– Хорошо, – согласился Андрей. – Но откуда тогда в рукописи слово «распяты»? Разве Первосвященник распял Учителя Праведности? Я что-то не слышал, чтобы он умер насильственной смертью.

– Ну а кто тебе сказал, что слово «распяты» в нашей рукописи относится к казни Учителя Праведности? Может быть, там как раз говорится о распятии восьмисот раввинов? Заметь ведь, как интересно: в Талмуде лишь в двух местах что-то написано о Йешу из Нацрата в историческом контексте. Кое-где говорится, правда, еще о Бен Стаде, которого с Йешу отождествляют, но о самом Йешу – только в двух местах, оба в трактате Сангедрин. Так вот, на 107-й странице этого трактата сообщается, что Йешу был подвергнут херему при царе Яннае, а в брайте на 43-й странице того же трактата говорится, что он был распят накануне Песаха без указания эпохи, что позволяет думать, что это произошло при Пилате. Так не естественно ли подумать, что на 43-й странице говорится о Йешу из Нацрата времен Пилата, а на 107-й странице – о Йешу из Нацрата времен Янная? И потом, как ты объясняешь множественное число «распяты», если речь идет о Евангелии?

– Это как раз просто. Ведь Иисус был распят вместе с двумя мятежниками.

– Но вообще-то странная тогда дилемма вырисовывается: выходит, что либо Евангелия под одним именем и образом объединяют двух разных лиц, либо то же самое делает Талмуд? Или два Иисуса Евангелий, или два Йешу Талмуда?

– Два на два. Квадрат. Мессианский квадрат! 

Я было хотел возразить, сказать, что на еврейский взгляд квадрат этот скорее лжемессианский, но промолчал. И Учитель Праведности, и Йешу Аноцри, если посмотреть на этот вопрос шире, в конце концов могут считаться мессиями своего поколения. Есть в иудаизме такое понятие.

Более того, именно они положили начало мессианской эпохе, о которой говорится в трактате «Авода зара»: «Шесть тысяч лет просуществует мир: две тысячи лет (от сотворения мира до призвания Авраама) – время хаоса; две тысячи лет (после призвания Авраама до разрушения Второго Храма) – время Торы и (последние) две тысячи лет – время Мессии».

Учитель Праведности и Йешу Аноцри были первыми соискателями конкурса Избавителей, до завершения которого остается немногим более двух столетий. Пусть себе связанный с их именами квадрат зовется мессианским. Не надо мелочиться.

– Может быть, уже завтра мы найдем рукопись, и загадка мессианского квадрата разрешится! – мечтательно произнес Андрей.

На другой день поутру мы вошли в ущелье Макух, и к полудню Андрей, наконец, воочию убедился, что рукописи на месте нет.

Андрей близко к сердцу принял историю возвращения Сарит к  законному мужу.

– Ну, в отличие от твоих, мои отношения с Сарит никак не пострадали, – заявил он очень бодро. – Я обязательно должен с ней встретиться!..

Он позвонил Сарит в тот же вечер, когда мы вернулись из ущелья Макух, но ее сотовый был недоступен. То же повторилось и на другой день. Андрей позвонил на телефон Пинхаса – трубку не взяли. Только на третий день нам все разъяснили Саритины родители. Оказывается, она отправилась на Синай и должна была вернуться только к концу лета.

Андрей не мог столько ждать. Он подгадал возвращение в Москву к своему тридцатилетию – 27 августа. Сказал, что обычно дней рождений не отмечает, но эту годовщину некоторые его друзья твердо вознамерились с ним отпраздновать и даже организовали по этому поводу какой-то поход.

Несколько дней Андрей провел в Хайфе у своего приятеля Гриши Кранца, «блестящего специалиста по Плотину», который годом раньше поднялся в Израиль. Андрей затащил Гришу ко мне в Инбалим, и мы даже спустились на пару часов в вади Макух – пособирали мозаику, рассеянную на месте древнего византийского монастыря. Гриша был в восторге и грозился навестить меня еще.

За три дня до отъезда у Андрея произошла неожиданная встреча.

