- Вы же знаете, Евгений Иванович, у нас не положено.

Засиженное мухами соответствующее предписание действительно украшало стену: "Приносить и распивать... запрещено".

- Ну и что? - активно возразил оживленный предвкушением Женька. - А ты положи. На тарелочку огурчик. Или сырок.

- Не положено... - Он снова развернулся в мою сторону. - Знаешь анекдот? Встретились двое. Один говорит: "Давай выпьем". А другой: "Мне врачи запретили". А тот: "Ну и что? Мне тоже запретили. А я дал четвертак - разрешили!" Слыхал? Ха-ха-ха!

- Я не хочу пить, Женя.

- Обижаешь! Обижаешь. Я ведь из училища чудом спасен. И Веруню обижаешь. Она женщина славная. Видимо, уже стеклотару приготовила. Правила нарушает, а дело доброе делает. Ради нас. Такого человека обижать нельзя.

Через минуту стаканы были у него в руках.

- Так и быть. На донышко, каплю. Символическую.

Действовал он, однако, вполне реалистично, и я едва успел удержать его руку над стаканом.

- Я не буду пить, Женя.

- Ну, смотри. Была бы честь предложена, - уступил он ворчливо. - Дело хозяйское. Хозяин - барин... Надеюсь, мне позволишь?

- Хозяин - барин, - повторил я его слова.

- Вот-вот, - тут же снова приободрился Женька. - Я сегодня в барыше. Шедевр настенный завершил. В детском садике. Так сказать, Дионисий двадцатого века. И потому имею право.

И Перепахин с удовольствием проглотил свою отнюдь не символическую дозу.

"Имею право..." Ведь так и Вадим говорил. Да что они, с ума посходили? Один на полпути, другой явно у финиша..."

Я отчетливо видел склеротические жилки на Женькином лице, издали создающие обманчивое впечатление бодрого румянца.

- Хорошо пошла, - сказал он, закусывая плавленым сырком. Огурчика у Веруни не нашлось. - Ты не представляешь, брат, как хорошо на воле. Когда на меня оковы надели, свет в овчинку показался. Песня вспомнилась: "В тюрьме он за правду страдал". Вот так поем, а не вникаем. А на собственной шкуре другой переплет.

- Вряд ли тебе грозило что-то серьезное.

- Ха-ха! Не скажи!

- Ты же не был виноват.

- Это игра судьбы. Граф Монте-Кристо тоже не был...

- Графа враги погубили. А у тебя...

- Графа друзья погубили, - перебил он.

- Разве у тебя есть такие коварные друзья? - спросил я в шутку, но вообще-то шутить не хотелось... Хотелось распрощаться побыстрее.

- А про это никому не дано знать. Что ж с милиции спрашивать? У них служба. Улики, отпечатки всякие. Вот и доказывай, что ты не верблюд. Кто тебя услышит, разве жена, да и то если не на базаре, а близко.

- Однако услышали.

- Потому и пью.

И он быстро плеснул в стакан новую порцию.

- Да, брат, перетрусил я. Не скрою. А как не струсить? У меня дети. Сам видел.

Я вспомнил, что дома он храбрился. Ради детей, наверно. А Перепахин все продолжал свое:

- И вообще пережил. По-твоему, это пустяк, человека мертвым увидать? Да еще какого! Сергея. Вошел я к нему и обмер. Где стол был яств, там гроб стоит. Вздрогнешь, ничего не скажешь...

"Монеты это, однако, взять ему не помешало".

- Полная неожиданность! Да ты сам представь, насколько я потерялся. Коньяк на столе стоял, а я ноль внимания. Ну, да я, правда, коньяк не уважаю. Я человек простой. Мне он на желудок плохо действует. Другое дело - водочка...

- А портвейн? - спросил я, вспомнив слова тети Поли о бормотухе.

- Портвейн? Портвейн тоже вещь серьезная. Как говорится, трус не играет в портвейн.

- Значит, с коньяком он не тебя ждал?

Хохотал он поминутно, но на этот раз расхохотался особенно.

- Ну, даешь стране угля! Перепахина, Коля, с коньяком не ждут Не та фигура.

Это он произнес с некоторой грустью, моментально сменив мажор на минор. Я не возражал.

- Но ты бывал у него?

- Он, Коля, был единственный, кто меня как человека воспринимал.

