Из числа так называемых возобновлений того года серьезный интерес по настоящему представляли лишь шекспировская «Зимняя сказка», где Леонта играл Ленский и «Мария Стюарт» с Федотовой и Ермоловой в ролях двух королев.
Таким образом, и в этом году Малый театр был театром больших актеров, ничтожного репертуара и самых ординарных постановок, где все было приноровлено лишь для создания более или менее выигрышных мизансцен для исполнителей.
Корш также остался верен своим переводным традициям. На этот раз ему удалось действительно сделать находку. Поставленная впервые мелодрама Де Курселя «Два подростка» прошла в тот год с аншлагом 33 раза, и шла с таким же успехом в последующий сезон. В роли одного из подростков выступала только что окончившая филармоническую школу артистка Селиванова.
Двумя постановками ограничилось, как и в прошлом году, Об‑во Искусства и Литературы. Это были «Двенадцатая ночь» и «Потонувший колокол». Постановка этих пьес явилась настоящим торжеством Станиславского-фантаста, сумевшего поставить и Шекспира и Гауптмана с романтическим воодушевлением и режиссерской изобретательностью.
8‑го ноября начался музыкальный сезон филармонии.
В качестве дирижеров 10 симфонических собраний выступали: Когель, Цумпе, Евгений д’Альбер, Штейнбах, Машковский, Никодэ, Безекирский, Кэс. Наибольший интерес представил приезд д’Альбера, представшего перед московской публикой в качестве дирижера, композитора и пианиста. Среди приглашенных солистов особо выделялись имена Баттистини, пианиста Габриловича, скрипача Сарасатэ. Много участвовало певиц: Сонки, Роза Эттингер, Эмилия Герцог, Джиорджина Каприде, Камилла Ланди — каждая из них провела или по одному или по два собрания. Вагнерианство Мейерхольда в этом сезоне получило свое углубление и продолжение. Из вагнеровских вещей были сыграны «Venusberg», затем повторялись вступления и увертюра к «Тангейзеру», «Лоэнгрину», «Моряку-Скитальцу», «Тристану и Изольде» (вместе с «Liebestod»), Бетховена играли 3, 5 и 7 симфонии. Из русских в первый раз исполняли «Манфред» Чайковского, g‑mol’ную симфонию Калинникова, «Тамару» Балакирева, 4‑ю симфонию Глазунова. Если к этому прибавить «Пляску Смерти» и es-dur’ный концерт Листа, первую симфонию Брамса, b-dur’ные симфонии Гайдна и Шумана, симфонические поэмы Сен-Санса («Фаэтон») и Сметана («Молдава»), шестую симфонию Чайковского, то можно составить некоторое представление об основном характере филармонических собраний того года. Нельзя сказать, чтобы подбор вещей был строг и выдержан, но он во всяком случае удовлетворял самые разнообразные вкусы. Мейерхольд среди них отдавал предпочтение Вагнеру и классическим «немцам», музыку которых ему приходилось часто слушать с детства в домашних концертах.
Большим литературно-философским событием зимы 1897 – 1898 гг. было появление в «Вопросах философии и психологии» статьи Л. Толстого «Что такое искусство», с ее знаменитым определением искусства, «как человеческой деятельности, состоящей в том, что один человек сознательно, известными внешними знаками, передает другим испытываемые им чувства, а другие люди заражаются этими чувствами и переживают их». Это определение искусства через момент передачи и «заражения» остается существенным в применении к театру вообще и особенно к театру-трибуне, который стремится построить Мейерхольд в последние годы. Толстовское влияние не проходит для Мейерхольда бесследно и в его статье «Театр. К истории и технике» мы находим ссылку на Толстого-теоретика искусства.
И еще одно литературное имя следует назвать, говоря об Мейерхольде 97 – 98 гг. Это имя — А. П. Чехова. Мы уже указывали в III главе на то, какое впечатление произвел на Мейерхольда рассказ «Ариадна». Еще больше увлек Мейерхольда чеховский театр. Появившаяся незадолго перед тем «Чайка» (напечатана в 1896 году) явилась той пьесой, в которой мечтали выпускаться будущие художественники.
