Что касается Титова и Платцова, то их держали около года в застенке «в железах». После долгих разбирательств судьи в конце концов вынесли обоим оправдательный вердикт, «вменяя им в штраф не подлежащее по сентенции приговорённое к смерти претерпение и содержание в аресте скованна, освободить и определить в команду с прежними их рангами».

Делая вывод из данного случая, можно сказать, что по отношению к пьющим офицерам высшее начальство вело себя достаточно гуманно. Даже такой дикий случай, как потеря управления кораблём командиром из-за пьянства и полное неповиновение офицеров с драками на шканцах, был в конце концов предан забвению. Трудно представить, чем всё могло бы кончиться, если бы «Ягудиил» во время происходивших на нём событий находился в отдельном плавании (где власть командира была абсолютной!), а не в составе эскадры.

История с пьяными офицерами на «Ягудииле» не была чем-то из ряда вон выходящим. Из материалов Адмиралтейств-коллегии за 1761 год: «В Адмиралтейств-коллегии имели рассуждение, что по данному от контр-адмирала князя Мещерского на адмирала Мишукова челобитью, коим просит оный князь Мещерский о спросе его в присутствии коллегии им Мишуковым с великим криком, для чего он, князь Мещерский, главного командира в порте не слушает, и на ответ до него, Мещерского, оный же Мишуков с великим криком сказал: „Пошёл вон! Будешь виноват!“ Против чего оный князь Мещерский представляет: в освящённом месте и не в силу о челобитчиках с настольными Ея И.В. указами в претерпении неучтивых слов, просит милостивого решения; а оный адмирал Мишуков поданным же в коллегию доношением просит против того челобития учредить комиссию и произвесть суд».

Во время скандала и адмирал, и князь Мещерский были, само собой разумеется, не слишком трезвы. Дело, однако, осложнялось вовсе не пьяным состоянием обоих флотоводцев, а тем, что из двух поругавшихся адмиралов — один (Мишуков) пользовался большим авторитетом, как один из любимцев царя Петра, а второй (князь Мещерский) имел большие связи при дворе. Решать дело как в пользу одного, так и в пользу другого, было небезопасно.

Поэтому бывший тогда во главе Адмиралтейств-коллегии генерал-адмирал князь Голицын, человек опытный в подобных делах, решил в данном случае мудро и просто-напросто уклонился от участия в столь щекотливом деле. В коллегию он прислал пространное письмо, в котором поведал, что «находится в болезни не малое время и не токмо в коллегию, но и в учреждённую при дворе Ея И.В. конференцию в присутствие не ездит, а затем по упомянутому делу присутствовать не может». При попытке определить, кто же в отсутствие генерал-адмирала имеет полномочия для расследования инцидента, неожиданно выяснилось, что самым старшим членом Адмиралтейств-коллегии после Голицына является сам Мишуков, которому и надлежит по регламенту во всём разобраться. Это ещё больше усложнило ситуацию. Князь Мещерский с таким поворотом дела, разумеется, не согласился, а написал новую жалобу, на этот раз уже в сенат. В сенате почесали парики и отписали Адмиралтейств-коллегии обратно, чтобы там во всём разобрались, а уж потом беспокоили. Но Голицын опять «заболел», и решение вопроса повисло в воздухе. Затем и Мишуков, и Мещерский долго писали друг на друга письма в сенат и обратно, выясняя, кто и как будет разбираться с их пьяной ссорой. Сенат дежурно отписывался. Всё это продолжалось более года, пока сами адмиралы наконец не помирились, выпив мировую, и не забрали свои челобитные друг на друга. На этом дело о склоке между двумя пьяными адмиралами и было исчерпано само собой.

А вот ещё, к примеру, выписка о решении Адмиралтейств-коллегии за 1762 год о неком капитан-лейтенанте Иване Быкове. В коллегию поступил на данного Быкова аттестат (в нашем нынешнем понимании — аттестация) его капитана Рукина. В аттестате (аттестации) капитан Рукин показал на Быкова, что «в 1760 году должность свою исправлял исправно, а в 1761 году в кампании находился временно пьян, за что от командира и рекомендован был, и ныне с того пьянства воздержался, как подлежит честному офицеру».

