Но вот послышался шум винтов. Никто не проявил малодушия, страха или неуверенности, но доклад гидроакустика ошеломил всех. Стало очевидно, что враг не забыл «Медузу».

Доклады гидроакустика слышали не только в центральном посту, но и в смежных отсеках корабля. В эти тяжелые минуты все с нетерпением ждали решения командира.

— До нас они не дойдут! — чтобы все слышали, очень громко произнес Расточиль. — На кромке минного поля повернут...

Командир не успел докончить. Раздались новые взрывы глубинных бомб.

— Катера быстро сближаются: слева сто восемь и справа сорок один! — методично докладывал гидроакустик.

— Оставаться на грунте нельзя! — бросил командир механику. — Во что бы то ни стало дать ход кораблю и начать активное уклонение от преследования. Очевидно, из поврежденных систерн на поверхность моря выходит соляр, фашисты нас «видят» и бомбят почти точно.

Близкие взрывы новой серии бомб сильно потрясли подводную лодку. Корабль получил хоть и небольшие, но новые повреждения. Со штурманского столика с грохотом свалились карты и инструмент.

— Слева приближается новая группа катеров!

Командир, словно не слыша доклада гидроакустика, внешне спокойно снял трубку телефона, соединился с машинным отсеком.

По кораблю полетели новые команды.

Словно пробуждаясь после длительного обморока, «Медуза» сделала медленные, неуверенные попытки к движению. Она проползла по дну моря несколько кабельтовых, работая единственным исправным винтом. Затем, постепенно приведя в порядок нарушенную дифферентовку, оторвалась от грунта.

Фашисты обнаружили, что советская подводная лодка, которую они считали уже погибшей, начала двигаться.

Катера неистовствовали, но подводная лодка теперь могла уклоняться, соревноваться с врагами в хитрости и умения владеть своим оружием. Подводники «Медузы» верили в свои силы и знания. Они  добыли эту уверенность упорным трудом еще в базе, на полигонах боевой подготовки.

— Несмотря на все, «Медуза» оторвалась от вражеского преследования и с победой возвратилась в базу, — несколько патетично закончил Куприянов свой рассказ.

— Молодцы! — вырвалось у меня.

— Поход показательный, — еще раз повторил комиссар.

— Может быть, личному составу «Малютки» рассказать об этом походе?

— Хм... Поздно, — с некоторым самодовольством покачал головой Иван Иваныч. — Вчера уже провели беседу. Сам Расточиль рассказывал о делах «Медузы»... Однако мы заболтались. Пошли скорее. Лев Петрович ждать не любит.

«Малютка» 

У маленького пирса в северной стороне бухты, где была ошвартована «Малютка», нас встретил низенький белобрысый офицер с нарукавными нашивками старшего лейтенанта. Он отрапортовал командиру дивизиона о том, что личный состав корабля выстроен по большому сбору, и назвал свою должность: помощник командира подводной лодки «Малютка».

— Знакомьтесь, — обратился ко мне Лев Петрович, — это ваш помощник, Александр Косик, лихой донской казак. Орден «Знак Почета» получил еще до военной службы за заслуги в коневодстве. Вы умеете ездить верхом?

— Как же, товарищ комдив, — забасил Косик, — лучшими наездниками всегда были люди с гор.

В ожидании нас в стройных рядах застыл на верхней палубе подводной лодки экипаж «Малютки».

Лев Петрович представил меня личному составу «Малютки» и намеревался еще что-то добавить, но сигнал воздушной тревоги, раздавшийся во всех углах бухты, рассыпал строй.

Я взбежал на мостик «Малютки» и вступил в командование подводной лодкой.

— Открыть огонь! — была первая команда, которую я подал.

Артиллеристы открыли огонь по фашистским самолетам одними из первых в бухте.

Самолеты бомбили корабли с большой высоты бесприцельно. Только одна бомба попала в ранее уже поврежденный транспорт, сидевший на мели у выхода из базы. Большинство же их разорвалось в море, подняв огромные шапки воды, дождем накрывшие при своем падении близстоявшие корабли.

После отбоя я приказал собрать экипаж на верхней палубе корабля.

