Деревня под Фоббингом, куда в надежде найти посланца «Большого общества» во весь опор прискакал Тайлер, оказалась покинутой. Повторялось неизбывное видение детства: запертые ставни, заколоченные двери, пустые дворы. Словно «Черная смерть» вновь прошлась по знакомым дорогам и выкосила все на корню: людей, скот, домашнюю птицу. Даже самого ободранного петуха не осталось, чтобы прокричать привет встающему над соломенными крышами солнцу. Встревоженно кружила вокруг гнезда чета аистов, и лишь вороны, не чуя беды, деловито разгребали отбросы. Гнетущая тишина и неподвижность брошенного жилья навевали такую тоску, что подступали слезы.

Тайлер примерно догадывался, куда скрылись здешние жители, изнемогшие от постоянного страха перед мечом королевского правосудия. С того достопамятного дня, когда он вместе со своими неразлучными йоменами нагрянул к барону Маргиу и под угрозой смерти заставил перепуганного лорда вернуть крестьянский скот, здесь не знали покоя. Каждый вечер, наверное, собирались всем миром и спорили до хрипоты, когда и, главное, куда уходить. Тайлеру приходилось бывать на подобных сходах, и он легко мог представить себе, как, проговорив до полуночи, но так ни на чем и не столковавшись, разбредались по домам удрученные безысходной заботой отцы семейств. А на следующий день все начиналось сначала, пока тяжкая мысль о том, что ничего другого не остается, как только уйти с насиженных мест, не завладела сознанием последнего сомневающегося. Скорее всего именно восстание в Брентвуде и подтолкнуло общину к действию. Теперь приход карателей выглядел неминучим. Никто, а уж фоббингцы меньше всех, не мог надеяться на пощаду. Послав вешателей, правительство не оставило путей отступления ни себе, ни общинам. Рачительный хозяин не приступает к стрижке овец, пока не отрастет новая шерсть. Эти же, уподобившись волкам, вознамерились разом содрать всю шкуру. Само небо, желая наказать хищников, лишило их последних остатков разума. Что ж, пусть теперь пеняют на себя. Они сами подожгли дом. Пусть же шире разлетаются жгучие звезды, пусть все, что может гореть, запылает. Никак нельзя проиграть верную схватку. Если эссексцы останутся одинокими и захлебнутся в собственной крови, Англию ждут тяжкие испытания. Пройдут долгие годы, прежде чем она вновь пробудится от могильного сна.

Уот Тайлер лучше, чем кто бы то ни было, знал, сколь многое еще предстояло сделать, до того как решиться на открытую схватку с правительством. Даже здесь, в Эссексе, где переполнилась горькая чаша долготерпения. В соседних графствах, за исключением Кента, пожалуй, дела обстояли намного хуже. В сущности, никто не был готов к решительной схватке. Понадобится не менее трех недель, чтобы собрать «Большое общество» — секретный совет избранных на тайных сходках представителей общин и гильдий. И это теперь, когда один день, возможно даже час, мог оказаться решающим. Любое промедление было равносильно самоубийству. Недаром мятежные брентвудцы первым делом поспешили разослать гонцов с просьбой о помощи.

Перед Тайлером встал трудный выбор. Уполномоченный «Большого общества» в графстве Эссекс, он по воле небес должен был на свой страх и риск дать сигнал к восстанию. И он сделал это без колебаний и отправил Уильяма Хоукера поднимать Кент.

Осталось только уведомить обо всем «Большое общество», вернее, Джона Шерли, который единственно знал, в какие адреса и какими путями переправить сообщение дальше. Но хижина Тома Эндрюсона была крест-накрест заколочена досками, как, впрочем, и остальные дома.

Тайлер повел лошадь на поводу вдоль скотопрогона, напрасно выискивая хоть какие-нибудь признаки жизни. Проплутав задами, он вновь выбрался на дорогу и уже собирался сесть в седло, как ему показалось, что где-то плачет ребенок. Бросив узду и чуть пригнувшись, как бывало когда-то в разведке, Уот осторожно двинулся на звук. Белая кобылка с золотистым хвостом послушно осталась на месте.

