Сопоставляя венки и букеты горевского бенефиса с обструкцией на бенефисе Ланской, мы можем составить ясное представление о страстности пензенских театралов, одинаково переступавших границы и в своем поклонении и в своем отрицании. И конечно, все это вызывало свой отклик в доме Мейерхольдов.

В сезон 1889 – 1890 г. театр из-за ветхости был закрыт. И вновь открылся только в 1890 – 1891 г. после капитального ремонта. Антрепризу на этот раз держал также местный помещик П. И. Дубовицкий.

Событиями этого, навсегда запомнившегося Мейерхольду, сезона были: постановка «Горе от ума» в новых декорациях и костюмах того времени, что для Пензы было новинкой, и гастроли Н. П. Россова, дотоле неизвестного молодого актера, игравшего на московских сценах выходные роли.

«Комедия Грибоедова — пишет корреспондент “Артиста” — дала полный сбор, многие из желающих не могли попасть в театр. Роли исполняли: Чацкого — Струйский, Фамусова — Дебрюк, Софьи — Брянская, Лизы — Лола».

На 18‑е февраля 1891 г. был назначен первый спектакль с участием Н. П. Россова. Для дебюта был выбран «Гамлет». «С этого дня — читаем в “Артисте” — театр приобрел необычайную притягательную силу. Билеты брались с бою еще задолго до спектакля». И этим «чародеем», — по выражению неизвестного автора корреспонденции, — был 24‑летний дебютант. Гамлет шел 3 раза и был гвоздем гастролей. На Мейерхольда он произвел глубочайшее впечатление. В сознание театрала-гимназиста с тех пор врезалась мечта о «Гамлете», еще и до сего времени Мейерхольдом не осуществленная, ни актерски, ни режиссерски.

Прощание с Н. П. Россовым сопровождалось подношениями и бурными овациями, и это прощание чуть было не стоило Мейерхольду гимназии. Ему был сделан строжайший выговор за то, что он в гимназическом мундире подал из оркестра Россову конверт с деньгами, собранными местными поклонниками молодого трагика.

В дни гастрольных спектаклей Россова покончил жизнь самоубийством (в припадке белой горячки выпил стрихнин) доктор Тулов.

Накануне, — вспоминает Мейерхольд, — я видел его на «Гамлете», слушал его восторженную критику по адресу Россова, а на другой день утром, вдруг, на заводе зашумели о внезапной смерти Тулова. Я, случайно находясь в конторе, ринулся в каморку, где жил Тулов (он жил на соседнем с заводом дворе) и застал своего вдохновителя, лежащим в белой косоворотке поперек постели, под балдахином из ситца.  В комнате не было никого. В соседней (столярной) каморке столяр уже строгал доски для гроба, а Мать Тулова убежала по делам, связанными с похоронами. Я пробыл здесь не больше минуты — так было жутко.

Дня через два, когда я ехал на Россовский спектакль — не то на «Отелло», не то на «Гамлет», — на одной из улиц я повстречал траурное шествие. Четверо несли гроб на руках, двое зажженные факелы. То переносили тело Тулова из квартиры в часовню земской больницы, где он был врачом. За гробом никто не шел, а я не знал даже, что вот понесут Тулова в этот час. Или за ним, мертвым, или в театр? В театр!

В следующую зиму 1891 – 1892 г. театр перешел в руки антрепренера Херсонского. Это был неудачный во всех отношениях сезон. Труппа была слабая, режиссерская часть хромала, сцена обставлялась небрежно, пьесы шли мало срепетованными, «народная масса действовала неудовлетворительно». Зато сезон 1892 – 1893 г. (антреприза Вольского) вновь был интересен. В декабре начались опять гастроли Н. П. Россова. И в местной газете «Пензенские губернские ведомости», в номере от 8‑го декабря, мы находим характерное уведомление о начале гастролей. «Спешим поздравить нашу публику, любителей и любительниц драматического искусства с приездом к нам в Пензу на гастроли нашего “пензенского Гамлета” Н. П. Россова. Вот уже третий день висят в городе афиши, извещающие о его приезде и гастролях. В кассе театра движение, поклонники и поклонницы таланта г. Россова не перестают записываться на все представления с участием г. Россова: антрепренер Вольский повеселел в ожидании хороших сборов».

