Кратко я уже вспоминал о том, что в конце октября 1961 года в театре состоялась премьера спектакля моего друга Володи Орлова «Золотая Чайка». Это была не просто премьера. Это была первая его пьеса, поставленная в театре. Володя пригласил на этот праздник всех своих родных и друзей. Среди Володиных гостей была скромная, застенчивая девушка – такая редкость в среде, окружавшей меня. Вечером, на застолье по поводу окончания сложной работы, хозяин познакомил меня с ней. – Валя – тихо сказала моя новая знакомая и протянула руку. Получив её согласие на свидание, мы стали встречаться, и уже седьмого ноября она познакомила меня со своей мамой. А тринадцатого я был приглашен к ней на день рождения. В подарок я принес довольно дорогие по тем временам часики, которые, конечно же, были мне тогда не по карману, но показывали не только быстро текущее время, но и серьезность моих намерений. Это хорошо поняли её подруги, которые совершили памятный мне ритуал. После тостов во здравие именинницы и её родителей, наполнив бокалы, они поднялись и с «поминальным текстом» выпили их содержимое. Я понял, что помянули не покойника, не дай бог, а бывшего претендента на руку и сердце моей избранницы. Это обозначало, что подруги, если и не одобрили выбор моей будущей невесты, то, во всяком случае, согласились с ним. Хуже обстояло дело с Валиными родными. Особого восторга мои намеренья у них не вызывали. Это я говорю, ссылаясь на первоисточник (откровение близкой родственницы). И они были правы: разведенный, с ребенком, старше почти на десять лет, плюс артист с внешностью не Алена Делона. И моя будущая тёща развернула широкую штирлицкую компанию по сбору «информации к размышлению». Мамину девичью фамилию Агинская в городе хорошо знали, и кроме добрых слов в адрес этой семьи ничего не могли сказать. А вот о Смирновых, которые все до одного погибли в войну, никто ничего сказать не мог. Нас с Валей эти оперативно – разыскные  работы не касались. Мы встречались каждый день. Но поскольку осенняя прохлада мешала длительным прогулкам под луной, мы заходили в складское помещение театра (от которого у меня, как помощника режиссера, был ключ), где находились декорации, и не скажу чем занимались, чтобы не смущать мою жену. И вот однажды, в коротком перерыве наших приятных занятий, я сделал предложение Валентине Григорьевне Сколяр стать моей женой. Она дала согласие, но при условии, что я обязуюсь учить её всю жизнь тому, что знаю сам. Я, конечно же, пообещал, но условие это не выполнил, и не потому, что был небрежен или неверен данному слову. Дело в том, что моя жена в те годы, по молодости лет, ошибочно думала, что чего-то не знает. Наше совместное многолетнее будущее показало, что как раз наоборот она меня учила всю жизнь, за что я ей безмерно благодарен, хотя условия такого никогда не ставил. А ещё я ей благодарен за любовь, материнскую заботу и за нашего любимого сына. Я совсем не специалист и не любитель объяснений в любви. Более того, я с иронией смотрю, как в зарубежных фильмах супруги, заканчивая любой телефонный разговор, повторяют с отвлеченным взглядом, как молитву всуе: - «я тебя люблю», и не кладут трубку, пока не услышат, как «аминь»: «я тебя тоже». Как будто они не могут доказать свою любовь другим, не телефонным способом.

     Но «здесь и сейчас», дорогая моя Валюша, я признаюсь тебе во всегдашней любви, которая крепнет с каждым годом нашей жизни. Живи долго рядом со мной, учи всему, что не успела за эти почти сорок лет. Прости мне за мои недостатки, как я прощаю твой единственный – неумение выдавливать зубную пасту из металлического тюбика.

     Свадьба была пышной. Театр любезно предоставил для её проведения два этажа своего флигеля, а актерам два дня выходных, в течение которых они, не просыхая, пили за здоровье жениха и невесты. На втором этаже были накрыты столы более чем на сотню гостей, а на первом играл оркестр.

     Молодую жену я привел в единственную комнату, где жил с мамой, которая любезно поселилась у сестры на время нашего медового месяца. Всё остальное время, вплоть до переезда в Донецк, мы предоставляли возможность маме заснуть первой, если ей, страдающей бессонницей, это удавалось.

     Медовый месяц мы провели продуктивно, и, несмотря на мамину бессонницу,  менее чем через полгода Валя заявила мне, что собирается стать матерью. Я немедленно принял меры, обеспечивающие рождения сына. Всевышнему была принесена клятва в том, что если родится мальчик, то я  тут же бросаю курить. Будучи таким же обязательным, как и бог, я, выполняя наш договор, немедленно выбросил недокуренную папиросу, как только меня поздравили с сыном. Но поскольку в соглашении не было указано, насколько я бросаю курить, то через некоторое время я вновь пристрастился к этой пагубной привычке. Однако, чувство, что я клятвопреступник не покидало меня, и вскоре (лет через двадцать) я все же выполнил свое обещание и бросил курить окончательно.

