В своё время Шумилов очень помог ему в деле, связанном с шантажом Смирнитского бывшей любовницей, так что, несмотря на разницу в общественном положении, отношения их были вполне доверительными и давали повод к фамильярному «ты», не уменьшавшего, однако, взаимного уважения. Кроме того, Пётр Семёнович был всего десятью годами старше Шумилова, так что с полным основанием их можно было считать людьми одного поколения.
— Рад тебя видеть, Пётр Семёнович, — так же радушно откликнулся Шумилов. — Боялся, что не застану тебя. Думал, может ты в отпуске, на даче или в деревню уехал.
— Какое там, у нас здесь такая круговерть. Новые брокеры к нам просятся, новых эмитентов регистрируем. Застой подходит к концу, Англия оправилась от банкротства «Беринга», а американцы заканчивают пересмотр таможенного законодательства. Ждём хорошего роста, вот помяни моё слово! Я своих на дачу в Лесное отправил. Езжу к ним только на выходные, по дочкам соскучился. А ты почему в городе сидишь, наши вонючие каналы нюхаешь?
— Да я, собственно, в отпуске, но занимаюсь тут одним делом. Нужна твоя помощь, Пётр Семёнович. Я имею поручение одного моего клиента, пожелавшего вложить свободные средства в пароходную компанию. А если конкретно — в «Волжско — Уральскую». Но я просмотрел котировальные биржевые листы и не обнаружил никакой информации ни о продаже акций, ни о продажи какого — либо другого имущества этой компании. Хочу узнать, вообще эта компания существует или учредители давно разбежались, «распилив» уставные деньги? Можешь справочку какую — то дать?
— Если акции компании не выставляются на торги, то соответственно, они не котируются и никаких данных о них не может быть в котировальном листе. Давай вообще посмотрим, какие выпуски акций этой компании регистрировались и когда…
Смирнитский подошёл к одному из своих стеллажей, извлёк из него колоссальных размеров гроссбух толщиной, наверно, тысячи в две листов, не менее. С грохотом уронив его свой стол, он уселся в кресло и раскрыл книгу.
— Та — а — ак, как говоришь называется компания? «Волжско — Уральская»…
— … пароходная компания, — подсказал Шумилов.
— Год основания ты, конечно же, не знаешь, — догадался Смирнитский.
— Да уж откуда…
— И адрес регистрации тоже.
— Эх, знал бы прикуп, жил бы в Ницце.
— Н — да — а… Но в общероссийский реестр их проспект эмиссии акций должен был обязательно попасть, если только эта компания действительно выпускала акции. — Смирнитский задумчиво перелистывал страницы, изредка задерживаясь на чём — то, что привлекало его внимание. — Ну вот, кажется, нашёл!
Он углубился в изучение текста, затем перевернул лист и почитал ещё.
— Что сказать? — он откинулся в кресле. — Хорошая компания, однако. Выпуски акций эмитировались дважды: в 1873 году и в 1882. В первом случае на сумму триста тысяч рублей, а вот во втором — на миллион двести тысяч. Неплохо, а? Компания хорошо выросла за девять лет! Но на биржу акции не выводились и никогда не торговались.
— Распространены по закрытой подписке, — догадался Шумилов.
— Вот именно, — кивнул Смирнитский. — И мы никак не сможем узнать среди каких именно лиц.
— Адрес регистрации компании указан?
— Да, сейчас запишу. — Смирнитский взял ручку, написал на листке бумаги несколько строк и протянул её Алексею. — В Астрахани у них головная контора.
— Хорошо. Ну, а кто же хозяин?
— Последняя информация на 1882 год: главой Правления поименован Егор Митрофанович Дубровин.
«Если фамилию «Максименко» Александра Егоровна получила от мужа, то вполне можно было допустить, что она была дочкой главы всей компании. Что ж, очень даже вероятное предположение» — подумал Шумилов…
— Ну — ка, Пётр Семёнович, ты у нас биржевая акула, объясни — ка мне, неразумному, для чего люди эмитируют акции и не выводят их на биржу? Ведь если следовать голой экономической теории, то акции как раз и выпускаются для того, чтобы взять свободную наличность с биржи и предоставить её в распоряжение эмитента… Было бы товарищество на паях: у Егора Дубровина — половина, у его компаньона — другая. И никаких малопонятных комбинаций с акциями.