- А говоришь, с коньяком не ждал.

- С коньяком не ждал. Мы с ним чай пили. Я к нему не угощаться ходил. Я вообще христарадничать не люблю. И у меня своя гордость есть. Как видишь, мой стакан граненый, но пью я из своего стакана.

- Интересно все-таки, кого он ждал.

Но Перепахин придерживался противоположного мнения.

- Да что интересного, что? Смерть-то установлена точно - инфаркт. Значит, никакого отношения... И все дела. Да и не пришел тот человек, как пить дать.

- А ты как там оказался?

- Захотелось - и пошел.

- Тебя Полина Антоновна у пивной видела.

- Ну и что? Я свободный художник. Был в пивной, а потом к другу пошел.

"Что все-таки их связывало?" - думал я с недоумением.

- О чем вы обычно беседовали?

Перепахин откликнулся охотно.

- Ну, по мелочам не толковали. Сплетни разные... Больше по вопросам бытия. Об НЛО, например. Да мало ли о чем!

- Ну и как НЛО?

- Тоже не веришь? За облака считаешь?

- А ты?

- Это, брат, аксиома. Вопрос в другом - наблюдают или влияют?

- К чему ж пришли?

- Я считаю, влияют. И может быть, даже основатели.

- Чего?

- Да нас с тобой.

- И Сергей так думал?

- Он нет. Все-таки он в научном стойле овес жевал. А там народ зашоренный.

- А ты раскованный?

- Я человек, Коля. Мне обидно от обезьяны происходить, а тем более если она сама из мутной водички зародилась...

Тут я с опаской подумал, что тема эта для выпившего человека неисчерпаемая, и попытался притормозить Женьку.

- Неужели и Сергей зашоренный был?

- А куда денешься? Наука... Кафедра, доктора, кандидаты... С кем поведешься...

- У него аспирантка бывала.

- Видел ее?

- Пришлось.

- Заметил?

- Что?

- На Наташку, как две капли... Заметил?

- Если честно, сам бы не догадался. Я-то ее больше тридцати лет не видел или около того.

Перепахин приподнял бутылку, прикинул, сколько осталось. Потянулся было к стакану, но задержался, поставил бутылку и стал настойчиво затыкать ее пробкой, которую вытащил из кармана. Пробка от большей бутылки не поддавалась.

- Вот и молодец, - одобрил я.

Странно, но после того, как он выпил, Женька стал потише.

- Скучно с тобой. Не побеседуешь. Все ты сбиваешь. То про одно, то про другое. Зачем ты про Ленку спросил?

Он все-таки был пьян, и изрядно. Ведь я ничего не спрашивал.

- По-моему, я только упомянул, а ты откликнулся сам.

- Ну и что?

Это "ну и что?" он произносил не реже, чем Вадим "ладно".

- Ничего.

- А врешь зачем?

Я был поражен.

- Я вру?

- Конечно. Ты с Сергеем дружил?

- Еще бы.

- Вас же водой было не разлить.

- Не понимаю.

- Врешь. Не мог ты про Наташку не знать, а говоришь - тридцать лет, тридцать лет...

"Никто никогда не будет любить тебя так, как я..."

Неужели?

- Ты что-нибудь знаешь?

Перепахин вместо ответа принялся снова за бутылку Наконец он водворил пробку в горлышко и опустил бутылку туда, откуда и достал, в недра ободранного пальто.

- Не по мне эти фокусы. Ты не знаешь, что я знаю, что ты не знаешь...

- Сергей был влюблен в Наташу?

- Все может быть, все может быть, ну а пока, - ответил он Сергеевой поговоркой и добавил: - Пока!

И встал с не меньшей поспешностью, чем Вадим.

- Постой! Куда ты заспешил?

Он, не садясь, наклонился через столик.

- А ты пить со мной будешь?

- Зачем тебе это?

- Нуждаюсь. Душа требует общения.

Однако такого рода общение я позволить себе не мог.

- Ну, что поделаешь...

- Тогда пошел...

Я не понял, он пошел или я "пошел". Оказалось, что он. Женька, чуть качнувшись, шагнул в сторону ступенек.

- Вперед и выше!..

- Погоди.

Мне показалось, что он может упасть на этих неудобных ступеньках. Но Женька быстро прошагал вверх, и я догнал его уже на улице.