Я знал, как беспрепятственно можно подняться на крышу одной из йешив, расположенных напротив Котеля, и минут через десять мы были на месте. Отсюда открывался вид не только на Масличную и Храмовую горы, но даже на квартал Шилоах, где располагался град Давида – самая древняя часть Иерусалима.

– Вот отсюда действительно всем есть на что взглянуть, – сказал я. 

– В самом деле здорово, – согласилась Ольга. – А вы ведь, Андрей, наверное, христианин? Вы что-нибудь чувствуете здесь особенное?

– Да, христианин… И конечно, я взволнован, видя все это...  Храмовая гора, за ней гора Масличная… Это ведь место, где происходила развязка евангельских событий. Хотите, я вам расскажу, как это было на самом деле?

– Конечно, конечно! – кивнула Ольга. – Я давно хотела послушать вашу версию евангельских событий. Мы все внимание. 

Андрей встал и начал расхаживать перед нами взад-вперед.

– Вы только представьте себе, – сказал он, показывая рукой на Масличную гору, – как с той вершины верхом на осле спускается окруженный толпой Иисус. Эту процессию – прямо как сейчас – золотит клонящееся к западу солнце. Ведь в тот день он вышел из Иерихона и наверняка подошел к Иерусалиму ближе к вечеру. Иисус въезжает в город и, возможно, вот здесь – Андрей  показал рукой на южную оконечность Стены – через арку, след от которой мы с вами видим, в сопровождении ликующей толпы входит в Иерусалимский храм. Было это, как говорят нам синоптические евангелия, весной, на Пасху. Однако Евангелие от Иоанна рассказывает, что народ, бывший на дорогах и, возможно, заполнивший все это пространство – и он указал вниз на большую площадь перед стеной – встречал Иисуса пальмовыми ветвями и кричал ему Осанну, что указывает на осенний праздник Кущей, а не на Пасху. Да и его въезд в Иерусалим происходил, по-видимому, утром. Ведь по Иоанну, Иисус уже за шесть дней до этого торжественного въезда жил на самой Масличной горе в селе Вифания у своего друга Лазаря. Между тем Иисус синоптиков ни с каким Лазарем знаком не был и остановился – уже после того как покинул Храм – в доме Симона Прокаженного... Как тут не подумать, что на Пасху и на Кущи въехали два разных человека! Два разных Иисуса! Что одного распяли на Песах, а другого – на Кущи, в праздник Осанна Раба?

Андрей остановился и выжидающе поглядел на Ольгу, которая заметила:

– Я уже рассказывала Юре, что Рудольф Штайнер тоже считал, что было два Иисуса – сын Соломона и сын Натана.

–  Да. Я слышал. Он пересказал мне. Я потом и сам кое-что на этот счет разыскал. По мнению Штайнера, сын Соломона умер в отрочестве, и Евангелия содержат описание жизни только Иисуса – сына Натана.

– И что вы по этому поводу думаете?

– Я готов, как и Штайнер, увидеть за этими двумя родословными двух разных Иисусов. Однако тот Иисус, которого Штайнер похоронил еще ребенком, на мой взгляд, прожил больше тридцати лет и описан в Евангелии от Иоанна.

– Именно от Иоанна? У вас имеются в пользу этого какие-то доводы?

– Косвенные. Иоанн умалчивает о происхождении Иисуса, он даже не называет имя его матери. С чего бы это? Может быть, именно потому, что присутствие этой родословной сразу бы показало нам, что перед нами другое лицо? В любом случае, это умолчание вполне позволяет пофантазировать и предположить, что родословная, приведенная Матфеем, принадлежит как раз Иисусу, описанному Иоанном.

– Почему именно Матфеем, а не Лукой?

– Потому что сын Натана, как нам говорит Лука, был с детства знаком с Иоанном Крестителем. Ведь их матери были родственницы, и Мария даже решила прийти к Елизавете перед родами и пробыла у нее три месяца. А в евангелии от Иоанна сказано, что Иоанн Креститель дважды повторяет, что он «не знал Его». Спрашивается, можно ли сказать о друге детства, и даже более того, о собственном родственнике: «Я не знал его»? Значит, у Иоанна описывается Иисус – сын Соломона.

– Как?  – удивилась Ольга. – В одном Евангелии написано, что Иисус и Иоанн родственники, а в другом, что они никогда друг друга в глаза не видели?

