— Ну, сейчас притопает сюда, зараза. Как же: коли гость — подставляй горло, — сказал Дубов, — может, тоже что-то капнет.

— Ну, тогда поставь на стол бутылочку, чтоб на самом деле.

На этом они расстались.

Полицай был еще на посту, но на этот раз он сам окликнул Романа:

— Ну, дома Степка, господин майор?

— Дома, да он уже… — щелкнул Роман пальцем по горлу.

— Он у нас такой… Спит?

— Стоя храпит.

— Ничо, господин майор, мы его счас разбудим. И вы так, несолоно хлебавши?.. Извиняемся.

— Нет, у меня так номерок не проходит. Обещал — сделай. Разбуди, разбуди его, голубчик, там еще и для тебя кое-что осталось.

Возвратясь в лагерь, Роман заглянул к Фишеру, притворясь выпившим и веселым. Спросил, не нужен ли он господину шефу, а потом попросил разрешения отлучиться в деревню Шибаево.

— Нет, вы понимаете, господин майор, — говорил он развязно, заплетающимся языком, — эта девка, видать, возомнила, что я должен к ней бегать. Вы понимаете, что за народ эти бабы? Это у вас, немцев, совершенно правильно: кюхен, киндер, кирха, а они тут… Я ее… Виноват, мой шеф, простите, я, кажется, сегодня немножко перебрал. Но как вспомню — опять лагерь, эти фанатики, эти дураки… Нет, нет, но вы не подумайте, я готов, я всегда готов. Раз надо, значит, надо.

Ирину Роман, как и первый раз, снова увидел на улице, она тащила от колодца на коромысле ведра с водой, а два полицая волокли вдоль улицы всю оборванную девчонку. Вырвавшись из рук полицаев, она вдруг с безумной яростью набросилась на Ирину, выбила коромысло и вцепилась в косу Ирины.

— Ты чего, ты что, с ума сошла? — отбивалась Ирина. — Успокойся, Танька!

— Успокаиваешь?.. Чего ты меня успокаиваешь, зануда! Все воду носишь, потаскуха, обмывать своих ухажеров! Тебя небось не схватят, ты им нужна как подстилка. Да он уже бежит к тебе…

Роман и в самом деле бежал к Ирине помочь как-то унять эту крикливую девчонку, так как полицаи стояли себе в сторонке и хохотали. Схватил девчонку за плечи, оторвал ее от Ирины, и она сразу пришла в себя, притихла, захныкала.

— Ну что, сама будешь топать, аль опять на аркане? — спросил один из полицаев, кажется, тот, который здесь уже однажды встречался Роману. — Спасибо, начальник. Она бешеная.

— А в чем дело? Она что, больная?

— Ага, больна! На таких больных только землю пахать. Не хочет, лярва, в Германию, мы за ней который день охотимся. Ну, пошла!

Увели. Пошла покорно, опустив голову. Роман взял коромысло, ведра, сходил к колодцу, набрал воды и, взяв Ирину за руку, повел к ее двору. Ирина все еще никак не могла успокоиться, с пристоном всхлипывала, вытирая ладонью глаза.

— Ради бога, успокойся, прошу тебя. Угоняют девчонку, вот она и сорвала на тебе зло.

Ирина притихла, но как только они вошли в прохладную избу, рухнула на железную кровать и, повторяя: «Танюша, Танечка», заскулила, завыла.

— Ну что ты, в самом деле, не узнаю тебя: — Роман зачерпнул из ведра кружку воды… — Выпей и успокойся…

Она оттолкнула его, села на кровати, опустив голову. Сидела так минуту-две, молча глядя в пол. Роман хотел еще что-то сказать, но она, как бы почувствовав это, остановила его:

— Молчи, ты ничего не знаешь. Это она нарочно, Танечка, — горестно продолжала она. — Извини, Роман, я все же баба. А какая это баба без слез. Теперь нас всех досрочно старыми сделали. Пропала наша Танечка. Она все знает. Это она, чтоб меня не трогали. Мы ее недавно секретарем нашей подпольной комсомольской организации…

— Постой, постой, и она знает, что ты?..

— Ничего она не знает. И про тебя тоже. Ты об этом подумал? Она только знает, что я комсомолка. Вот так мы с ней и попрощались. — И еще через минуту-две Ирина снова была той Ириной, которую до этого знал Роман: властной, собранной, решительной. — Ты пришел что-то сообщить? Выкладывай.

