков.

— Нет, это не так. Рыбаков уехал в круиз в июне, а статья появилась в печати в апреле. Номер американского журнала — апрельский, — сказал Андреев. — По правде говоря, меня сейчас очень интересует первый экземпляр этой статьи, который вам Рыбаков отдал перед вашей поездкой за границу в феврале.