– Истинная правда. Написано. И не только это написано. Легко можно проследить, как на всем протяжении евангельской истории действуют именно два персонажа.

– А как же суд и казнь? – заметила Ольга. – Тут вроде бы все один к одному?

– Суд и казнь? Давайте вспомним… Иисус синоптических Евангелий задерживается служителями Храма, а в Евангелии Иоанна его арестовывают римляне. Синоптики говорят о заседании суда, Иоанн сообщает только о краткой встрече Иисуса с Первосвященником. Наконец, расхождение относительно даты ареста – в сам праздник или накануне? Кроме того, там еще и масса деталей расходится. Например, крест синоптического Иисуса несет Симон Киринеянин, а Иисус Иоанна несет свой крест сам. Или синоптического Иисуса не успевают помазать перед погребением, и жены-мироносицы собираются это сделать в воскресение утром, а «богословского» Иисуса Никодим, как положено, помазывает сотней литров «смирны и алоя». Очевидно же, что это два разных человека.

– О-о-чень интересно... – протянула Ольга. – Но если честно, я не понимаю, как можно верить в двух Иисусов и оставаться при этом христианином.... Я знакома с одним православным священником, который на все лады поносит экуменическое движение... Так вот он говорит, что любое единство христиан, кроме евхаристического,  лживо и иллюзорно... Что он скажет, когда услышит, что, по вашей мысли, таких единств вообще два? Что церковной схизме предшествует схизма самого Христа? Если я правильно понимаю христианскую идею, то ваша теория бьет ее в солнечное сплетение...

– Это очень серьезная проблема, – поспешно согласился Андрей. – Тайная вечеря с хлебопреломлением описана только у синоптиков, но, с другой стороны, в Евангелии от Иоанна излагается идея евхаристии...

– И эта проблема, как я вижу, не единственная... Разве Бог может воплотиться дважды? Насколько я опять же понимаю христианскую идею, это также совершенно немыслимо.

– Конечно, немыслимо... Это тоже проблема. – Андрей поднял на Ольгу взволнованный взгляд. – Я действительно еще не понимаю всего, но я понимаю, что уже не могу воспринимать синоптического и Иоанного Иисусов как одно лицо.

– Но это и хорошо, – вступил уже я. – На протяжении тысячелетий вы, христиане, обвиняли нас,  евреев,  в том, что мы не доросли до идеи воплощения, что мы не можем понять величия Бога, ставшего младенцем и лежащего в хлеву в овечьей кормушке. Но на самом деле это просто вы не доросли до идеи невидимого Бога и придумали это воплощение, чтобы иметь возможность продолжать ютиться в своем привычном языческом мире. Сейчас, наконец, христианский мир эррозирует, вера в божественность человека теряет силу, и твое, Андрей, открытие, что Иисусов два – это знамение времени. 

– Мне кажется, Юра совершенно прав, – поддержала меня Ольга.

– Вы ничего не понимаете! На идее воплощения слишком много завязано, – горячо возразил Андрей. – Именно на основе христианской теологии были совершены величайшие прорывы человеческой цивилизации... Наука зародилась в Оксфорде, а не в Багдаде... Пользоваться благами демократии и технического прогресса и при этом отвергать породившую их христианскую теологию – значит встать в позу какого-нибудь Бин Ладена! Подайте сюда Калашникова и подавитесь своим Чеховым!.. Так что ли?

– Я ничего не понимаю. Ты же сам говоришь, что твои два Иисуса разрушают эту теологию?

– Значит, нужно строить альтернативную... Для нее усматриваются свои основания...  Сын Соломона был ориентирован на весь мир, на все человечество. При рождении его приветствовали восточные волхвы. Сын Натана, которого при рождении приветствовали местные пастухи, преследовал более узкие национальные цели. Я могу, например, допустить, что Иисус – сын Соломона – это Мессия народов, в котором классические христиане могут видеть Бога во плоти, а Иисус – сын Натана – это Мессия евреев, он заведомо обыкновенный человек. Кстати, вот вам еще одно различие между ними: Если об Иисусе синоптиков невозможно вообразить, будто он считал себя самим Богом, то об Иисусе Иоанна невозможно подумать, что он считал себя просто человеком, по меньшей мере каким-то ангелом.