— Может быть, слишком рано, — начал я не без смущения, — я еще не вступил как следует в командование подводной лодкой, но тем не менее не могу бесследно пропустить мимо внимания коллектива отличную стрельбу наших артиллеристов. Я все время следил за трассами наших снарядов. Хорошо ложились!

Я учитывал, что самолеты были на большой высоте и поразить цель на таком расстоянии было почти невозможно.

Подводники переглядывались, и я не мог уловить, означает ли это одобрение, или они приняли мои слова за чудачество.

— Хочется нашим артиллеристам объявить благодарность, — продолжал я. — Если и торпедисты так владеют своим оружием, мы с вами выйдем в число передовых кораблей дививиона... А пока мы должны как можно скорее закончить ремонт. Кто еще не знает, в том числе, конечно, и я, обязаны изучить устройство своего корабля. Новичков надо подготовить в процессе ремонта, специального времени для этого не будет.

Распустив людей, я почувствовал, что с меня течет пот, а щеки горят. Впервые за много лет я так волновался. «Поняли ли меня люди, не посчитали ля бахвалом?» — мучился я.

Обходя отсеки «Малютки», я встретился со своим  старым знакомым — рабочим судоремонтных мастерских Метелевым.

— Дядя Ефим! — обрадовался я. — Какими судьбами?

— Ярослав Константинович! Рад! Опять с тобой встретились!

Мы хотели было расцеловаться, но на нас смотрело много людей, поэтому мы молча любовно смотрели друг на друга.

— Так вот, корабли ремонтируем. С другом тут. Помнишь «шпиона»? Селиванова? — Метелев указал на своего товарища.

— Как же не помнить! — отозвался я, пожимая его руку.

Мы долго беседовали, вспоминая подробности первых дней войны.

— Ну, а как ремонт? — перешел я на деловую тему.

— Раньше срока будет все готово, товарищ командир, ты нас знаешь, — уверенно ответил Метелев.

Мы привыкли верить слову рабочих. В тяжелые дни войны золотые руки судоремонтников не раз совершали чудеса. Сжатые и без того сроки ремонта и ввода в строй поврежденных в боях кораблей и их механизмов, как правило, всегда сокращались.

—  «Камбалу» ввели в строй за пять дней, — напомнил я.

— Наше дело чинить, — вмешался Селиванов. — Воюйте хорошо, а мы со своими делами справимся.

Селиваному было лет сорок, не меньше. Но когда он улыбался, ему нельзя было дать больше тридцати: морщинки на его широкоскулом лице разглаживались, глаза блестели молодо, остро.

— Мы пахали... Обеспечим! — передразнил друга Метелев. — Ты обеспечь, а потом говори! Без матросов мы с тобой ничего не обеспечим.

— Дядя Ефим всегда верен себе: скромность, трудолюбие и скромность! — рассмеялся я. — Матросы без ваших умелых рук и опыта возились бы до самого конца войны.

— Точно, — ввернул Метелев все более входящее в обиход словечко.

— Дядя Ефим, — перебил я старика, — вы бы могли найти немного свободного времени? Хотелось бы кое о чем посоветоваться.

— Хм, — Ефим Ефимыч на секунду призадумался, — вечером?

- В любое время. Приходите ко мне на плавбазу, в каюте поговорим. Если вдвоем с Селивановым придете, совсем будет хорошо.

В тот же день поздно вечером рабочие пришли ко мне.

— Я уж знаю, о чем ты меня будешь спрашивать, Ярослав Константинович, — Ефим Ефимыч по-хозяйски уверенно опустился на предложенный ему стул я пригладил поседевшие пышные усы.

— Тем лучше, дядя Ефим, ведь мы старые знакомые.

— Твой новый экипаж хороший... люди трудолкн бивые, добросовестные и... очень хотят, рвутся, можно сказать, в бой. Но... только все зависит от тебя! — Ефим Ефимыч многозначительно посмотрел мне в глаза. — Только от тебя! Предшествующий командир был мягковат. Начальник должен быть твердым и справедливым, понял?

— Это главное — надо быть справедливым! — поддержал старика Селиванов.

— Меня упрекает в несправедливости, — пояснил Метелев, подмигнув на своего друга. — Дескать, он много работает, а я его мало хвалю. Зачем хвалить? Его недавно наградили медалью «За боевые заслуги». Вот и хвала.