В тот день я специально пораньше ушел с работы, чтобы пройтись с Андреем по Старому городу. Мы зашли в какую-то лавку, где Андрей долго выбирал сувениры в Москву. Что-то ему заказали, кого-то он хотел удивить. Я покорно стоял и скучал. Вдруг меня кто-то сзади хлопнул по плечу. Я обернулся...

Передо мной стояла Ольга. «Сейчас опять начнет выспрашивать про рукопись! – с досадой подумал я, – теперь не отвяжешься». И действительно, Ольга довольно улыбалась и явно не собиралась прощаться.

– Как поживаешь? Как Сарит? Она получила, наконец, развод? – спросила она.

– Сарит сейчас в Египте. Отдыхает на Синае со своей дочерью, – сухо ответил я.

– А ты не поехал с ней. Ты очень ответственный человек, Юра, – и она опять хлопнула меня по плечу. – Была рада еще раз в этом убедиться.

И бросив быстрый взгляд на Андрея, спросила:

– С другом не познакомишь?

– Знакомься, это Андрей, я тебе о нем рассказывал, – нехотя сказал я.

– Ах, так вот кто нашел рукопись! – внимательно разглядывая Андрея, протянула Ольга. – И это вы – автор теории про двух Иисусов! Когда же ваша находка будет, наконец, обнародована?

– Это не совсем от меня зависит, – ответил Андрей. – А откуда вы знаете про рукопись?

– Ну, от меня ничего не скроется! – засмеялась Ольга. – Но если серьезно, то я и Сергей Егоров – Юрины друзья. У него от нас нету тайн, правда, Юра?

– Ну, как тебе сказать, – я бросил на Андрея выразительный взгляд, – немножко, наверно, все-таки есть, а иначе что же это за тайны?

-     Ты как всегда прав! – как-то слишком жизнерадостно засмеялась Ольга. На нашем мрачном и растерянном фоне ее оптимизм был каким-то почти вызывающим и обидным.

-     Так, знаете что? – вдруг воскликнула она. – Раз вы уж оказались в старом городе, я вам покажу одно интересное место.

И не дожидаясь нашего согласия, Ольга подхватила Андрея под руку и потащила узкими извилистыми ходами на какие-то крыши арабских домов. Дело в том, что многие торговые улицы в городе были крытыми, и в иных местах крыши разных домов соединялись между собой, образуя единый массив. Наиболее крупное из таких соединений – так называемые Галицийские крыши – граничили с еврейским кварталом, куда мне не раз приходилось забредать. Но туда, куда повела нас Ольга, я был впервые.

Место и в самом деле было очень милое, с него была видна половина Старого города. Имелась и тень, и широкий каменный парапет, на котором мы и присели. Перед нами возвышался Золотой Купол, за которым виднелась Масличная гора. 

Глядя на сверкающую позолоту купола в центре Храмовой горы, я всегда старался представлять себе на этом месте наш еще не разрушенный Храм и не обращать внимания на то, что построили на его месте потом. На закате, когда купол переставал блестеть и погружался в сумерки, я иногда видел как будто бы очертания колоннад простого и величественного Храма. Но сейчас, когда солнце, отражаясь от купола, слепило глаза, представить себе это было невозможно.

Андрей с Ольгой продолжали начатый по дороге разговор об археологии. Минут десять Андрей оживленно рассказывал о том, что можно найти в курганах под Смоленском, а что в холмах под Севастополем.  

– Этот опыт вам, видимо, пригодился, когда вы нашли рукопись в вади Макух? – спросила, наконец, Ольга. – Как это случилось вообще?

Андрей замялся.

– Случайно.

– Как это случайно? Идешь – и вдруг видишь поперек тропинки рукопись лежит?

– Вы не поверите, но что-то вроде того...

– Нет, почему же? Я охотно верю, – вдруг как-будто обиделась Ольга, но быстро справилась с собой и спросила:

– Ну как вам здесь? Я люблю тут бывать, в точке пересечения самого святого для всех трех религий.

– Где же здесь три религии? – заспорил я. – Отсюда только один этот купол и виден.

– Ну почему же? Вон Гефсимания виднеется. Хотя, если честно, мне почему-то казалось, что отсюда можно увидеть гораздо больше.

– Пойдемте, я отведу вас на такое место, с которого действительно все святыни как на ладони, – предложил я.