Фёдор, по кличке Федька-Валет, но чаще его звали - Филька-дура, мучительно думал, как отрубить все концы, чтобы не засветиться по делу украденного мальчонки, по делу привлечения   Маковского к задуманной операции.

    Его беспокоил пацан, которому он поручал сбегать в типографию и передать записку бородатому еврею. Что делать с пацаном, а вдруг на него выйдет следствие. Федька-дура – не дурак. Понимал, что свидетели его задумки ему ни к чему.

    Видел Фёдор «топтунов» часто в толпе на Ланжероновской. У него свои источники информации, он знал, что «топтуны» - Анжей и Коваль, работают на полицию. Что они вынюхивают в той толпе? И это ему не нравилось. С самими «топтунами» ему не справиться, а вот с другими, в первую очередь с тем пацаном-байстрюком, нужно постараться.

    Байстрюк сидел, как всегда, на бордюре тротуара на углу Екатириненской и Ланжероновской возле чистильщика сапог и лускал семечки.

 - Ходь сюда, - кивнул знакомому пареньку Фёдор.

 - Враз готов, - шустро поднимаясь, сказал тот и в развалочку подошел к Фёдору.

 - Есть дело. Завтра утром на втором еврейском будешь у ворот. Держи рубь, Филька-дура.

    Пацан ошалело посмотрел на деньгу, хмыкнул, засунул её в карман и поблагодарил благодетеля.

    - Смотри, Мотя, честно заработал такие деньги. Завтра иду на дело. Почему-то на еврейское кладбище, сказал мне Филька-дура, - обращаясь к меняле, похвастался пацан. Менялу, лет под шестьдесят от роду, все звали Мотя, а за глаза называли Мотя-Дуплет за страстную любовь к бильярду. Бильярдист он был отменный, обыгрывал многих, а играли на деньги и на большие. Не многие знали его по фамилии.

 - Такие деньги зазря не дают. Отработать придется на полную катушку. Дай посмотрю, не фальшивка ли? – взял в руки, повертел, потрогал на ощупь, посмотрел на свет.                              

 - Нормально. Правильные деньги. - Честно заработанные? Ну, ну, - хмыкнул Мотя.

    Утром пацан, как штык, стоял у ворот Второго еврейского кладбища рядом с Городской тюрьмой. Стоял и рассматривал красивые ворота на кладбище из розового камня.

    С подножки, проходящего напротив ворот Второго еврейского кладбища, Люсдорфского трамвая соскочил Фёдор  и, быстро, пересёкая дорогу, неожиданно оказался рядом с пацаном.

 - Пошли. Дело делать.

 - Всегда - за дело, - ответил пацан.

    Прошли они главной аллеей до первого поворота, свернули влево, прошли немного и остановились. Пацан вопросительно посмотрел на Фёдора.

 - Пояс у тебя есть? – спросил Фёдор, обращаясь к пацану.

 - Имеется, - гордо ответил тот.

 - Сними, нужно его употребить.

    Пацан послушно снял пояс, придерживая падающие штаны обеими руками.                                                                              

    Оглянувшись вокруг и удостоверившись, что посторонних свидетелей нет, Фёдор ловко накинул пояс на тонкую шею пацана, крепко стянул. Худенькое тельце жертвы дёрнулось, руки упали. Штаны сползли на землю. Всё. Дело сделано. Федор подержал минуту-другую ремень на шее умирающего и отпустил. Худенькое тело сползло на землю, упёршись об ограду. Федор стряхнул руками невидимые следы покушения и двинулся к выходу. Но вдруг его осенило. Место и время подходящее. Еврейское кладбище, скоро еврейская Пасха. Блеск. Он вернулся к месту, где лежал задушенный, поднял лёгкое тело, обмотал ноги ненужным более ремнём, поднял его головой вниз и зацепил за высокую ограду семейного склепа раввина Вайнштейна. Посмотрел на работу рук своих, вынул из кармана ножичек, который был всегда при нём, полоснул по шейной артерии. Кровь хлынула из распоротого сосуда, чуть не забрызгав Фёдора. Алая кровь стекала струйкой  на  землю. Прошло  всего  минуты  три и всё прекратилось.

