— Ну, все, — Угис хлопнул в ладоши. — Давай сюда костюм. Ты ведь дашь, да?

— Сами берите, — сказал Казис, окидывая довольно смущенного Липста непостижимым для истолкования взглядом.

— Я не знаю… мне неудобно, — Липст почувствовал, что настал его черед что-то сказать. — Мы ведь почти не знакомы… Это идея Угиса.

Казис отбросил починенный носок и, раскинув мускулистые руки, растянулся на постели во всю длину.

— Если надо, бери, — сказал он. — Чего тут долго философствовать! Не знакомы? Наденешь мой костюм, и будем вроде как родственники. Кое-кто нас даже не различит.

— А тебе не жаль? — чтобы назвать Казиса тоже на «ты», Липсту пришлось изрядно поднатужиться. — Не знаю, дал ли бы я костюм другому… Могут испачкать, порвать…

— Конечно, жаль, — откровенно признался Казис. — И особого желания давать его тебе нет. Но эгоизм — отвратительное качество. Надо постепенно избавляться от него.

Что-то в этих словах показалось Липсту очень знакомым.

Их вполне мог бы произнести Угис! И тогда Липста они вряд ли удивили бы. Теперь же, в устах Казиса, они звучали куда многозначительнее.

— С одеждой дело не совсем так, — покачал головой Липст. — Я считаю, что одежда как бы часть самого человека. Как волосы и кожа. Даже в гроб никого не кладут раздетым.

— В наши дни есть люди, которые, когда надо, отдают другому даже кожу. Но я не смог бы, — сказал Казис.

— Я тоже нет, — вздохнул Угис. — Для этого нужна серьезная тренировка.

Выходной костюм Казиса немножко узковат в плечах, но в остальном сидит на Липсте отлично. А материалец каков! Такого Липст даже не видал — до чего тонок, до чего легок. А как сшит, что за работа!

— Наверное, шил у дорогого портного, — Липст осторожно прикоснулся к лацкану пиджака.

— Не угадал, — покачал головой Казис. — Фабричный. В Москве купил. Шерстью он даже не пахнет. Чистая химия. Подкладка не пришита, а на клею.

Липст перестал двигать перед зеркалом руками и подозрительно осмотрел плечевые швы.

— Правда?

— Не бойся! Химия — штука надежная.

— Я тоже хочу себе химический костюм, да в Риге не делают, — с сожалением констатировал Угис.

Он ни на миг не отходил от Липста, приподнявшись на цыпочки, разравнивал плечи у пиджака, снимал с воротника пылинки, расправлял малейшие складки.

— Липст, а галстук у тебя найдется? — деловито поинтересовался Казис. — Лучше всего подошел бы зеленоватый в полоску.

— Зеленоватого в полоску у меня нет.

— Тогда вот тебе еще и галстук. А платочек в нагрудный карман есть?

— Платочек я дам! — воскликнул Угис и бросился к двери. — Сейчас.

Минут через пять Липст стоял выряженный как для выставки.

— Вид у тебя потрясающий, — восторгался Угис, то отступая на несколько шагов, то медленно приближаясь.

Липст, вытянув шею и задрав голову, неуклюже поворачивался перед зеркалом и сконфуженно улыбался.

— Ну, ладно, — сказал Казис. — Носи на здоровье. Скоро уже семь.

— Семь?! — спохватился Угис. — Я должен бежать в школу.

Липст осторожно натянул старое пальто на новый костюм.

— Спасибо, — он протянул Казису руку. — Спасибо вам, ребята!

Из коридора Угис снова метнулся в комнату Казиса.

— Дай Липсту книжку про Колумба. В жизни бывает всякое. Может, на этом вечере будет не так уж интересно.

— Эх, Угис, и когда ты, наконец, поумнеешь? — сказал Казис. — Что значит «интересно»? Если человек в таком настроении, как сейчас Липст, то там он может быть только счастлив или несчастлив.

Угис стоит неподвижно — он думает медленно и каждое услышанное слово должен основательно разжевать, прежде чем переварить.

Казис сидит на кровати по-турецки и неторопливо накручивает патефон. Если бы фотограф запечатлел это мгновение, подпись подошла бы такая: «Монтигомо, предводитель команчей, слушает «Прелюдию» Листа (снимок сделан в юности)».