Смирнитский засмеялся:
— Алексей Иванович, ты же юрист и сам знаешь ответ. Когда милые делят имущество, боги в ужасе закрываются облаками. Паевое товарищество хорошо до известных пределов. Отчётность её сравнительно просто сфальсифицировать: кто — то из компаньонов что — то дал другому, тот вроде бы вернул, а вроде бы нет, распределение паёв изменилось, а вроде бы не менялось — суду в этих взаимных зачётах разбираться очень долго и сложно. Акционерная компания куда надёжнее в плане предотвращения мошенничества: акции распределены, независимый депозитарий записал их на лицевой счёт каждого и всё — их не украсть, не переписать на себя. Даже если вор украдёт пачку акций и отнесёт их в брокерскую контору, то честный брокер пожелает видеть выписку о состоянии лицевого счёта в депозитарии и посмотрит, является ли продавец акций их действительным владельцем.
— Ну, этот механизм понятен, я — то сейчас говорю не о воре, который по сундукам и чуланам шарится. Что может стоять за двукратным эмитированием акций, которые так и не вышли на биржу?
— Знаешь, что? — Смирнитский на секунду задумался. — Есть человек, который может кое — что знать об этой компании. Надеюсь, он сможет тебе помочь — это мой хороший знакомый, дилер «Волжско — Камского банка». Банк этот крупнейший в Волжском бассейне, они у нас на бирже активно торгуют. Полагаю, там, твою «Волжско — Уральскую пароходную компанию» должны хорошо знать. Хочешь, я устрою тебе с ним встречу?
— Буду очень признателен.
— Зовут его Герман Густавович Эйлер. Он обычно обедает у Фердинанда после шести вечера, как раз после закрытия торгов. Добрая такая традиция хорошо кушать… Сможешь завтра присоединиться?
— Конечно. А может быть, даже сегодня получится? Сейчас только 16.30. Как раз успеваем.
— Ну, если ты подождешь меня… э… минут несколько. Мне надо закончить с делами, буквально пару умных резолюций наложить.
Пообедать «у Фердинанда» означало посетить старинный, основанный еще дедушкой нынешнего, третьего по счёту Фердинанда, ресторан на Малой Конюшенной улице. Удобная расположенность вблизи нескольких крупных банков и торговых компаний, а также отменная кухня и особая, очаровывающая гостеприимность владельца, обрусевшего датчанина, делали это заведение притягательным для банкиров и чиновников средней руки, т. е. публики весьма специфичной, умеющей пожить и ценящей комфорт и солидность во всяком деле. Здесь не было балалаечников и франкоговорящих певичек по вечерам, но зато подавали всегда отменный стек из телятины, и в любое время года здесь можно было отведать свежих ананасов, клубники и ароматной «малаги». Диваны и кресла вокруг столиков были мягкими и глубокими, с подушками не на пружинах, а с настоящей кокосовой стружкой — кому доводилось сиживать, тот навсегда запоминал разницу; стены и потолок обоих залов были забраны благородным дубом, что придавало интерьеру теплоту и самодовольную роскошь настоящего дворца. Одним словом, это было место способное понравиться любому человеку, готовому единовременно потратить для услады своей утробы рублей сто, т. е. примерно пару месячных окладов ротного командира русской армии того времени.
Удача сопутствовала приятелям: кельнёр, знавший Смирнитского в лицо и по имени — отчеству, сообщил, что «Герман Густавович ноне здесь». Эйлера они нашли одиноко сидящим в дальнем конце общего зала. Тот выглядел очень спокойным, даже расслабленным, положив нога на ногу, он сидел боком к столу и, казалось, дремал. Перед ним дымилась чашка ароматного кофе и лежала раскрытая «Торгово — промышленная газета».
— Поспешим, он, кажется, уже покончил с обедом, — поторопил Шумилова Петр Семёнович.
Они подошли, поздоровались. Смирнитский представил Алексея Ивановича:
— Алексей Иванович Шумилов, сотрудник «Общества взаимного поземельного кредита».