В этом же письме, между прочим, Мейерхольд упоминает о своей работе над «Тристаном и Изольдой»: в Мариинском театре «был смотр второго акта “Тристана”. Декорация очень понравилась. Впервые виделся с директором, он любезен со мной».

Кроме работ над «Тристаном» и организацией спектаклей в театральном клубе, Мейерхольд занят и писанием статей. В письме к Л. Я. Гуревич от 5‑го декабря, он сообщает:

Пишу: а) «Театр (к истории и технике)», продолжение статьи, начатой в «Шиповнике» (книга о новом театре); в) «Музыкальная драма». Каким кажется мне будет следующий этап эволюции вагнеровской теории. Когда приведу к концу эти две статьи?! Не раньше лета 1909. Уж очень треплет петербургская жизнь. Суетно.

Открытие театрика при театральном клубе сначала намечалось на 30‑е ноября, потом было перенесено на 6‑е декабря. Изменено было и первоначальное название «Тихий омут» на «Лукоморье». В программу первого вечера вошли следующие вещи: 1) «Пролог» сочинение Аверченко; 2) «Петрушка» сочинение Потемкина, эскизы, декорации и костюмы худ. М. В. Добужинского; 3) «Последние из Уэшеров» трагедия в одном действии (из Эдгара По) эскизы, декорации и костюмы М. В. Добужинского, Чемберса, музыка Каратыгина; 4) небольшое концертное отделение; 5) «Честь и месть» тайна в одном действии графа Сологуба, эскизы, декорации и костюмы И. Я. Билибина. Программу «Лукоморья» предполагалось исполнять в обычные театральные часы, т. е. от 8‑ми до 11‑ти с половиной, а от 12 до 2‑х с половиной должно было выступать ночное кабаре «Кривое зеркало», во главе которого стояли З. В. Холмская и А. Р. Кугель. В программу первого представления «Кривого зеркала» были включены пародия-буфф с музыкой «Дни нашей жизни», соч. Мы, «Любовь в веках» Тэффи, «Автор» В. А. Азова, несколько специальных музыкально-юмористических интермедий, монологов и т. п. В исполнении программы «Лукоморья» принимала участие, главным образом, театральная молодежь. В «Кривом зеркале» — группа актеров.

Первый вечер «Лукоморья» оказался неудачным, благодаря подбору репертуара. Л. Гуревич в «Слове» писала: «весело разыгранная буффонада гр. Сологуба “Честь и месть” устарела по теме; сценическая переделка из “Дома Уэшеров” Эдгара По плохо скомпонована и страшно длинна, а “Петрушка” Потемкина бессодержателен и тошнотворно пресен. Забавен пролог Аверченко — карикатура на разные высокоторжественные и неудачные вступительные речи». О постановке в той же рецензии читаем: «постановка всех трех сценических вещиц в своем роде роскошна. Бесподобны — декорации Добужинского, Билибина, костюмы по рисункам Чемберса, художественные гримы удивительны и жутки, музыкальный вой бури — в “Доме Уэшеров”. Среди исполнителей — известные артисты. И все-таки это не то. Как-то слишком все закончено, немного даже “зализано” — нет той смелой эскизности, которая имеет свою особую прелесть, особенно в таких “нелегализованных” формах искусства. Нет свободы и порыва у исполнителей».

Гораздо больше пришлось по вкусу публики «Кривое зеркало». О нем Гуревич писала, что оно «проще, примитивнее по своим задачам, и его незамысловатая, пестрая, преимущественно юмористическая программа скорее подойдет для ночного отдохновения нашей большой публики, хотя и здесь все рассчитано на художественные интересы и понимание злободневных, литературных и общественных намеков». Удачно для «Кривого зеркала» было и то, что оно не конкурировало с театром, а дополняло его, давая возможность после спектакля или концерта посидеть час-другой за столиком и посмеяться над музыкальными и литературными пародиями, мимолетными шутками и сценическими карикатурами.

Неудача первого вечера «Лукоморья» повела к тому, что спектакли его в театральном клубе прекратились. В письме к Л. Я. Гуревич от 12‑го декабря Мейерхольд пишет:

Сегодня вечером поздним, группа, прежде именовавшаяся «Лукоморье», пришлет в «Слово» письмо в редакцию о том, что дальше продолжать свою деятельность в стенах театрального клуба она не считает возможным. Группа будет, однако, продолжать свои спектакли в своем собственном помещении, каковое уже найдено. Найдены и средства для поддержания этого дела… Группа образует «Общество интимного театра». Ближайшая задача — создание художественного балагана. Освобожденный от чада игорного дома, каким является театральный клуб, балаган наш может процветать только в атмосфере не зараженной отрыжками (простите, столь вульгарное выражение) клубменов. Вот увидите, группа создаст такой уголок, где найдет свой отдых петербургский культурный зритель.

Но создать этот уголок в зиму 1908 – 1909 не удалось. Своего рода продолжением «Лукоморья» явился «Дом интермедий», возникший через сезон в зиму 1910 – 1911.

Неуспех у прессы и широкой публики «Царских врат», запрещение «Саломеи», срыв «Лукоморья», все это сделало для Мейерхольда первую половину сезона 1908 – 1909 мало удачной. К тому же очень тяжело сложились денежные дела. Это заставляло Мейерхольда искать подсобного заработка и одним из его источников явилось чтение лекций по теории и практике сценического искусства в музыкальной школе К. И. Данемана, где драматический класс вел Б. К. Пронин, бывший артист Московского Художественного театра. Но если случайным было участие Мейерхольда в работах школы Данемана, то ростками будущей студии явились те театральные опыты, которые Мейерхольд организовал совместно с композитором М. Ф. Гнесиным у себя на дому. Одна из участниц этой студии на Жуковской улице — А. Ф. Гейнц[1] — в письме к нам так вспоминала о ходе студийных работ:

Студия на Жуковской велась Мейерхольдом в сезоне 1908 – 1909. Его сотрудниками были, главным образом, — М. Ф. Гнесин (хоровое и музыкальное в драме чтение); Пронин — администратор. Пластическую гимнастику вел Пресняков, имени преподавательницы постановки голоса и дикции не помню. Состав учащихся студии много раз менялся, как качественно так и количественно — имя Мейерхольда привлекало многих, но не многим было дано его любить и постигать хотя бы для своей работы. Но образовалось известное ядро, сохранившееся в течение всего сезона. В это ядро входили следующие лица: группа молодежи ушедшей из школы Художественного театра к Мейерхольду (Семенова, Кале, Фетисова, Клепинина, Занфт-Лебен), затем Белоусов, Граберов, Глушковский, Литвинов, Гейнц, Королева, Красильщик, Ларош, Нелидова. Авторы, служившие материалом для работы Мейерхольда: Софокл — «Антигона» (участвовали Клепинина и хор, музыкальным чтением руководил Гнесин, движением и выразительностью Мейерхольд); Гофмансталь «Электра» (Ларош, Гейнц); Метерлинк «Принцесса Малэн» (монолог-Гейнц); Метерлинк «Аглавена и Селизетта» (Красильщик, Гейнц); Альтенберг «рассказы, стихотворения в прозе» (над ними работала вся студия); Рашильд «Бродяга» (наиболее законченная работа, участвовала московская группа); Рашильд «Продавец солнца» (Литвинов); Чехов «Чайка» (Королева); Ибсен «Строитель Сольнес» (Хильда-Гейнц); «Voluptй» (автора не помню) (Занфт-Лебен, Гейнц). Труппа принимала участие в спектаклях «Лукоморья», где играла «Петрушку» Потемкина и «Последние из Уэшеров» Трахтенберга.

Из главнейших фактов сезона, мы уже указывали выше на смерть А. П. Ленского, юбилей Московского Художественного театра, ярцевский инцидент и на тот цензурный гнет, который особенно ярко выразился в запрете «Саломеи». Этот запрет в корне подорвал театр В. Ф. Комиссаржевской, хотя, по выражению критиков «сон декаденщины миновал и театр вернулся к старым берегам». У этих «старых берегов» театру Комиссаржевской, однако, укрепиться не удалось. Не имела успеха ни «Франческа да Римини» Д’Аннунцио, ни «Госпожа смерть» Рашильд, поставленная в один вечер с «Балаганным Прометеем» Мортье. Для подъема сборов пришлось возобновить «Дикарку», «Бесприданницу» и «Родину». Чередуясь с ними, шли «У царских врат» и «Флорентийская трагедия» Оскара Уайльда совместно с «Королевой мая» Глюка. Роль Филинта была причислена критикой к изящнейшим созданиям артистки, но вряд ли успех в этом фарфоровом пастушке мог удовлетворить Комиссаржевскую после таких ролей мейерхольдовского периода как Гедда Габлер и Сестра Беатриса. Последними тремя постановками театра были «Черные маски» Л. Андреева, «Ванька ключник и паж Жеан» Ф. Сологуба и «Праматерь» Грильпарцера. Режиссура была в руках Ф. Ф. Комиссаржевского, Н. Н. Евреинова и А. П. Зонова.