     Сына мы смастерили славного. Гуляя с ним по Симферопольской улице Советская, где не ходили машины, а детских колясок было столько, сколько пешеходов, я проникался  каким-то особым чувством, когда видел в едущем рядом «экипаже» детеныша, ещё более маленького, чем мой. – Сколько вашему? – спрашивал я идущую рядом мамашу. – Два месяца. А вашему? – Уже три, – с гордостью отвечал я. А когда ему было два-три года, то, гуляя с ним, приходилось останавливаться, уступая желанию прохожих пообщаться с этим милым малышом, взять его за ручку или погладить по кудрявой головке. Такой хорошенький он получился с помощью Валиной подруги Шуры, которая в период Жениного  утробного развития дарила его будущей маме фотографии прелестных деток. Моя жена смотрела на эти фото значительно чаще, чем на меня, поэтому, низвергая все достижения науки о наследственности, получилось то, что надо. Нет, наследственность со стороны Вали, конечно, есть, хотя она всё время утверждает, что черты характера она для нашего сына отобрала мои. А потому, если она на него за что-то сердится, то только за упрямый характер. Но, может быть, он случайно унаследовал ещё какие-то черты, которые помогли ему стать хорошим, добрым человеком и классным специалистом. И пусть он отберет в генах своих родителей самое лучшее,  что поможет ему воплотить в жизнь свои цели и мечты. Другого наследства у нас, к сожалению, нет. Спасибо тебе, сынок, за то, что ты у нас есть. Будь всегда здоров и счастлив.

ОТ  СУДЬБЫ  НЕ  УЙДЕШЬ

Volentem ducunt fata,

nolentem trahunt.

Желающего судьба ведет,

Не желающего тащит.

(Латинское изречение)

  РЕЖИССЕР  С  ПРАВАМИ

      Собственно театроведом я и не собирался быть, хотя теория театра кукол меня очень занимала. Мой диплом именно этому и посвящен. Его тема с трудом была утверждена ученым советом, который посчитал её более подходящей для диссертации. Она связана с желанием понять природу условности театра кукол, разобраться в его особенных, специфических чертах. Но мои теоретические изыскания ограничились только дипломной работой, хотя я всю жизнь опирался на неё в практических режиссерских поисках.

      Итак, защитив успешно диплом, я вновь вернулся к интересовавшей меня режиссуре. На очереди была «Снежная королева» с тем же художником Володей Майоровым, который создал декорации к спектаклю, и художником Мишей  Бондаренко, работавшим над эскизами кукол. Театр – искусство коллективное, и никакой режиссер, будь он семи пядей во лбу, один не создаст спектакля. Роль режиссера неоспорима, и я её знаю лучше других. Однако талант постановщика может проявиться только в работе с одаренным коллективом, который не просто понимает  и исполняет его указания, что уже не мало, но и своим творчеством приносит что-то новое, дополняющее режиссерскую задумку. Так было при постановке «Снежной королевы». Рядом со мной и художниками работал талантливейший театральный осветитель, а точнее художник по свету, механик и изобретатель Виктор Михайлович Мильченко. Его работа легла ярким  мазком на довольно крупное театральное полотно. Свет и световые эффекты в спектакле в значительной степени определили его успех. Он придумал удивительную технику «северного сияния». Освещение ледяного королевства создавало волшебную атмосферу сказки. Я на Украине не знаю лучшего мастера своего дела. Надо добавить, что Витя Мильченко и прекрасный механизатор кукол, где его конструкторский талант имел особое значение. Именно он и был изготовителем механики  в моем спектакле. Еще важно, что эти куклы попали в руки  известных сегодня в стране кукольников. Герду играла прекрасный кукловод Вера Антоновна Белуш-Глаголева, мой давний и верный друг. А Кая - самый лучший крымский кукольник, Жора Мартьянов. Работать с Жориком было одно удовольствие. Что бы он ни делал, было всегда прекрасно, даже если это никак не соответствовало режиссерскому видению. На замечания он реагировал очень спокойно: - а что нужно? Я ему говорил, «что нужно», и он тут же делал все по-другому, и так же прекрасно и высокопрофессионально. Снежную королеву играла очень хорошая драматическая актриса, с низким грудным голосом, Надежда Николаевна Кумачова. Она и в жизни была так же горделива и властна, как её героиня.   В спектакль были вставлены стихи-зонги, написанные Владимиром Орловым. Я объяснял ему, что надо от каждого зонга, и он это излагал в стихах. Так, я говорил, что дети от взрослых учатся не только хорошему, но и плохому. Надо, чтобы ребенок понимал, какого взрослого можно слушать, а  какого нет. Король пытается обмануть Герду, чтобы заманить  её на свою половину дворца. Володя писал: