Действующие лица:

Дементий Психов Бартулыхтимушенко, 42 года, директор завода по производству квашеной соды, большевик с уклоном

Авдотья Недоногина-Праксивтихина, его жена

Егор Недовлазов, 49 лет, продавец холодильников

Варфаламотвей Недоразвиткин, 25 лет, литератор

Тризад Друмилишин-Мичуренко, советский биолог, ученик Лысюрина

Вазелинарий Купов, настоящий рабочий

Викини Изголовидзе, секретарь партийной организации на заводе по производству соды

Иосиф Виссарионович собственной персоной

Занавес красный

Перечисленные и прочие

Психов (расхаживает по кабинету): Жена моя, знаешь что? Социализм – великое дело, а коммунизм – еще более великое, но вчера я вернулся из Америки. Ты только подумай: партия и правительство послали меня подсмотреть за империалистически-космополитическими методами производства квашеной соды, и задание я выполнил. Была у меня одна неприятность: когда я подглядывал за одним старым империалистом через замочную скважину, его секретарь ткнул мне в глаз спицей для чулок, но что такое один глаз по сравнению с коммунизмом? Ну, что ты так молчишь, Праксивтихина моя, товарищ и жена в некотором отношении? Ну раз молчишь, то скажу я тебе, что меня словно змея ужалила в самое сердце.

Знаешь, (понижает голос до космополитического шепота) – все-таки здорово, наверно, иметь настоящую машину и холодильник и даже виллу.

Авдотья (трагически): Не ожидала я от вас такого, товарищ муж. Неужто мы для того творили в семнадцатом году революцию, чтобы разъезжать на каких-то машинах? Чтобы иметь холодильники окаянные? Чего тебе еще захотелось? Может, зубную щетку? Пальцем уже брезгуешь? Одумайся, что ты делаешь? О революции забыл, себя пожалел? Уж не волнует тебя производственный план, наша радость, наш пот, наша кровь…

Психов: Кровь и пот, безусловно, но почему мне нельзя иметь холодильник?

Авдотья: Муж, бросай это низкопоклонство, это гадкое низкопоклонство перед западом. Почто тебе холодильник? Что ты там будешь держать, неужто исподнее? Перестань, а то пойду к товарищу Изголовидзе, он-то уж тебе из головы этот холодильник выбьет (крестится).

Психов: А что это ты крестишься, коммунистка?

Авдотья: Уже можно, с 22 ноября 1942. Ох, Демушка, Бартулыхтимушенькин, что ж с тобою приключилось-то… Был ты незапятнанным, всегда первым шел в соду и последним возвращался, и отмыть-то тебя нельзя было, а теперь…

(стук в дверь)

Психов: Залазь… то есть, прошу!

Вазелинарий (входит): Здравствуйте, Авдотья Праксивтихина и вы, Дементий, инженер вы наш советский. Стряхнули уже американскую пыль с сапог? Ну как там капитализм, гниет?

Психов: Гниет. Аж здесь воняет, не чуешь?

Авдотья: Разве ж можно не почуять? (все смеются по-социалистически, то есть, не ради собственной выгоды).

Вазелинарий: Хорошо, что вы вернулись. Принес я вам горячий соцпривет от парторганизации, НКВД, соцревтрибунала и укррайздравпомдилгоспамтадеревоспитки. А вот бумаги и план.

Авдотья: Говорите, говорите, дорогой Вазелинарий: перевыполнен?

Вазелинарий: План-то?

Хором: План

Вазелинарий: План перевыполнен, но с содой хуже. Недавно в ней появились крошки.

Хором (с ужасом): Крошки…

Вазелинарий: Подозревают нашего соцкота, Марфашу. Кошак соскользнул в котлище и совершенно выпарился. Распался на котян соды.

Психов: А вы?

Вазелинарий: А что мы? Большевика этим не испугаешь. Тут же устроили производственное совещание.

Авдотья: Ну и что?

Вазелинарий: Ваш заместитель, дорогой Дементий, получил несколько лет.

Психов: а… а…

Вазелинарий: Ну, мне пора. Меня ждет печь с квашеной содой, и еще мне нужно закончить главу моей книги: 'Как вывести пятна на лестницу и там им навалять по морде, или Молодой содовец-стахановец'. Желаю вам дожить до коммунизма. (поет): Здравствуй Саша, здравствуй, Маша, жизнь хороша, траляля (выходит).

Варфаламотвей: Ох, брат, я и сам был в Париже… Ох уж этот Мулен-Руж, ох, эти продажные женщины, ох миленький капитализм загнивающий, золотой ты мой империалистишка, а мы-то что?

Психов: А, может, мы ошибаемся, Варфаламотвей Иванович, а? А, может, тебе не пристало облизываться при мысли о телесном упадке? – тебя-то советская власть икоркой кормит. Неужто не ты писал сонеты о Сталине, поэму о Вожде, роман о молодом Иосифе, Книгу афоризмов о Солнце трудящихся масс итэпэ? А? Что скажешь?

Варфаламотвей: Думаешь, низкопоклонство? Я низкопоклонствую? А что делать, если так приятно… можно дышать, делать, что хочешь…

(входит Викини)

Изголовидзе: Докатились, сукины дети. Вот вам коробочку. Ну, товарищи-капитулянты. Слышал я о вашем отклонении от генеральной линии. Думаю так я: последний час врагам пробил. Ну, братцы, стоило вам отклоняться? Плохая линия, не нравится, а? (нервно поигрывает наганом).

Капитулянты: А… а… помилуй, Викини Изголовидзе… дорогой наш уважаемый секретарь… мы на вас как на солнышко… мы вам и того… и этого… и еще… только дайте нам искупить вину. Мы больше не будем.

Изголовидзе: Опустились до низкопоклонства? Я, как вошел, сразу почувствовал.

(врывается Мичуренко, обращаясь к Дементию):

Мичуренко: Дядя Психов, знаете, что я сделал великое открытие? Средь белых акаций гроздьев душистых я вывел новый вид кактуса, скрещенный с коровой, у которого вместо шипов – соски. Сейчас его доят у твоих ворот.

Изголовидзе: Не может быть, а что он дает?

Мичуренко: Кактусовый сок.

Изголовидзе: А пить его можно?

Мичуренко: Ну, он еще чуть-чуть воняет, но пить можно. Впрочем, это пока только социализм. Увидите, что будет при коммунизме.

Изголовидзе: А на что вы опирались, товарищ научный работник? Часом, не на гнилую буржуазную науку?