Однажды Липст видел иностранную кинохронику: где-то в Риме или Париже среди буржуев во фраках и декольтированных дам вертелись куклоподобные девицы в нейлоновых купальниках, отделанных мехом нутрии. Как выглядит демонстрация туалетов в советском Доме культуры, Липст не представлял. По сути дела, это и не очень его интересовало. С тем же успехом он мог бы отправиться на выставку грибов или научную консультацию по технике вышивания «крестиком». Если у Липста и пробежали мурашки по спине, когда он открывал дверь в зал, то только от смешанной с робостью надежды увидеть Юдите. По какому поводу здесь появится Юдите и как произойдет их встреча, Липст не думал. Он знает: здесь будет Юдите, и этого вполне достаточно, чтобы его захлестнула волна лихорадящей тревоги, начисто смыв остатки отваги и самоуверенности.

Липст вспомнил: костюм узок в плечах. Надетая утром сорочка потеряла свежесть. Из верхнего переднего зуба выпала пломба, а на носу вскочил маленький красный прыщик. Пугливо озираясь по сторонам, Липст еще раз подтянул галстук, провел ладонью по тщательно причесанным волосам (джунгли благодаря бриолину преобразились в культурный парк с дорожкой пробора над левым ухом).

От сцены через зал тянулось похожее на длинный стол возвышение. По обе стороны расставлены стулья. Сесть ближе третьего ряда у Липста не хватило смелости. Публики еще немного. Народ разный, как в театре. Когда люди приоденутся, по их виду не скажешь, кто перед тобой — инженер или рабочий, врач или конторщица. Несколько пожилых женщин, по всей видимости портних, пришли сюда словно на лекцию — с блокнотами и карандашами. Впереди Липста расположилась шумная компания. Крепкие челюсти, не переставая, что-то жуют, ноги в фантастических мокасинах отбивают такт и нетерпеливо шаркают. Для этих домонстрация одежды — последнее дело. Они ждут не дождутся, когда начнутся танцы.

Зал постепенно заполнялся.

Вдруг шея Липста вытянулась из воротничка. Неподалеку от сцены, в самом первом ряду, сидит мужчина с головой, похожей на головку голландского сыра. Этого типа Липст видел один-единственный раз, но узнал бы даже в карнавальной Маске. Тот самый пижон, что был с Юдите. Он поистине образец гармонии. Не только галстук прекрасно сочетается с сорочкой, но даже лицо с костюмом. К широкой, самодовольной роже на диво подходит красно-фиолетовая искорка бельгийского трико рублей этак по пятьсот за метр.

Темнота. Яркий свет. Аплодисменты. На сцене появляется женщина и что-то говорит. «Ну, конечно, — думает про себя Липст. — «Сыр голландский». Он… А как же иначе? Только болван мог надеяться, что его тут не будет». В первый момент Липст чувствует себя сраженным. «И что же мне все-таки надо? Издали полюбоваться Юдите? Увидеть, как ее встретит этот паршивец и, чванливо ухмыляясь, уведет отсюда?»

— Джо с Колдуньей вчера законный рок-н-ролл рванули у «Строителей», — прошепелявил впереди Липста кто-то из шумной компании.

— «Хулу» повертеть бы надо, да кольца не достанешь. Жуткая отсталость нашей промышленности, — отозвался другой.

Липсту вдруг показалось непонятным, почему он здесь, почему впереди восседают эти жвачные животные, а женщина на сцене распространяется о вкусе, культуре и красоте. Он прикрыл глаза и старался думать о другом. Наконец в туманном сумбуре мыслей одна засветилась ярче и перенесла Липста обратно в общежитие к Угису и Казису. Раздув щеки, усердствует, налегая на утюг, Угис. Как он там сказал:

«Разве это не великое счастье, что я появился на свет человеком? Ведь с тем же успехом я мог родиться клопом или слепым червяком…»

Казис протягивает костюм: «Конечно, жаль… Бери…»

«Почему сейчас на месте этих подонков не они?» — думает Липст. Если бы рядом были Угис и Казис, все выглядело бы иначе. Однако минута слабости миновала.

«Не отступать! Только не отступать! Чем ты хуже тех, что сидят вокруг? Ты затесался сюда совсем случайно. А почему бы нет? Юдите не захочет тебя узнать? Ты тоже можешь напустить на себя гордость: «A-а, привет, Юдите! Как поживаешь? Хорошо? Я тоже не могу пожаловаться…» И все. Неужели она до сих пор не разглядела, до чего этот «Сыр голландский» квелый и обрюзгший? Слизняк!»