ГЛАВА 7

Я засыпаю, положив голову на плечо Ноа, согреваясь его теплом. Я вымотана, или это наркотики еще действуют на мой организм, но как бы то ни было, за ночь я даже ни разу не шевельнулась.

Утром я просыпаюсь от движения Ноа рядом и пения поющих высоко в кронах птиц. Несколько секунд я моргаю и потираю глаза, пытаясь сфокусироваться. Мы все еще сидим у дерева, но рукой Ноа обнимает меня, прижимает к себе. Мы все еще здесь. Это не сон. В горле встает комок, сердце замирает. Я пытаюсь сдержать слезы, когда осознание снова накрывает меня волной. Не знаю, о чем я думала, но в глубине души я все-таки надеялась, что сегодня проснусь — и все закончится.

Я вырываюсь из объятий Ноа, и он не делает ничего, чтобы остановить меня.

Поднимаюсь на ноги, мне нужно по нужде. Я молча прохожу мимо Ноа и присаживаюсь за деревом. Странная мысль приходит в голову: наблюдает ли ублюдок за мной прямо сейчас? Я заставляю себя думать, что нет.

Сегодня солнечно, дождевые облака исчезли. Я не знаю, хорошо это или плохо.

Не знаю, какие у Ноа планы, но время идет. У нас осталось только сегодня и завтра, а потом наш мир превратится в кошмар. Нам нужно что-то придумать — или лучше найти выход из этой чертовой дыры. Я заканчиваю и возвращаюсь к Ноа. Он изучает деревья, землю, все, что движется. Он напоминает ястреба, его взгляд пытается отыскать что-то странное.

— Что именно ты ищешь? — спрашиваю я.

В животе у меня громко урчит, и я понимаю, что, несмотря ни на что, хочу есть.

— Сначала еда, — бормочет он, не глядя на меня. — Потом посмотрим, сможем ли мы найти выход или границу этой территории, или хотя бы получить хоть какое-то представление о том, где находимся. Нам нужно оружие; мне придется его изготовить, но это лучше, чем ничего.

— Оружие? Откуда мы его возьмем?

— Нетрудно сделать нож из куска твердого дерева и камня с острым краем. Дело свое он сделает.

Боже.

Я больше не голодна. Тошнота вернулась.

— Давай найдем ручей. Там рядом росли кокосовые пальмы. Идем же.

Мы молча идем по лесу около часа, пока не подходим к небольшому ручью с чистой водой. Он не очень глубок, возможно, даже не настолько, чтобы в нем можно было купаться, но кажется полноводным. Интересно, может, он впадает в какой-то большой водоем? Мы умываемся, а затем, сложив руки чашечкой, пьем столько, сколько можем.

Ноа разглядывает деревья, прикидывая, как достать кокосы.

— Больной ублюдок, — бормочет он.

Я поднимаю взгляд.

— А?

— Я просто злюсь, что он дал нам тот источник пищи, который труднее всего заполучить. Кокосовая пальма.

— Кокосы — это все, что у нас есть?

— Да, — хмыкает он.

Ноа подходит к пальме и начинает трясти ее. Кокосы не шевелятся. Рыча от разочарования, он находит большую палку и начинает бить по стволу, снова и снова, пока мышцы не вздуваются, а лицо не краснеет от злости. Он выглядит таким красивым, таким мужественным и сильным.

Ненавижу себя за эту мысль. Уж об этом мне думать явно не стоит.

— Хочешь, я залезу на другое дерево и попробую дотянуться? Может, так удастся достать.

Ноа перестает трясти дерево и смотрит на меня.

— Я не хочу, чтобы ты расшиблась, так что нет. Я все сделаю сам.

— Но…

Он игнорирует меня и продолжает трясти дерево, но потом, сдавшись, находит большой камень и бросает его вверх. Камень задевает один из кокосов — а я почти ожидала, что Ноа промахнется, — и тот падает с дерева на землю. Ноа поднимает его, встряхивает, кивает и подходит к лежащему на земле поваленному дереву. Там он кладет кокос на бревно и начинает искать камень.

Я чувствую себя бесполезной.

Пока он очищает кокос, я брожу вокруг, пытаясь найти что-нибудь, чтобы набрать воду. Но без толку. Вокруг нет ничего, что могло бы пригодиться для переноса воды. Расстроенная, я пинаю старые, сморщенные зеленые кокосы. И тут до меня доходит. Возможно, мы не сможем нести много воды, но в орех поместится количество, достаточное, чтобы напиться. Я беру четыре ореха и возвращаюсь к Ноа.

— Мы можем проделать в них дырку?

Он поднимает голову от кокоса, который чистит, и изучает меня.

— Наверное, но они старые. Мы не можем их есть, Лара. Я бы уже подобрал их, если бы мог.

— Я знаю, — говорю я язвительно. — Я подумала, что можно набрать в них воду.

Ноа приподнимает брови.

— Ну так как, ты сможешь их продырявить?

— Это займет некоторое время, но да. Положи их рядом со мной и подойди сюда. Ты можешь разбить вот этот, пока я проделаю дырку в принесенных тобой.

Я подхожу, роняю кокосы и протягиваю руку за тем, который он уже очистил.

— Найди камень с острым краем, палку, все, что угодно, и бей по нему, пока он не расколется.

Я киваю, забираю из его рук кокос и хожу вокруг, пока не нахожу камень с острыми краями. Поднимаю кокос и опускаю его на камень. Ничего не происходит. Разочарованная, я делаю это снова и снова — и вот уже понимаю, что просто долблю кокосом по камню, гнев кипит в груди, и ярость течет по венам.

