Новые и новые допросы. И Борисов признается, что был у… Рытовой.

— Пришел я около восьми, раздавили мы поллитровку и вскоре я удалился.

— Был у меня Борисов, — призналась и Рытова, — не сказала почему? И так обо мне слава, хуже некуда. Когда ушел, не помню, но скоро. Выпили, он и ушел.

— Но вы сказали, что он убил.

— Ах, да не так все. Когда на другой день мы встретились, о Сидоровой заговорили. А милиция уже ходила. Я и пошутила: тебя, мол, записали, что ты убил. А он: «Раз записали, значит, я». — «Как так?» — спрашиваю. «А вот так, убил, и все. Пьяный был сильно». Когда милиция пришла, я сдуру и рассказала. Потом опомнилась, да слушать не стали. А как же он убил — уж полчаса-час мы у меня точно сидели: пока селедку чистила, пока то, се…

Так развернули дело несколько «лишних» минут, не вписавшихся в цепь событий, предшествующих убийству. Нужно ли устанавливать каждый килограмм, если зав. складом воровал годы? Ну, а нужно ли устанавливать каждую минуту, коль ясна «общая картина» преступления? Как ответить? Наверное, так: если есть хоть малейшая возможность прояснить каждую деталь, этой возможностью пренебрегать преступно.

— А если нет возможности? — спрашиваю Александра Михайловича.

— Теория, может быть, и ответит, а практика — практика заходит иногда в тупик.

— И пренебрегает деталями? В конце концов, главные улики собраны, признание к тому же? И пишется обвинительное…

— И опять вы забываете, что наша работа отразится в суде.

— Допустим. Но коль скоро вы так считаете, не логичнее ли допустить адвоката на предварительное следствие? Не в порядке исключения, а возвести это в норму. Не полнее ли проявится тогда принцип состязательности? И не избегнет ли следователь многих ошибок?

— Я целиком «за». Боятся, что это усложнит нашу работу. Ну что ж, усложнит. Но — на благо, — Александр Михайлович улыбнулся. — Только не думайте, что особенности предварительного следствия практически, подчеркиваю, практически делают обвиняемого бессильным, отдают его во власть следователя. Это заблуждение многих. Уверяю вас: от виновного не легче получить признание, чем от невиновного…

Думаю, что мой друг познакомил меня с очень хорошим следователем.

— Но, — спросит читатель, — было обещано рассказать об уникальном следователе. О таком, каких больше нет. А тут дела обычны, методы расследования не новы. В чем же уникальность? Скажу: в чисто «анкетном» моменте. В феврале 1971 года, двадцать лет спустя, от того момента, как вложили Ларину в руку шпагу Справедливости, старший следователь Калининской областной прокуратуры Александр Михайлович Ларин защитил диссертацию на соискание доктора юридических наук по теме «Проблемы расследования в советском уголовном процессе».

Кто хоть немного знает работу следователя, тот поймет, что значит защитить докторскую. Тот, кто не знаком с буднями следователя или знаком только по «детективам», пусть сделает вывод из того факта, что следователь — доктор юридических наук — у нас в стране пока что в единственном экземпляре.

У моего друга несколько пренебрежительное отношение к народным дружинникам. Дело в том, что Порфирий Зетов считал себя истинным и лишь не признанным криминалистом. Дружинники же не профессионалы. А всякое дилетантство в криминалистике, столь дорогой его сердцу, мой друг презирал.

Я не раз говорил ему:

— Вам бы и надо стать дружинником. С вашей интуицией и эрудицией вы бы очень помогли…

— Неужели вы думаете, что я стану заниматься различными душеспасительными беседами со всякой шпаной? Заниматься так называемой профилактикой?

— Позвольте, но это же главное!

— Главное? — со всем сарказмом, на который был способен, ответил мой друг, — но если все правонарушения предупредить, то что же будет с криминалистикой?

