— Нашему брату приходится держать ухо востро, — промолвил Пеголотти с загадочным видом. — Иначе не выжить.

Чосер понимающе опустил глаза. Он ни на минуту не усомнился в точности сведений. Ломбардцы, имевшие повсюду свои конторы и отделения, постоянно держали руку на пульсе событий и не жалели денег на лошадей. От осведомленности и быстроты и вправду нередко зависела если не жизнь, как таковая, то успех финансовых операций, что, в сущности, не менее важно.

— А где сейчас сам казначей? — только теперь спохватился Чосер. — Мерзавец, конечно, заслуживает самой суровой участи, но, видит бог, я не желаю ему зла.

— Я тем более, — флорентиец не удержался от вздоха. — Думаю, он должен быть в Тауэре, где соберется Королевский совет.

— Уж не волшебник ли вы, мессир?

— Нет, не волшебник. — Пеголотти не поддержал шутки. — Мы просто стараемся как можно раньше узнавать о том, что так или иначе нас коснется. Вполне естественное желание, вы согласны?.. Вернемся, однако, к Крессингу. Вам это, возможно, покажется невероятным, но мысль напасть на маноры Хелза подал не кто иной, как местный бейлиф. Он возглавляет жителей трех поселков, составляющих Ганнингфилдскую сотню. Как видите, дело обстоит гораздо серьезнее, чем думают наши милорды пэры. От Крессинга до Лондона рукой подать.

— Ну надо еще, чтобы они взяли Крессинг. — Чосер озабоченно покачал головой. — Но, ваша правда, обстановка сложная… Наверное, стоит уведомить канцлера?

— В свое время. — Пеголотти раздраженно взмахнул рукой. — В свое время. Пока же надлежит без промедления составить депешу герцогу.

— Если я правильно понял, вы желаете, чтобы я отписал ему собственноручно?

— Вы правильно поняли, мессир.

— У вас, конечно, есть наготове доверенный человек?

— Абсолютно доверенный, — на губах флорентийца промелькнула нервная улыбка. — С вашего позволения, роль гонца я беру на себя.

— Интересный поворот, — оценил Чосер. — Могу ли я полюбопытствовать почему?

— В силу ряда весьма запутанных обстоятельств я не могу сейчас покинуть Англию. — Пеголотти нервно поежился, но тут же доверительно наклонился к поэту. — Но отсидеться за Твидом мне бы, говоря откровенно, хотелось. Разумеется, вместе с женой и детьми. Не скрою, дорогой и великодушный друг, ваше письмо необходимо мне в качестве предлога, чтобы просить Гонта о гостеприимстве.

— Но почему его? Я уверен, что Роберт Шотландский охотно окажет вам свое покровительство.

— Не сомневаюсь, но мне нужен именно Гонт. Наш дом имел неосторожность отказать ему в очередном займе. Поймите меня правильно, но герцог и без того задолжал нам значительную сумму.

— Обстоятельства, как я понимаю, переменились?

— Самым решительным образом. Молодой король здесь, в Лондоне, и скоро окажется в осаде, а Гонт вместе со всеми вассалами там, вблизи Шотландии, и неизвестно, как обернется дело.

— Все возможно… Но зачем такие ухищрения? Вам достаточно сказать герцогу, что отныне он вновь может рассчитывать на ссуду, и, уверяю, маленькое недоразумение будет тотчас забыто.

— Вы рассуждаете, как англосакс, милый друг. — Пеголотти не сумел скрыть раздраженной гримасы. — Откровенно, прямо и, прошу прощения, глупо. Я же предпочитаю действовать как представитель одряхлевшей латинской расы. Мне нужен предлог для встречи, и лучше письма тут ничего не придумаешь. Дальнейшее проистечет естественным порядком. Гонт снова попросит, я слегка поломаюсь, но дам. Мелочь, скажете? Однако очень важная для нас мелочь. Пусть попросит первым.

— Надеюсь, ваши денежки заставят его образумиться, — проворчал Чосер. — Вернее, не деньги, а перспектива английской короны. Вероятность успеха, надо признать, мизерная, но, как говорят, чем черт не шутит?

— Черт не шутит огнем.

— Люди не столь умудрены. Стремясь покрепче насолить соседу, они рискуют поджечь собственный дом. Гэлы[78] давно стакнулись с французами. Если Ланкастеру не удастся расстроить это, Англию вновь ждут тяжелые испытания.

— Вы лучше меня знаете герцога. Ради короны он пойдет на все. Ради любой короны, — многозначительно подчеркнул флорентиец.

— Вот я и говорю, что лучше ничтожные шансы, чем никакие. Кастилия — это фантом. Да, Гонт был женат на дочери Педро Жестокого, ну и что с того? Педро поджаривается в аду или дохнет от скуки в чистилище, герцогиню, да будет с ней милость господня, давно позабыли в Вальядолиде. При чем здесь Гонт?

— Я тоже думаю, что Трастамарский дом не уступит трона Ланкастерам, иначе бедняге Энрике не стоило пачкать руки в крови Педро… — нервное напряжение не отпускало Пеголотти. Он поминутно дергался, словно порывался куда-то бежать. — Но оставим в покое мертвых, мессир. Даже самая сногсшибательная новость хороша только в свежем виде. Не угодно ли вам взяться за перо? — он раскрыл бюро, где уже все было подготовлено для письма.

— К вашим услугам, — поднялся Чосер.

Когда работа была закончена, флорентиец раскрыл секретное отделение и вынул из ящика изящно переплетенный томик.

— А это я припас специально для вас, — в бархатистом голосе Балдуччо прозвучали снисходительные нотки. — «Золотой осел» божественного Апулея. Как вам понравится? — он упер руку в бедро, наслаждаясь эффектом.

— Простите, но я не могу, — через силу вымолвил поэт. — Я грешен, как все: принимаю подарки, занимаю направо и налево и не плачу по векселям, — он старался быть мягким. — Но взяток я не беру. Кто из нас в более стесненном положении — вы или я, мессир? Может быть, после когда-нибудь, но не теперь, ради бога, не в эту минуту…

По дороге через сити к Олдгейту Чосер окончательно поверил в то, что и для него вновь протрубили рога судьбы. Он поклялся себе, что начнет собирать зашифрованную летопись «эпохи шатаний». Прежде всего следовало дать оценку знаменательным переменам, которым сам был вольным или невольным свидетелем. Прошлое — великий учитель и садовод. Оно готовит тот перегной, из которого произрастают все сегодняшние побеги.

Со слов жены, фрейлины кастильской принцессы, Чосер знал о подробностях убийства Педро Жестокого, Педро-монстра, о ком, однако, следовало официально скорбеть, ибо он был союзником, а Энрике, теперь уже тоже покойник, — неприятелем.

К числу безусловных врагов следовало отнести и Бертрана Дюгеклена, также благополучно преставившегося, но уж очень не хотелось бросать камень в саркофаг доблестного солдата.

Прельщенный сложностью задачи, поэт решил оттолкнуться от герба Дюгекленов: черный орел на серебряном поле с красной балкой, похожей на ветку:

Получилось изящно, на манер шарад, которые так любили при дворе герцогини Констанции.

Уже добредя до своих ворот, сэр Джеффри свернул по направлению к мосту. Лунатизм вдохновения вел его в Саусуарк к Гарри Бейли, содержавшему таверну «Табард». Там хорошо писалось и думалось. Завсегдатаи порой рассказывали занимательнейшие истории, и, что прельщало далеко не в последнюю очередь, Гарри до краев наливал кубки. Глазами лесных зверей горели в английском олове лозы Брюсселя и Мааса.