Роман подробно рассказал о разговоре с Фишером, высказал свои сомнения: не заподозрил ли чего Фишер, не собирается ли он таким способом перепроверить его, но о встрече с Мамочкиным и Березиным, конечно, ничего не сказал. Сомкнув припухшие, все еще вздрагивающие губы, Ирина молча выслушала все до конца.

— Эх, Роман, вьются над нами черные вороны, — вздохнула она и грустно усмехнулась. — Но будем, как в песне: не вейся, черный ворон, я пока еще живой. Ну а если… так что ж… Вот и Танечка, считай, пропала… Я знаю, это она от меня тень черного ворона отводила… Вчера тут мы партизанские листовки… Какая-то собака заметила, сказала, будто и я… Ну, Танечка и взяла все на себя. — Еще на самое короткое время Ирина позволила себе размягчиться, но тут же соскочила с кровати, поправила волосы, насупила брови и строго сказала:

— Говори, что надо?

— А надо вот что. Пока меня тут не будет, надо, чтобы провалилась хотя бы еще одна группа. В ближайшие дни за линию фронта будет отправлена группа Блохина. Антона Блохина. Их сейчас усиленно тренируют прыжкам с парашютом. Похоже, что забросят в район Вязьмы. Недавно мы с ним обедали, узнал, что я в сорок первом воевал там, подробно расспрашивал. Все: местность, дороги, какие леса. Конечно, это только мое предположение куда. Но неважно. Важно, чтоб его накрыли. Меня тут нет, я ничего не знаю, а группа провалилась. Ты меня понимаешь?..

— Все будет сделано, Роман. Удачи тебе. Случится что — не поминай лихом.

— Ты что, Ира?

— Чувствую, Рома. Немцы тут страшно лютуют, сейчас свиней, коров всех начисто загребли, а теперь в поисках рабов опять за девчат, хлопцев принялись.

— Послушай, Ира, может, тебе отсюда уйти? Ты же можешь к партизанам?

— А ты можешь уйти от своего Фишера?

— Нет.

— И я нет. Прости, Рома, это я сегодня что-то… Прощай.

— До свидания, Ира.

…Роман возвратился в «лагерь», когда закатное солнце уже допаливало костры грозовых туч. На проходной часовой сказал ему, чтобы он сейчас же явился к Фишеру. Вот тебе на: у него еще целые сутки отпуска — и явись к Фишеру! Что-то случилось. Что? Если бы это провал — встретили бы еще на проходной, а то еще и у Ирины накрыли бы: ведь Фишеру известно было, где его искать.

В комнате Фишер был не один, за столом сидел узколицый с прилизанными белыми волосами обер-лейтенант СС. Ну вот, кажется, и «отцвели хризантемы в саду», подумал Роман, однако довольно четко доложил о своем прибытии…

Нет, оказалось, что еще не отцвели. Фишер представил ему обер-лейтенанта, сказал, что Роман будет некоторое время с ним «работайт» в лагере военнопленных, выполнять поставленную перед ним задачу и заодно поможет обер-лейтенанту навести в лагере порядок.

— В чем именно будет заключаться моя задача по наведению порядка в лагере?

— Подробный инструкция получите на месте.

— Когда прикажете отправляться?

— Сегодня.

— Разрешите быть свободным?

— Айн момент. У меня вам сюрприз. — Фишер поднял со стола конверт. — У вас, когда письмо… как это, как это… танцевайт?

— Письмо?.. Мне? От кого? — спросил Роман, но сам уже подумал: неужели от Ольги?

— От вашей фрау. Так что все корошо. Ну, танцевайт?

— Господин майор, не мучьте меня, у меня дрожат ноги. Я же от нее уже два года ничего не получаю.

— Ну хоть спасибо сказаль, господин Козорог.

— Премного благодарен, мой шеф!

— Получайте. Прочиталь — и пришел. Мы еще не все поговориль.

Сперва Роман держал письмо в руке, затем спрятал его в карман, но тут же опять достал и, выйдя из штаба, там только взглянул на конверт: «Козорогу Роману Марковичу», почерк, вроде, и в самом деле Олин, и он снова тут же засунул письмо в карман. Что, что она может ему написать?.. Заглянул зачем-то в казарму, на минуту присел на свою койку, обхватив голову руками… Опять вышел во двор, забрался в кусты сирени и осторожно, как бы боясь обжечься, извлек из кармана конверт. Видно было, что его уже распечатывали: на бумаге остались мазки клея. Вскрыл.

Письмо было коротким, всего несколько строк.