На следующий день после вечеринки встретиться нам из-за моих ночных посиделок с Корейцем, после ночи воспоминаний, не удалось. Через день я ему все свои наброски привезла. “Наброски” — это я поскромничала, это почти готовый сценарий, пусть и не слишком профессионально написанный. Пока, конечно, говорить о следующем фильме рано, пока надо посмотреть, что этот нам принесет, — но за ту неделю, что он в прокате, доход весьма неплох.

А тут и Кореец со своим “что будем делать дальше?”. Сильный вопрос. Вполне оправданный, кстати, — и я его прекрасно понимаю. Действительно, шли к цели, сделали фильм — и что теперь?

…А я вдруг вспоминаю, как Кореец забрал меня из лос-анджелесской клиники и привез в гостиницу, где я сидела — лысая, точнее, с коротенькой светлой щетинкой волос, с изрезанной, как у Шарикова, головой, с изменившимся после пластической операции лицом. Сидела и слушала его рассказ про то, как он прилетел ко мне в реанимацию в Первую Градскую, как понял, что рано или поздно меня убьют все равно и что лучше мне исчезнуть. Как путем на первый взгляд фантастичной, а при рассмотрении вполне реальной махинации подменил мой полутруп настоящим трупом из морга, которому для пущего правдоподобия изуродовали лицо — впервые задумываюсь, что значит “изуродовали”? И кто изуродовал? Ведь он сам же это и должен был сделать?! Вот это да, вот это мысль! И прострелили тому трупу голову!

Про то, как вывез меня с помощью одного врача в другую больницу, в Склиф, и как потом через твою фирму, в которой он числился начальником охраны, организовал мои похороны в отсутствие уехавших в отпуск моих родителей, перед которыми вытряхнул из урны кремированные, но не мои, опять же, останки. И ведь все верили, что это — я. Кому же еще это быть?! А на опознании только Кореец присутствовал и Леший, кажется, и даже Леший верил, что это мой труп. И как потом Кореец с помощью твоего нью-йоркского друга Яши вывез меня на лечение в Штаты — уже по американским документам на имя Оливии Лански, которыми еще ты начал заниматься, планируя со временем перебраться в Голливуд.

Я была в шоке после всего, что произошло со мной, и полтора месяца — практически без сознания, не потому, что настолько серьезным было ранение — что там касательное в голову? — а потому, что, по мнению врачей, подсознательно не хотела жить, не хотела выходить из замкнутого круга комы. Конечно, не хотела — а когда вытащили и я начала вспоминать, захотелось обратно в темноту, к тебе, я проклинала тех, кто меня выволок оттуда, — особенно когда увидела лысую голову и изрезанное лицо. И все еще пребывая в жутко подавленном состоянии, ко всему безразличная, даже к результату изменившей мою внешность пластической операции, — выслушала рассказ Корейца и спросила его: “И что мне делать теперь?” А он мне ответил как будто просто, но на самом деле очень многозначительно: “Жить…”

— Жить, мистер Кан, мы будем жить. Как вам эта идея?

Прекрасно понимая его состояние — та же, наверное, пусть и в ничтожной степени, растерянность, безразличие, — продолжаю свое повествование, говоря ему о том, что лично я хотела бы в случае успеха первого фильма — да что там успех, пусть хоть вернет вложенное и сделает нам небольшое имя, кое-какой авторитет, — начать работать над вторым. А заодно — заодно есть еще одна мысль, которая мистеру Кану должна понравиться, поскольку мистер Кан в бытность свою Геной Корейцем был известный бабник, менявший девиц с завидной частотой. И не мистер ли Кан мне рассказывал, как порой специально катался по городу в поисках случайных контактов, охотно тормозил у каждой приятной голосующей девушки и предлагал услуги по транспортировке? А в машине напрямую или чуть завуалированно предлагал заняться сексом — и многие, кстати, охотно соглашались и ехали к нему, или везли к себе, или прямо в джипе отдавались. Причем не за деньги, а либо впечатленные его внушающим уважение и опасение внешним видом, либо ради экзотики.

