ГЛАВА 5

Я лежу на мокрой земле.

Это ощущение первым говорит мне, что что-то не так.

А еще я чувствую дождь на лице, холодные капли, стекающие по моим щекам. Я пытаюсь открыть глаза, но веки тяжелые и никак не хотят слушаться. Когда я сжимаю кулаки, то чувствую под подушечками пальцев мягкую грязь. Паника охватывает меня, сердце сжимается. Что за черт?

Я пытаюсь вспомнить, что случилось. Ничего. Я припоминаю кое-что из событий вчерашнего вечера — сообщение, которое я пишу Рейчел, напоминая о нашей обычной пятничной встрече. Все, что случилось потом, скрыто в тумане. Я сосредотачиваюсь на своих зрительных ощущениях, глубоко вздыхаю и открываю глаза. Над головой серое небо, на лице дождь, и мне приходится потереть глаза, чтобы очистить поле зрения.

Я где-то в лесу.

Я вышла на пробежку и упала в обморок?

Я ощупываю руками свое тело: джинсы, легкий топ, на ногах — туфли на каблуке. Нет. Точно не пробежка. Я снова перевожу взгляд на деревья вокруг. Они почти заслоняют небо, оставляя взору лишь мазки серого. Дождь капает мне на лицо, пропитывает одежду и холодит кожу. Я поворачиваю голову влево — там одни деревья.

Я смотрю вправо и замираю.

Ноа сидит у дерева; глаза закрыты, один глаз красный и распухший. Голова опущена на грудь, он тоже промок от дождя. Я делаю еще один резкий выдох и помогаю себе сесть. Я вся в грязи. Сердце колотится.

Где мы? Почему Ноа здесь и почему он так выглядит?

Я оглядываю себя, но не вижу никаких синяков или ран.

— Ноа? — хриплю я.

Он не двигается.

Он мертв?

Страх сдавливает грудь, и мне приходится заставить себя сдвинуться с места, доползти до Ноа, чтобы коснуться его лица. Я скольжу пальцами по ссадине на его щеке, касаюсь распухшего, отекшего глаза. Веко покрыто царапинами. Он без сознания. Я кладу руку ему на плечо и легонько встряхиваю.

— Ноа?

Его рука дергается так быстро, что я не успеваю даже понять. Он охает и открывает глаза, выкручивая мне руку, и я кричу, падая вперед. Почти сразу же, осознав, что делает, Ноа отпускает меня. Его грудь тяжело вздымается и опадает, пока он оглядывается вокруг.

— Нет, — хрипло выдыхает он. — Блядь, только не это!

— Ноа, — хнычу я, потирая плечо. — Что происходит?

Его взгляд скользит по мне и останавливается на плече, которое я потираю.

— Я сделал тебе больно.

Это не вопрос. Я пожимаю плечами.

— Я не понял, что это была ты.

Я в растерянности.

— А кого еще ты ожидал увидеть?

Он сжимает зубы.

— Как долго ты в сознании?

— Несколько минут. Что происходит?

Он начинает копаться в карманах.

— Ноа?

Он не обращает на меня внимания. Наконец, Ноа достает из кармана сложенный лист бумаги. Он зажмуривается и чертыхается, прежде чем его развернуть.

— Да что происходит-то? — снова спрашиваю я.

— Надеюсь, это не то, о чем я подумал…

Он опускает взгляд на записку, и все его тело замирает. Что-то наполняет воздух вокруг, и мне кажется, я знаю, что это. Страх. Чего боится Ноа? Он ведь вообще не знает страха.

Происходит что-то очень плохое.

— Пожалуйста, скажи, что происходит, — умоляю я.

Он поднимает на меня взгляд.

— Ты ничего не помнишь?

Я качаю головой.

— Вообще ничего?

— Нет же, Ноа! — срываюсь я с досадой. — Нет. Если это часть игры — привезти меня сюда, чтобы мы могли поговорить, то это не смешно.

Он смотрит на меня.

— Ты ведь шутишь?

— Ну, других предположений у меня нет. Ты преследовал меня, пытаясь поговорить…

Ноа рычит.

— Не оскорбляй меня! То, что творится, не относится к нашим отношениям. Ты правда не помнишь, что встретила меня прошлой ночью, прогуливаясь со своим бойфрендом?

Я моргаю.

— Извини?

Он качает головой с горькой улыбкой.

— Те наркотики лишили тебя памяти, так?

О чем, твою мать, он говорит?

— Какие наркотики? Какой бойфренд? Ты о чем?

— Играть в невинную овечку — это мило, Лара, — шипит он. — Но хватит.

— Ты не можешь мне просто сказать, что происходит?

Он смотрит мне в глаза, и выражение его лица меня пугает.

— Нас похитили.

Простите? Он сказал «похитили»?

Я смотрю на него во все глаза.

— Что?

— Я не придумываю, — отвечает он. — Я помню какие-то обрывки. На ветровом стекле моей машины тем утром была записка от тебя. Ты написала, что хочешь встретиться в парке. В тот последний раз, когда мы встретились, я решил, что все кончено. Но потом получил эту записку и подумал, что ты наконец-то готова поговорить со мной. Я пошел туда, а ты была там с тем парнем, и кажется, там был кто-то еще. Думаю, нас накачали наркотиками. Но эта штука была недостаточно сильной. Я несколько раз приходил в себя. Слышал, как он бормотал о своей игре и о том, что все вот-вот начнется. Он говорил так, будто был жутко возбужден всем этим. Потом я очнулся, и мы оказались здесь. Я испугался, ты была в отключке... я не мог тебя разбудить.