 Фёдор присыпал лужицу крови землёй и, удовлетворенный хорошо сделанной работой, вышел из кладбища через боковые узкие ворота, ближе к тюрьме.                                                                     

    Только на третий день кладбищенский смотритель случайно, обходя кладбище по дорожкам, обнаружил мёртвое тело. Срочно вызвал полицию. Начальство было вне себя от происшествия. Хватало одного «ритуального убийства». Два случая - перебор. Собрали  в  полиции  немногочисленных свидетелей происшедшего и предупредили, что если оно станет известно в Одессе, особенно, газетчикам, то сорвут голову любому, кто будет тому виной в разглашении государственного секрета. Начальнику  тут  же  доложили  о ещё одном трупе, найденном на поляне за Первым христианским кладбищем.

 - Следы «ритуального убийства» есть? – с ужасом на лице спросил начальник городской полиции.

 - Нет.

 - Слава Богу, хоть этот без следов насилия от этих евреев.

 - Имя? – начал допрос свидетеля следователь Городского управления, Никита Савельевич Заруба. Он только недавно отметил своё пятилетие следователем Одесской Управы. Срок – не ахти какой, но он чувствовал уважительное отношение к себе высокого начальства. А чего бы его не уважать? Дела рассматривал внимательно, довольно быстро, не засовывал их в долгий ящик, стараясь докопаться до сути. Напрасно не шил «висячие» дела подследственным, но и поблажек не давал. По тюрьмам, да и на воле блатные распевали:

 Только «просвещенные» понимали, о каких «невинных» и кто «зарубил», пели с надрывом на базарах и по нарам.

 - Имя? – повторил следователь Заруба.

 - Куля. Акулина, - поправилась, сидящая на стуле напротив следователя, домработница Марка Соломоновича Маковского, подозреваемого в похищении мальчика Вафы – Варфоломея.

    Газетная шумиха уже целую неделю будоражила Одессу. Черносотенная печать после первого же сообщения о пропавшем мальчике, мусолила «ритуальность» убийства. Как всегда, в таком  случае, появился   таинственный   «еврей с чёрной бородой». Скоро еврейская Пасха и кровавый навет тут как тут.

    Молодой следователь, Никита Заруба, должен был разобраться в этом, пока ещё, совершенно неясном деле. Где мальчик, кто его похитил, если его убили, с  какой целью, то где же труп? Вопросов больше, чем ответов.

 - Так, Акулина, а отчество? – старательно записывая в протокол допроса, спросил следователь.

 - А цэ шо? – вопросом на вопрос ответила свидетельница.

 - Ну, отчество. Как звали отца?

 - Моего?

 - Ну да, - сдерживая разгорающиеся эмоции, спросил Заруба.

 - Иваном, - удивленно ответила Акулина. Она никак не могла понять, при чём тут её отец, живущий далеко от Одессы.

 - Акулина Ивановна, а фамилия как?

 - Звали нас Стрижи. Та наше село называется «Стрижи» и у всех хатах жили Стрижи.

 - Акулина Ивановна Стриж, расскажите всё подробно, как было дело?

 - А якэ дело? – переспросила свидетельница.

 - Знакома ли Вам Антонина Анисимовна Стрижак? Даже фамилии похожи, - продолжал записывать в протокол показания следователь.

  Не, не знакома, - твердо ответила Акулина.

 - Ну, как же, живёт рядом с вами в соседнем доме, торгует рыбой на Привозе, Антонина Анисимовна Стрижак.

 - А-а-а! Так то титка Тоня, знаю. Я у ней рыбу беру. Хороша рыба, свижа, - бойко ответила Акулина.

 - И детей её знаете? – не сводя с неё глаз, в упор, спросил следователь.

 - Знаю, но може не усих, - не совсем уверенно ответила Акулина. Она слышала, что, вроде, пропал мальчик у соседки, что это у тетки Тони пропал сын, Вафа.

 - Когда видели последний раз её сына Варфоломея? – спросил Заруба, но понял, что такого имени домработница Маковских не знает. – Вафа, его зовут.

 - Последний раз его не видела давно, не можу просто цэ знать.