Да, кстати, не мистер ли Кан охотно снасильничал только что выписавшуюся из госпиталя лысую девицу, недоверчиво спросившую, неужели он ее хочет? Снасильничал, воспользовавшись ее слабостью, — в буквальном смысле гигантским своим членом вернул к жизни, показав ей, что она, не смотря ни на что, сексуально привлекательна. Несмотря на то, что видел ее и почти мертвой в реанимации, и безжизненной куклой в самолете, и безволосым уродом с изрезанным лицом в клинике, и как нечто с замотанной физиономией после пластической операции. Но сейчас речь не о том, как похотливый мистер Кан помог обрести прежнюю похотливость некоей девице, а о другом.

И сообщаю ему, что идея моя заключается в следующем: начать новый бизнес. Поскольку мы, как настоящие богатые американцы, не должны сидеть на наших деньгах — коих даже с учетом вложенных в фильм сорока миллионов у каждого из нас минимум миллионов по двадцать. Вру — у меня тридцать с лишним, мне же покойный мистер Кронин, несостоявшийся мой супруг, почти одиннадцатимиллионное наследство оставил плюс давно проданный мной дом в Майами. Но, так как деньги кронинские я оставила там, где они и были, то есть в Швейцарии, то пусть у нас будет поровну. Точно свое состояние подсчитать не могу, но если грубо, то выйдет так: тридцать с лишним миллионов было на твоем счету, предназначенном на фильм, еще два с лишним миллиона — на нашем личном и под миллион — на моем, открытом братвой в греческом банке. Пятьдесят миллионов вытянули из мистера Кронина — сорок пошло на фильм, десять осталось нам на двоих, и твои тридцать мы честно поделили, теоретически конечно, потому что в банке они числятся за мной, но это значения не имеет. Три я потратила на особняк, плюс всякие мелкие расходы, вроде “Мерседеса”, но это даже в счет не идет. Да, так и выходит по двадцать миллионов, все верно.

Короче, отвлекаясь от выполнения функций куда-то девшегося калькулятора: деньги у нас есть. И некоторую их часть, очень небольшую, мы могли бы для начала пустить на то, что я задумала. А задумала я две вещи, которые хочется как-то совместить. Первая — открыть свое заведение типа очень дорогого и престижного ночного клуба для элитной публики, желательно голливудской. Бар, ресторан, быть может, шоу-программа. Короче, то, что привлекает богатую публику и приносит доход. Конечно, здесь принято не совсем так — здесь кинозвезды ранга Шварценеггера, Брюса Уиллиса и Эдди Мерфи открывают доступные для всех ресторанчики, куда охотно валит народ, чтобы приобщиться каким-то образом к звезде, и доход идет за счет большого количества посетителей при средних ценах. Но ресторан нам открывать не с руки: мы не звезды и к нам так не пойдут. Да и что мы предложим? Русская кухня никому не интересна. Здесь, в Лос-Анджелесе, таких заведений море. Если, конечно, назвать его “У Крестного Отца”, и дать понять, что крестный отец — русский, желающие найдутся, но нам такого рода реклама ни к чему.

Так что нужно нам элитное ночное заведение, в котором к тому же должны быть девушки, оказывающие сексуальные услуги необычного характера. Здесь это популярно — я уже говорила тебе, кажется, что не раз читала про то, что такие звезды, как Шэрон Стоун, Джоди Фостер и Линда Гамильтон, — лесбиянки, Пол Ньюмен — гомосексуалист, Ван Дамм, Лундгрен и иже с ними — бисексуалы. Это только объявленные, так сказать, а сколько тех, кто свою бисексуальность скрывает! Вон того же Эдди Мерфи застукали не так давно в обществе проститутки-транссексуала и пишут, что не в первый уже раз. Да и натуралы хороши: популярнейший Хью Грант на бульваре Сансет снял черную проститутку, чтобы она ему прямо в грантовском БМВ сделала минет без презерватива. Тут полиция их и замела.

Люди, приходящие в клуб, должны знать, что могут снять здесь девицу, во-первых, на любой вкус, а во-вторых, готовую ко всему — лесбийская любовь, групповуха, садо-мазо, все что угодно. Конечно, никаких мальчиков для гомиков и никаких детей для педофилов: первое не подходит Корейцу, да и мне не нравится, а педофилия как бы преступление, хотя я сама начала заниматься сексом с тринадцати лет, то есть в нежном возрасте, о чем не жалею. Чем раньше — тем лучше, на мой взгляд: больше шансов увидеть и попробовать самого разного и побыстрее понять, что тебе нужно в сексе и от мужчины в частности. Я к восемнадцати как раз и разобралась — благодаря раннему старту.