Что, черт возьми, со мной творится?

С яростным воплем я бью по камню все сильнее и сильнее, но кокос не раскалывается. Но я бью снова и снова, пока плечи не начинают болеть от напряжения.

— Эй, — говорит Ноа, останавливая меня, положив руку мне на плечо. Он чуть отстраняет меня. — Помедленнее, Лара. Черт.

Он берет у меня кокосовый орех и легко опускает его на камень. Орех сразу же раскрывается. Это злит меня еще больше. Я поворачиваюсь и просто ору:

— Это полная и абсолютная хрень! На нас охотится маньяк-убийца, а я даже гребаный кокосовый орех не могу расколоть!

Ноа не говорит ни слова, и когда я оборачиваюсь, он изучает меня взглядом. Наши глаза встречаются, и у меня перехватывает дыхание. Он смотрит на меня так, будто увидел впервые за долгое время. Или, может быть, вообще впервые меня увидел. Выражение его лица почти мягкое, глаза полны огня, и он возвращает мне кокос.

Прежде чем повернуться ко мне спиной, он тихо говорит:

— Я все думал, когда же появится та Лара, которую я знал. Не упускай ее. Оставайся ею. У нас есть шанс вырваться отсюда, если ты будешь такой.

Мое сердце сжимается, и я сглатываю вставший в горле комок.

Ноа поворачивается и возвращается к своему занятию, но я все стою и молчу.

Нам требуется около двух часов работы палками и камнями, чтобы сделать отверстия в кокосах достаточно большими для того, чтобы налить воду. В конце концов нам все удается, и мы вдоволь напиваемся водой из ручья, прежде чем наполнить кокосы. Мы едим один кокос и берем с собой другой. По совету Ноа я пью воду из кокоса; кажется, так напиться легче.

Каждый день узнаешь что-то новое, когда тебя преследует маньяк.

Мы идем несколько часов, и мои ноги от боли уже просто онемели. Я даже не чувствую, как вонзаются в кожу камни и сучки, мы уходим все глубже и глубже в густой кустарник. Когда-то редкие деревья теперь окружают нас сплошной стеной. Между ними вьется еле заметная тропинка, и я не сомневаюсь, кому сказать спасибо за то, что она здесь есть.

Мы с Ноа спорим. Я говорю, что разумнее всего было бы сойти с этой тропы в лес, но Ноа говорит, что мы не пройдем и километра через эти густые деревья, просто устанем постоянно отодвигать и срезать ветки. Он утверждает, что Псих — как мы его окрестили — специально сделал так, что мы почти вынуждены придерживаться его плана.

Да пофиг.

По крайней мере, это отвлекает нас от реальности, от осознания того, что у нас остался только один день. И пока мы ничего не нашли. Ни выхода. Ни каких-то признаков жизни. Ничего. Совсем. Ноа расстроен и не скрывает этого. Он чертыхается на каждое второе дерево и проводит большую часть времени в задумчивом молчании. Я не могу винить его; я знаю, что ему не по себе. Нам обоим. Если мы не найдем выход в ближайшее время, то умрем.

Все просто.

Полдень кажется жестоким напоминанием о реальности, но мы продолжаем идти, не останавливаясь, оглядываясь вокруг в поисках просвета, жизни. Всего того, что даст нам надежду. Когда солнце начинает опускаться за горизонт, мы сталкиваемся с нашими худшими страхами.

Мы молча пробираемся через лес, оба измученные, но вдруг выходим на небольшую поляну, и впереди я вижу забор. Это не какой-то там старый забор. Он большой, очень высокий и увенчан колючей проволокой. Но это забор.

— Это забор! — кричу я и бегу к нему. — Смотри, Ноа, забор!

Свобода. Возможность сбежать. Мы просто должны его перелезть. Я отрежу себе ногу, если это значит, что я выберусь отсюда. Я сделаю все, что угодно. Облегчение переполняет мое сердце, и слезы текут по щекам, когда я бросаюсь вперед.

— Нет, — рявкает Ноа. — Лара, остановись!

Остановиться? Зачем мне останавливаться? Это же забор.

Должно быть, он сошел с ума.

Мое сердце колотится, и я лечу вперед, заставляя ноги двигаться, перепрыгивая через бревна, я бегу, как будто за мной гонятся. Я нахожусь примерно в трех метрах от цели, когда сильная рука обхватывает меня за талию и тянет назад. Прежде чем я понимаю, что происходит, мы с Ноа падаем — я ему на грудь, его рука все еще обнимает меня. Он громко выдыхает и перекатывается на бок.

— Какого черта ты делаешь? — ору я. — Боже, Ноа!

— Ты хочешь умереть? — рычит он, переворачивая меня на спину, и его большое тело нависает надо мной.

— О чем ты говоришь? Отпусти меня! — кричу я, извиваясь под ним. — Это свобода. Это выход!

— Да там электричество, Лара. Боже мой, ты чуть не погибла!

Я моргаю.

— Что?

— Он под напряжением. Черт, ты что, не слышишь?

Я замолкаю. Сквозь дыхание и стук сердца слышу потрескивание электричества от забора. Все рушится: все мои надежды, вся свобода, которую я чувствовала, облегчение — все исчезает, и я чувствую лишь пронзительный укол разочарования. Боже, мы никогда отсюда не выберемся. Мы ничего не сможем сделать, ничего, ничего…

Продолжай бороться. Хотя бы пытайся.

Я закрываю глаза и поднимаю голову, чтобы прижаться к его твердой груди.

— Все будет хорошо, — говорит он, обхватывая ладонью мой затылок и прижимая к себе. — Мы найдем выход, Лара.