Обследуя ближние дворы, он то прижимался ухом к ставням, то надолго замирал у дверей, но там все было тихо, а слабые прерывистые всхлипы долетали то с одной, то с другой стороны, увлекая все дальше и дальше. Уловив наконец верное направление, Тайлер добрался до скромной часовенки, где прямо на паперти изнывало спеленутое дитя. В два прыжка оказавшись у двери, обитой узорным железом, ожесточенно затряс кольцо. Но, как и все вокруг, часовня была заперта, и, судя по паутине, давно. Тайлер, обдирая костяшки пальцев, неистово заколотил кулаками по ржавому железу.

Обычай подбрасывать плод запретной любви господу богу столь же нов, как и подлунный мир, но какое же сердце нужно иметь, чтоб оставить малютку в заброшенном селении! Впрочем, для новорожденного младенец выглядел довольно крупным. На первый взгляд ему было месяцев пять, не меньше, хоть Уот Тайлер не слишком поднаторел в этих тонкостях. За первой вспышкой гнева пришло горестное раздумье. Как же нужно скрутить человека, вывернуть его наизнанку, чтобы вынудить на такое? Лучше б прямо на кладбище бросили, на могильной плите. Там хоть птицы и жабы, и есть надежда, что кто-нибудь заглянет навестить своих мертвых…

И опять перед глазами встал рябой Том с его молчаливой мольбой о надежде. Все шло вкривь и вкось. Помощь и та выходила боком.

«Уж не Эндрюсонов ли это меньшой, которого не решились взять в путь неведомый и опасный? — опалила догадка. — И заживо оторвали от материнского тела…»

Тайлер постоял, свесив голову, над орущим, страдальчески сморщенным человечком, затем свистом подозвал лошадь и, подхватив нежданный подарок, вспрыгнул в седло.

Проскакав по дороге на побережье шесть миль без отдыха, он завернул в придорожный трактир «Белая роза». Руку, на которой покоилось дитя, словно гипсом сковало — не разогнуть.

Захолустное заведение, откуда час назад съехали последние постояльцы, не страдало от обилия посетителей. Лишь в общей комнате с низким, перекрещенным балками потолком дремал за стаканом грога одинокий старик с медной серьгой матроса.

Уот выбрал угловой стол, скрытый высоким очагом, облицованным плитками сланца.

— Баранью похлебку, кружку и молока для этого смельчака, — потребовал он с несказанным облегчением, вручая сухопарой хозяйке ребеночка.

— Боже мой, — она приняла его на вытянутых руках, — с нами, кажется, случилось маленькое происшествие! — и принялась распеленывать прямо посреди недопитых кружек и мисок с объедками.

— Но ведь это же девочка, добрый господин! — изумилась достойная женщина, обнаружив неоспоримый признак.

— Я разве утверждал обратное? — Уот ощутил жар прихлынувшей к щекам крови. — Просто в седле она вела себя, как положено лучнику-йомену.

Проглотив ложку обжигающего густого варева, обильно приправленного молодым чесноком, Уот почувствовал, как безмерно устал за этот немыслимый день, чреватый всякими неожиданностями. Долго засиживаться, однако, не приходилось.

Во имя всего, что дорого душе на проклятой и трижды благословенной земле, до наступления ночи нужно было добраться до Эрита. Только там могли знать, где сыскать человека, связанного с «Большим обществом».

Тайлер покосился на девочку, которая, шевеля ножками, довольно гукала в умелых руках хозяйки. Неведомый найденыш оказался сопричастным с судьбой целого народа. Какое странное стечение взаимозависимых обстоятельств! Благословенна свобода, рожденная под безгрешной звездой.

Отодвинув миску, Уот допил эль и вытряхнул на стол последние золотые. Всего оказалось пять ноблей: три больших майля и два ферлинга поменьше. На них был отчеканен боевой корабль под флагом святого Георгия и Эдуард Третий, гордо стоящий на палубе со щитом в левой руке. «Божьей милостью король Англии, Франции и повелитель Ирландии», — отчетливо читались крохотные буквы. Лишь на одном ферлинге, выпущенном после мира в Бретиньи, слово «Франция» было заменено «Аквитанией». Отделив монетку для себя, Тайлер подвинул остальные на край стола.

— Добрая женщина, — позвал он хозяйку, — не согласишься ли ты оставить на какое-то время девочку? Мне предстоит долгий путь, а она и без того устала. Да и где я найду молоко, особенно на ночь глядя?..