— Я думаю, сейчас неподходящий момент.
Он погрузился в бумаги «Клуба Сен-Жюст». Это была одна из последних идей Пьера. Риотт должен был ее осуществить. Нужно было изучить проект хотя бы приблизительного бюджета со всеми вытекающими из этого преимуществами и недостатками. Риотт, как и Сен-Жюст, прекрасно знал, что первый же вопрос Эстева будет: «Во сколько это обойдется?»
Идея Пьера была остроумной. С помощью своих «клубов» он сможет заиметь по всей Франции множество корреспондентов — неисчерпаемый и эффективный источник информации. Одновременно, если этот проект удалось бы осуществить, его рубрика стала бы еще более независимой, эдаким «государством в государстве».
Риотт, который был отнюдь не глуп, подумал, вновь принимаясь за работу: «Эстев, наверное, заинтересуется, но Гонин, конечно, будет возражать. Он хочет, чтобы Сен-Жюст подчинялся ему, и, конечно же, будет против любого проекта, который может привести к потере хоть частицы его авторитета».
Мысли Пьера, запершегося в своем кабинете, были также заняты Гонином. Замечания начальника крайне раздражали его, тем более, что они были справедливы. «Если бы я был на его месте, я поступал бы точно так же», —думал он.
Но антипатия его к Гонину пересиливала все. И он решил, что пока никому ничего не скажет о леманском деле. Риотт и Лоретта были в курсе дела, и этого вполне достаточно Со свойственной его двадцати пяти годам беззаботностью он без труда отогнал мысль о том, что рано или поздно придется обо всем этом рассказать. «Каждому овощу свое время. Посмотрим позже».
Теперь проблема для него заключалась в том, чтобы определить каждого из «заговорщиков отеля «Авианосец».
Сен-Жюст был полон оптимизма, ему и в голову не приходило, что его предприятие могло не удасться.
Конечно, время от времени у него возникали сомнения, но он быстро отгонял их и находил все новые аргументы, чтобы все представало в розовом свете. Вернув себе хорошее настроение, он позвал Риотта, рассказал ему о свидании в «ПЛМ» и подробно изложил причины, в силу которых все должно было пойти как по маслу.
Риотт согласился, что в «ПЛМ» все прошло удачно. Теперь был известен Танака. Было ясно, что он входит в «банду». Удалось засечь Франка и Франсуа. Наверняка Фабиен идет по следу Франсуа. И все же Риотту это казалось недостаточным, и он сказал Пьеру:
— Ты только что видел Готье, ты знаешь машины, которые могут выиграть. Но ведь Готье сказал тебе, что поломка машин, по его мнению, невозможна. А ведь Танака не дурак. Наоборот, это очень умный человек, прочно восседающий на своем мешке с миллионами. Для того чтобы этот японец вошел в банду, чтобы он согласился влезть в такое дело, нужно, чтобы оно было столь хитро задумано, что разгадать его будет очень сложно. Мне кажется, мы сумеем раскрыть все это лишь после преступления, а тогда будет слишком поздно.
Такие рассуждения были разумны, но они не устраивали Сен-Жюста. Раздосадованный, он спросил Риотта:
— Значит, если я тебя правильно понял, лучше все бросить и дать этим бандитам спокойно действовать?
Риотт знал, что, притворившись огорченным, он смутит Пьера, заставив его, поскольку у того было доброе сердце, извиниться или по крайней мере смягчиться. Он пробормотал:
— Мне казалось, что мы достаточно близки, чтобы ничего не скрывать друг от друга.
Замысел полностью удался — Пьер протянул руку в знак примирения:
— Прости, если я тебя обидел. Но этот Гонин треплет мне нервы.
Риотт немедленно расплылся в улыбке. Он пошевелил своими длинными ногами, которым было тесно в этой маленькой комнатке:
— Я не говорю, что надо бросить это дело. Я просто констатирую, что даже с помощью Фабиена наши возможности весьма скромны, чтобы рассчитывать на разгром этой банды.
Сен-Жюст это понимал, он спросил:
— Раз ты это говоришь, значит, у тебя есть какая-то идея?
Риотт вздохнул, погладил свои непокорные вихры, взглянул исподлобья на Пьера и наконец решился:
— На твоем месте я бы предупредил полицию.
— Что?!
Риотт знал, что Сен-Жюст не особенно любит полицию. Разумеется, он признавал полезность ее существования, но, по его собственному выражению, «не испытывал притяжения к людям в синей форме».
