История Французской революции Ипполита А. Тэна, который, как и Вебстер, привлекал документы того времени, также поучительна относительно патологического характера и якобинских лидеров и их последователей. Весьма примечательно, что портовый город Марсель, который стянул к себе всех подонков средиземноморских портов, был одним из первых, который сдался толпе. Тэн описал характер управляемой якобинцами толпы, который точно соответствует изображению Стоддардом «восстания недочеловеков»:

Их основной город, насчитывавший 120 000 душ, в котором коммерческие и морские риски стимулировали изобретательный и предприимчивый дух; в котором перспектива внезапно приобретенных состояний, израсходованных на чувственные удовольствия постоянно подрывает всю стабильность характера; в котором политика, как и спекуляция, является лотереей, предлагающей свои призы смелости; помимо всего этого, вольный порт и место встречи для не знающих законов кочевников, людей без репутации, без постоянного ремесла, негодяев, и подлецов, кто, как оторванные от корней распадающиеся морские водоросли, дрейфует от побережья до побережья по всей окружности Средиземного моря; настоящая сточная канава, заполненная мутью двадцати коррумпированных и полуварварских цивилизаций, где пена преступной касты из тюрем Генуи, Пьемонта, Сицилии, действительно, всей Италии, Испании, Архипелага, и Берберии, накапливается и ферментируется. Неудивительно, что, в такое время господство толпы должно было быть установлено там быстрее, чем в другом месте. ~ После многих взрывов, это господство началось 17 августа 1790 года, с удаления М. Лието, своего рода буржуа, умеренного Лафайета, который командует Национальной гвардией. Вокруг него сплачивается большинство населения, все мужчины, «честные или нет, но те, кому есть что терять». После того, как его сняли с должности, затем объявили вне закона, затем посадили в тюрьму, они подчиняются, и Марсель принадлежит низшему классу, 40 000 беднякам и жуликам во главе с[Якобинским] клубом».

Официальное сообщение о населении Марселя подтверждает представления антиякобинских историков, включая их утверждения, что толпе платили. Автор отмечает, что эта толпа состояла из людей, отчужденных от любых корней, лишенных привязанности к стране, семье или ремеслу. Здесь те же самые типы характера, которые заполняют ряды и Старых левых и Новых левых до сегодняшнего дня. Этот чиновник писал:

Преступность, высвобожденная Революцией, отмечена в официальных документах, показывающих, что самые низкие элементы населения накинулись на обычный рабочий народ. Не было никакого чувства «братства» между «равными гражданами». Простой народ страдал в руках сорвавшихся с цепи социопатов, в то время как посредственные адвокаты и журналисты, которые теперь управляли Францией, благополучно устроились на вершине кучи, и опасность их жизням угрожала только тогда, когда они сами начинали бороться друг с другом.

В монастыре кармелиток, на улице Вожирар, до двухсот священников были заключены в тюрьму. Здесь собралась пьяная толпа и из пистолетов и саблями убили беззащитных священников. Архиепископу Арльскому почти раскололи лицо надвое, поскольку он предложил свою жизнь в надежде на успокоение жажды крови и сохранение жизни других священников. Смерть старика только еще больше взволновала толпу, и они стреляли в священников, становящихся на колени в молитве в часовне. Другая такая резня была осуществлена против священников, заключенных в тюрьму в Аббе в Париже. Однако, среди «народа» было больше жертв, чем среди аристократов и духовенства. Революционные лидеры стремились «ампутировать» Францию, и радикально уменьшить ее население, что напоминает о Пол Поте.

В провинции Вандея была предпринята политика массового истребления, чтобы ликвидировать народ, который оставался верным королю и церкви.

Неста Вебстер отметила любопытное преобразование Франции в течение этой эры, которое показывает, что Революция была победой «недочеловеков» и возвращением к атавистическому на руинах цивилизации. Она писала, что посредственные адвокаты, такие как Робеспьер, которые теперь держали власть, дали волю своей неудовлетворенности за годы личных неудач, пытаясь устранить талантливое и интеллектуальное. Все те, кто посвятил себя науке, стали мишенями. «Война с образованием была перенесена даже на сокровища науки, искусства и литературы». Одно революционное светило предложило убить коллекцию редких животных в Музее Естествознания. Широко распространенным представлением революционеров было сжечь все библиотеки и сохранить только книги, имеющие отношение к Революции и к закону. Тысячи книг и ценных картин были украдены или уничтожены. «Не только образование, но и вежливость во всех формах должна была быть разрушена». Стало необходимым принять «грубую и невоспитанную манеру» и представлять «некультурный внешний вид». «Тонкое самообладание, руки без признаков ручного труда, хорошо причесанные волосы, чистые и приличные предметы одежды расценивались с подозрением — чтобы сохранить голову, было желательно быть неопрятным». Советовали взъерошить волосы, отрастить толстые бакенбарды, испачкать руки…» «Одним словом, это была война не только с благородством, с богатством, с промышленностью, с искусством, с интеллектом; это была война с цивилизацией». Сегодня можно было бы заметить, что культ грязного и неопрятного стал общим аспектом общества.

Следует тщательно отличать тех, кто действует для действительно необходимых реформ, даже радикальной природы, от тех, кто стремится к революции ради полностью разрушительных целей, хотя и за масками «равенства» и «свободы» — согласно своим социопатическим характерам. Например, этот автор утверждает, что международная система долговых финансов и торговли нуждается в радикальном преобразовании. Такое радикальное изменение служило бы творческим, созидательным, а не разрушительным целям, и подчинило бы роль богатства, всепроникающей этики денег, более высокому человеческому предназначению, например, целям культуры. Такое изменение поощрило бы частное предпринимательство и право на частную собственность, а не разрушило бы их в большевистской манере, и позволило бы сократить наносящие вред налоги, панацею социалистов для того, чтобы «ограбить богатых, чтобы [якобы] дать бедным». Это причина того, почему великие фигуры культуры двадцатого века, такие как Эзра Паунд, Хилэр Беллок, Г. К. Честертон, и др. выступали за альтернативы и марксизму и долговым финансам, такие как социальный кредит и дистрибутизм. Такие реформы, конечно, не требуют разрушения семьи и религии, главных целей Старых левых и Новых левых. Определенно существовали и другие, даже поддержанные левыми, варианты социализма, которые были предназначены, чтобы быть творческими и духовными, в противоположность марксизму, который является разрушительным и материалистичным. Среди этих эстетических социалистов были Оскар Уайльд и Уильям Моррис, который объединил социальную реформу с Движением искусств и ремесел, и социалист и литературный покровитель А. Р. Орейдж.