Итак, перед членами Адмиралтейств-коллегии стоял выбор: давать запойному Ивану Быкову следующий (капитанский!) чин или, помня о его пьяном прошлом, этого чина не давать. Члены коллегии решают данную проблему таким образом: «…Того ради Быкову подтвердить, чтоб и впредь содержал себя в трезвости, в противном же тому случае поступлено с ним будет по указам, ибо затем он и от производства ныне обойдён…»

Капитанский чин предполагал самостоятельную должность, а потому был ответственен особо. Сомнения членов коллегии здесь понятны: одного года хорошего поведения всё же маловато, чтобы исправить о себе мнение в высших флотских кругах. Именно поэтому Быкову в капитанском чине члены коллегии и отказывают, но в то же время сообщают, что данная задержка временная и если в следующем аттестате (аттестации) будет сообщено о трезвом поведении капитан-лейтенанта, то он будет окончательно прощён и произведён в долгожданное капитанство.

Мне стало любопытно, и я заглянул в «Общий морской список», чтобы узнать — возымел ли действие педагогический приём членов Адмиралтейств-коллегии на Ивана Быкова. Как оказалось, старики адмиралы прекрасно разбирались в психологии пьяниц-офицеров. Иван Быков должных выводов из решения Адмиралтейств-коллегии, разумеется, не сделал, снова запил «по-чёрному» и уже в 1763 году был уволен с флота. Но за него всё же боролись, и запойному пьянице Быкову был даден шанс на исправление!

В сравнении с вышеперечисленными господами офицерами, насчёт пьянства Дмитрия Ильина и о каких-либо скандалах, связанных с ним, никаких документов не существует, а это значит, что никаких скандалов не было и в помине! Нет и вообще каких-либо официальных бумаг, связанных с пьянством Ильина. Да, вполне возможно, Ильин порой бывал и нетрезв, да, возможно, он шумно отмечал с друзьями возвращение домой после многолетнего тяжелейшего похода, но не более того! Думается, что поведение Ильина не выходило за рамки общепринятого в ту пору поведения морского офицера на берегу. Беда была в другом: Ильина окружали завистники…

Далёкий от высоких сфер и интриг, герой искренне принимал многочисленные приглашения в лучшие петербургские дома. К Ильину, как мухи на мёд, липли сомнительные дружки, усиленно таскавшие его по кабакам. К чести Ильина, вовремя опомнившись, он разогнал их и вновь с головой ушёл в службу.

Но было поздно, недоброжелатели повсюду разнесли весть о «беспробудном пьянстве Ильина», всё было ими заранее предусмотрено и устроено. Окончательный же удар было решено нанести во время приёма героев Чесмы в Зимнем дворце, который назначила императрица. Незнакомому с дворцовым этикетом Ильину сказали, что при появлении Екатерины II он должен пасть к её стопам. Одновременно саму императрицу поставили в известность о непотребном поведении героя.

Наступил день высочайшего приёма. Дрожа от волнения, Дмитрий Сергеевич переступил порог залы, где восседала Екатерина. Уже знакомый читателю биограф героя свидетельствует: «Приём добродушного Ильина не был продолжителен; при виде государыни вместо слов он пал к ногам её величества и от душевного волнения не мог скоро подняться, а недоброжелатели Д.С. не преминули это отнести к пьяному его состоянию и поспешили его убрать из дворца, да и убрали навсегда. Д.С., не погибший в Чесменском бою, погиб от тех, кто захватил его славу, а те, в свою очередь, выбросив Ильина, торжествовали».

Едва императрица Екатерина II выразила своё недовольство поведением героя, это было немедленно расценено врагами как сигнал к действию. В тот же день так и не понявшего, что же произошло, Ильина отправили в спешном порядке в Нарву в заштатный гарнизон, где и кораблей-то никаких не было никогда.

— Я капитан бомбардирского корабля «Молния»! — горячился герой. — И требую отвезть меня обратно!

— Не велено! — отвечали ему с издёвкой. — Да и никакой ты теперь не капитан корабельный, а отныне будешь пребывать в должности наипочётнейшей — складской!