Я внутренне содрогнулся от этих слов и возблагодарил судьбу за то, что она бросила моего друга на сантехническую стезю. А дай ему волю…

Тут я вспомнил старый анекдот и не замедлил рассказать его.

В одном населенном пункте был задержан человек, который пытался поджечь старый заброшенный сарай. Привели его в милицию, стали выяснять личность. И оказалось, что злоумышленник состоит в местной пожарной команде. Что за ерунда?

— Не кажется ли вам, — спросили его, — что ваши обязанности несколько иного свойства?

— А что тушить? — ответил задержанный. — Не горит ничего, а мы обязательства взяли, у нас план.

Боюсь, мой друг ради того, чтобы был розыск, готов создавать преступления. Поэтому, когда я ему рассказал об измайловской дружине и он побежал в нее записываться, я уже стал раскаиваться, — лучше бы молчал. Его, однако, не приняли. Потому что туда всех подряд не записывают. Впрочем, уже сам рассказ об этой дружине рассеял скептицизм моего друга, — значит, это не обычная дружина. Исключительная. Но о ней стоит рассказать, ибо ничего исключительного в создании дружины, никаких особых условий, ни единой привилегии не было. Все основывалось на «трех китах», доступных каждому — энтузиазме, мужестве, долге. Эти слова вошли в геральдический герб этого ордена рыцарей охраны спокойствия трехсот тысяч граждан Первомайского района столицы. Все начиналось, как у всех…

И все-таки чуть-чуть по-иному…

23 октября 1963 года на стадионе выстроилось пятьсот человек. Тут были слесари, инженеры, электромонтеры, научные сотрудники — лучшие дружинники района, сведенные отныне в 1-й оперативный отряд народных дружин. Прозвучали для кого полузабытые, а для кого и вовсе незнакомые команды — «равняйсь», «отставить», «равняйсь», «смирно». Так началась жизнь этого общественного подразделения, завоевавшего ныне почет и уважение в огромном столичном районе. Официальная, что ли, жизнь!

Но сразу же началось то, что отличает первомайских дружинников от многих других. Командир отряда работник райкома партии Петр Андреевич Огурцов и начальник штаба радиомеханик НИИ автоприборов Владислав Львович Вандышев отнеслись к новому своему делу со всей серьезностью.

Мне хочется подчеркнуть эту формулу — «со всей серьезностью», ибо она, по многим моим наблюдениям, особенно в отношении общественных поручений, частенько прикрывает как раз малосерьезный подход. Те же дружины. Никто не скажет, что к их деятельности относятся несерьезно. И подкрепят соответствующими протоколами, сводками, планами, свидетельствующими о неослабном внимании к охране общественного порядка. Но знакомство со многими дружинами позволяет сделать вывод: очень часто дело здесь подменяется игрой в дело. Лишь выходили на дежурство, лишь бы был охват, только бы не упрекнули в недооценке.

Огурцов, Вандышев и другие зачинатели дружины с самого начала увидели в ней дело своей жизни — это не для красного словца. Они подошли к созданию дружины с самой высокой меркой и непререкаемыми требованиями. Постановление ЦК КПСС и Совета Министров СССР об участии трудящихся в охране общественного порядка в стране, принятое десять лет назад, они восприняли не только как указание сверху, но как внутренний  д о л г. Их  э н т у з и а з м  позволил осветить работу дружины огнем подлинного творчества. А  м у ж е с т в о  придало силы не только и не столько в борьбе с хулиганами, сколько в преодолении знаменитых «трудностей», которые встречаются в каждом новом деле.

Три выделенных мною слова — это официальный девиз дружины. Рабочими тезисами ее организации и, как говорят, повседневной деятельности стали: а) дружина должна заниматься настоящим делом; б) она должна строиться на строго добровольных началах, и этот принцип ни в малейшей степени не должен нарушаться, в) в дружине должен быть железный порядок и строжайшая организация.