Риотт заерзал на стуле, задвигал ногами, стремясь найти более удобное положение.
— До чего он маленький, этот кабинет! — пробормотал он. Восклицание друга не смутило его, он настаивал: — Речь идет не о том, чтобы пойти в ближайший участок и рассказать им эту историю, а о том, чтобы пойти к комиссару Ронжье.
Сен-Жюст вытаращил глаза. Но на Риотта это не произвело никакого впечатления, и он продолжал:
— Да, представь себе, я пошел бы к Ронжье. Это полицейский, занимающий высокий пост, и ты сам говорил мне, что считаешь его умным и честным. Ты его знаешь, он тебя знает. Я убежден, что ему очень нравнтся твоя новая рубрика. Значит, он хорошо встретит тебя и выслушает с интересом. Наконец, я предполагаю, что у него больше возможностей, чем у тебя, нейтрализовать этих преступников.
Он снова переставил ноги, встал и сказал:
— Таково мое мнение.
Это была разумная точка зрения, и Сен-Жюст должен был это честно признать. Однако, чтобы не подумали, будто он уступил, сказал:
— Так или иначе, мне нужно дождаться новостей от Фабиена. Если он удачно поохотился и если мы получим дополнительные сведения, это будет хорошо. Признайся, что пока информация, которую я мог бы дать Ронжье, небогата. — И предложил Риотту: — Скоро придет Кандидо. Его поезд уходит в 9 часов 18 минут. Я пригласил его поужинать до отъезда. Мы пойдем в «Красный шар». Я тебя приглашаю.
Риотт лукаво улыбнулся. Он покачал головой, и волосы его растрепались.
— К сожалению, сегодня вечером я занят.
Сен-Жюст, выходя из газеты, повел Кандидо через фотолабораторию. Ему не хотелось проходить через «вокзальный перрон», где он мог в любой момент столкнуться с Гонином. Добравшись без помех до гаража, Сен-Жюст спросил Кандидо, показывая на свой мотоцикл:
— Нравится?
Лицо португальца просияло. Он наклонился над огромной машиной, чтобы лучше рассмотреть ее.
— «Кава-750»! — воскликнул он.
Эти несколько слов и тон, каким они были произнесены, стоили целой речи.
Довольный Сен-Жюст сказал, садясь на мотоцикл:
— Мы поедем на нем на вокзал.
— Какой прекрасный день! — вздохнул Кандидо, ловко оседлав мотоцикл позади Пьера.
За обедом они мало говорили о Ле-Мане, о Франке, Танаке и других. Речь шла о спорте вообще и о футболе в частности.
Сен-Жюст заставил Кандидо разговориться. Он изучал его, рассматривал. У него возникла мысль, которую ему совсем случайно подсказал Гонин, когда спросил, не собирается ли он взять португальца в качестве стажера.
Он прекрасно понимал — и Риотт прямо напомнил ему об этом, — что силы, которыми он располагал, были недостаточны в борьбе с бандой преступников. И он подумал, что Кандидо был бы надежным и полезным помощником в начавшейся операции.
Слушая Кандидо, он размышлял: «Этот парень, безусловно, умен. Жизнь не была с ним ласкова. Нужно ему помочь, чтобы он смог в будущем заняться каким-то интересным делом. Нужно повидать папашу Дюброя и организовать это».
Но в то же время, если бы он взял на работу Кандидо, это вызвало бы в газете разговоры. Пожатием плеч он отвел этот аргумент. «Надеюсь, что мне удастся убедить Эстева». Однако, чтобы не вызвать у Кандидо разочарования в случае всегда возможной неудачи, он предпочел не раскрывать своих планов.
«Красный шар» был отличным бретонским рестораном. Рыба была свежая, масло соленое, а сидр искристый. Время там летело незаметно, как всюду, где жизнь приятна.
Сен-Жюст подал сигнал к отправлению, услышав как большие настенные часы пробили девять часов.
Вокзал находился в двух шагах, по ту сторону улицы. Кандидо исчез в наступившей темноте, а Сен-Жюст сел на мотоцикл и поехал домой. От вокзала Монпарнас до улицы Орфила возле Пер-Лашез даже на мотоцикле путь неблизкий. Тем более, что Сен-Жюст, воспользовавшись хорошей погодой и свежестью майского парижского вечера, поехал окружной дорогой.