Первый спектакль, для которого, конечно, выбрали «Гамлета», прошел, как и можно было ожидать, с триумфом. Рецензент той же газеты пишет: «Довольно сказать, что публика была в упоении. Вызывали столько раз, что даже занавесь устала подниматься и опускаться: взяла да и застряла на половине, упершись одним концом за декорацию, как будто хотела сказать: “вы похлопайте, а я покамест отдохну”».

Особый интерес этим гастролям Россова придавало то, что между ним и премьером труппы Галицким завязалось своеобразное соревнование. Галицкий начал выступать в тех же ролях, что и Россов. Это вызвало живейшее внимание публики и повело к разделению ее на партии. Мейерхольд остался по прежнему верен Россову. Сохранился черновик рецензии, написанной Мейерхольдом и подписанной: «Не беспристрастный». В этом черновике читаем:

Вот прошел третий гастрольный спектакль Н. П. Россова, по окончании которого я поспешил в кассу театра за справкой о том, не будет ли в скором будущем г. Галицкий играть роль Дон-Карлоса, на что получил отрицательный ответ. Я, признаюсь, удивился, почему г. Галицкий не пожелал посвятить немного времени на изучение роли и типа Дон-Карлоса, тем более, что «изучать» даже такие характеры, как Гамлет и Дон-Карлос, по мнению г. Галицкого, так просто: стоит только посвятить ночки две‑три, чтобы выучить роль наизусть, а чтобы публике не показалось, что в игре его много не своего, что он подражает хотя бы Н. П. Россову, то следует приложить все усердие к тому, чтобы Гамлет-Галицкий и Гамлет-Россов ни в чем не походили друг на друга. Раз Россов играет Гамлета блондином, то Галицкий должен играть его брюнетом; раз Россов рисует нам датского принца в высшей степени нервным и чувствительным, г. Галицкий должен его играть «рычащим». Вспомните, как провел Галицкий сцену с тенью отца Гамлета? Гамлет-Галицкий при первом появлении тени отца сразу начинает неистово кричать, выражая как бы гнев и ярость. Вопрос: так ли разумел Шекспир эту сцену? Вряд ли.

Перед нами критика знаменитых исполнителей «Гамлета» на английских сценах, имевших возможность пользоваться указаниями самого Шекспира. Ни один из этих великих артистов не передавал этой сцены так, как передавал ее г. Галицкий…

И далее:

… можем сказать одно, что Галицкий достиг своей цели: никто из нас, видевших его в роли Гамлета, не скажет, что он подражал Россову, хотя мы в этот вечер не раз об этом пожалели, так как Гамлет, передаваемый Россовым, гораздо ближе к истине.

На этой рецензии восемнадцатилетнего Мейерхольда и закончим наш обзор театральной Пензы, поскольку она выражалась в работе местного зимнего театра.

Что мог получить от нее Мейерхольд? Прежде всего, конечно, ряд чисто актерских впечатлений. Сравнивая между собой представителей одного и того же амплуа, особенно когда они выступали в одних и тех же ролях, Мейерхольд получал как бы наглядное обучение различным актерским приемам, различным сценическим школам. Среди посредственных и даже бездарных лицедеев провинции попадались и носители исконных театральных традиций. В гимназические годы Мейерхольд видел превосходного комика Жуковского, замечательного Осипа в «Ревизоре» — Виноградского, знаменитого Киселевского, Андреева-Бурлака, превосходную исполнительницу «Дамы с Камелиями» Зорину, провинциального Ленского, который с одинаковым успехом играл Арбенина в «Маскараде» и Адоша в водевиле с пением «Женское любопытство». Затем частое посещение театра принесло и огромное репертуарное знакомство. Среди упадочной драматургии 80‑х и 90‑х годов Мейерхольд начал выделять русскую и западную классику, его тянуло к Гоголю и Грибоедову, Шекспиру и Шиллеру. Наконец, впервые в таких спектаклях, как «Горе от ума» 1890 – 1891 г. перед ним встала проблема режиссуры, на первых порах сводившаяся главным образом к обстановке сцены — к более тщательному и исторически верному подбору декораций и костюмов. Все это, в совокупности взятое, не раз впоследствии отразилось и на игре самого Мейерхольда и на режиссерском истолковании сценических образов в его постановках, особенно пьес старого репертуара.