О. Л. Книппер в тех же воспоминаниях, которые мы цитировали выше, рассказывает:
«И уже наш третий курс волновался пьесой Чехова “Чайка”, уже заразил нас Владимир Иванович своей трепетной любовью к ней, и мы ходили неразлучно с желтым томиком Чехова и читали, и перечитывали, и не понимали, как можно играть эту пьесу, но все сильнее и глубже охватывала она наши души тонкой влюбленностью, — словно это было предчувствие того, что в скором времени должно было так слиться с нашей жизнью и стать чем то неотъемлемым, своим, родным».
Но как ни сильно было желание филармонистов сыграть полюбившуюся им пьесу — «Чайка» в список выпускных спектаклей не попала.
Экзаменационный репертуар сложился в 1898 году из пьес: «Василиса Мелентьева» Островского, «В царстве скуки» Пальерона, «Ольгушка из подъяческой» Северной, «Поздняя любовь» Островского и «Последняя воля» Немирович-Данченко. Кроме того шли водевили «Госпожа-служанка», «Женское любопытство» и сцены из трагедии «Царь Борис» А. Толстого.
Экзамены начались на этот раз раньше. 1‑й спектакль шел 22‑го февраля, а последний 5‑й — 26‑го марта. Таким образом целый месяц выпускающиеся третьекурсники жили в лихорадке, решающих их судьбу выступлений.
Мейерхольд выступал 7 раз. Он играл Грозного в «Василисе Мелентьевой», Беллака в пальероновской комедии, Дядю Хведора в драматическом этюде Северной, Маргаритова в «Поздней любви» и Торопца в «Последней воле». Кроме того, он же играл и в водевилях: Бовардена в «Госпоже-служанке» и Жака Труве в «Женском любопытстве».
Наибольшие трудности, как и можно было предполагать, представляла роль Грозного. Мейерхольд сознавал всю ответственность этого выбора. Он начал готовиться к ней по историческим материалам, пользуясь, в предварительной работе, указаниями Немировича. Его воображению рисовался не образ действительно «грозного царя», слагаемый обычно трагиками, но фигура дряхлого, немощного старика, какого то схимника, уже одной ногой стоящего в гробу, и все еще тянущегося к женской красоте.
Эта трактовка роли Мейерхольду удалась, и, даже несогласные с замыслом, рецензенты отмечали, что Мейерхольд «вполне последовательно провел роль Грозного в том смысле, как ее понял». Так пишет, например, «Московский Вестник». Удачность исполнения с разными оговорками, отмечают и другие газеты: «Русское Слово», «Русский Листок», «Курьер».
«Василиса Мелентьева» шла для открытия экзаменов. Второй спектакль «В царстве скуки» также сошел удачно для Мейерхольда. Его передача роли профессора Беллака понравилась зрителям. О. И‑н, критик уже цитированного нами «Московского Вестника», указывает на хорошую дикцию Мейерхольда, непринужденность, уменье свободно держаться на сцене. «Очевидно, — заканчивает О. И‑н — ему не чуждо уменье разрабатывать роль».
Последние два спектакля «Поздняя любовь» и «Последняя воля» не изменили благоприятную оценку первых выступлений. Особенно понравился образ Маргаритова, которого — по словам «Новостей Дня» — Мейерхольд играл очень толково и в последнем акте с несомненной драматической силой. Менее удался Торопец, но и тут, как пишет О. И‑н, Мейерхольд выказал себя хорошим исполнителем.
Филармония высоко расценила дарование Мейерхольда. Из всего выпуска только он и О. Л. Книппер были награждены большими серебряными медалями. (Их годовые «отметки» 5+).
Высокую оценку Мейерхольда находим мы и в отзыве Вл. Ив. Немирович-Данченко:
Мейерхольд среди учеников филармонического училища — явление исключительное. Достаточно сказать, что это первый случай ученика, имеющего по истории драмы, литературы и искусств высший балл. Редкая в мужской части учащихся добросовестность и серьезное отношение к делу. При отсутствии того «charme», который дает возможность актеру быстро завоевать симпатии зрителя, Мейерхольд имеет все шансы занимать во всякой труппе очень заметное положение. Лучшим качеством его сценической личности является широкое, разнообразное амплуа. Он переиграл в школе более 15 больших ролей — от сильного характерного старика до водевильного простака и трудно сказать, что лучше. Много работает, хорошо держит тон, хорошо гримируется, проявляет темперамент и опытен, как готовый актер.