— Записка? — спрашиваю я растерянно.

— Ты ведь не писала мне ее, правда? — говорит Ноа, голос его звучит напряженно.

— Нет, — шепчу я. По крайней мере, я не помню, чтобы оставляла записку на лобовом стекле.

— Значит, кто-то хотел, чтобы мы были в одном месте в одно и то же время, — бормочет он.

— Что происходит? — шепчу я.

Ноа снова достает из кармана записку.

— Это я только что нашел в кармане.

Дрожащими руками я беру записку и разворачиваю ее, читая слова, от которых у меня по спине бегут мурашки.

Добро пожаловать, Лара и Ноа.

Как замечательно, что вы здесь. Вам, наверное, интересно, почему вы такие особенные? Почему вы достаточно хороши для того, чтобы играть в игру? Почему я выбрал именно вас? Ну, если бы я раскрыл все сразу, это не было бы игрой, ведь правда?

Позвольте мне рассказать все по порядку. Я могу долго болтать, когда взволнован.

А я взволнован, понимаете?

Я планировал этот момент всю свою жизнь, вплоть до мельчайших деталей. Я даже изучал ваши черты характера. Как умно с моей стороны, не так ли? Кажется чудом, что вы двое оказались в моих руках. Все это время вы даже не знали, что я был рядом. Но я был. Наблюдал. Ждал.

Своих игроков.

Моя игра довольно проста. Вы не забудете правила, потому что их нет. Но, как делается во всех честных играх, мне нужно дать вам фору. Было бы неправильно, если бы я выиграл, не повеселившись, ведь так? Нет. Конечно, нет.

Семьдесят два часа.

Для меня это особенная цифра. Потребовалось семьдесят два часа, чтобы моя мать истекла кровью. Я порезал ее тело, и раны были достаточно большими, чтобы из каждой вытекала тонкая струйка крови, чтобы мать корчилась в агонии, чтобы молила о смерти. Человеческое тело может творить чудеса: оно пытается выжить, даже когда нет надежды.

Но эта история для другого дня.

У вас есть семьдесят два часа, чтобы подготовиться к игре. Вы можете делать все, что хотите, что угодно. Как только ваши семьдесят два часа истекут, я приду за вами, и, как хорошие маленькие игроки, вы должны будете меня повеселить. Вы убежите. Вы будете прятаться. Вы будете сражаться. Вы попробуете скрыться.

Но не сможете.

Не получится.

Я об этом позаботился.

Я буду охотиться на вас, пока наконец не решу убить вас обоих. У меня большие планы, я много чего задумал, но кое-что я скажу вам сразу. Просто знайте: я люблю играть со своей добычей.

Интересно, как вы используете это время?

Тик-так.

Я бросаю записку на землю и поднимаюсь на ноги.

— Это какая-то шутка?

Ноа смотрит на меня, потом тоже встает.

— Я не знаю. Я не совсем уверен, что готов так просто считать это шуткой. Если семьдесят два часа — это все, что у нас есть, я не буду тратить их на догадки.

— Это шутка! — Я истерически смеюсь. — Кто-то пытается нас разыграть. Ты можешь выйти сейчас, ты нас поймал!

Но ответа нет.

— Серьезно, ау, пора выходить!

Ноа хмурится.

— Пока ты спала, я тут прогулялся, прошел пару километров туда-сюда. Куда бы он нас ни завез, это глушь.

Я поворачиваюсь к нему лицом.

— Это не значит, что это не шутка. Это не может быть реальностью. Это слишком безумно.

Он горько смеется.

— Ну-ка скажи мне, Лара, кому из твоих друзей покажется смешным накачать нас наркотиками, увезти в лес и оставить под холодным дождем?

Черт возьми.

Нет.

Я пытаюсь придумать другое объяснение тому, как мы сюда попали, пытаюсь догадаться, кто мог написать записку, но ничего не получается.

Господи. Какого черта?

— Ноа, должно быть другое объяснение.

Ноа делает шаг вперед, проводя рукой по волосам.

— Когда ты его придумаешь, я с удовольствием выслушаю. А до тех пор я отношусь к этому очень серьезно, потому что точно помню, что нас везли на машине. Тот мужик явно не дружит с головой.

Мой голос дрожит, когда я говорю, так что слова кажутся какими-то рваными:

— Может, это какое-то реалити-шоу или…

Ноа презрительно смотрит на меня.

— Не будь дурой, Лара. Не может быть, чтобы это было реалити-шоу. Нас бы заставили подписать миллион бумажек еще до начала.

— Но этого не может быть! — Я плачу, паника поднимается в груди, сердце колотится так сильно, что я едва могу дышать.

— Видимо, ты не смотришь новости.

Я хватаюсь за голову. Рвота поднимается к горлу, я падаю на колени, и меня тошнит. В желудке почти ничего нет, но что бы там ни было, оно рвется наружу. Я чувствую, как каменный кулак сжимает мое сердце, и едва могу дышать.

— Этого не может быть.

— Я был бы только за, но этот придурок, кажется, считает иначе.

Я смотрю на него, и слезы текут по лицу.

— Мы попали к какому-то маньяку?

— Я бы не назвал его так, хотя не уверен, что он никогда не делал этого раньше. Тем не менее, судя по всему, он планировал это и наблюдал за нами. Этот человек не серийный убийца, но определенно псих.

Меня снова рвет.

— Все, что у нас есть, это семьдесят два часа, прежде чем этот псих придет за нами, поэтому нам нужно двигаться. Если это шутка, нам все равно нужно двигаться. В любом случае через несколько дней все закончится… или наш кошмар только начнется.

Я так быстро качаю головой, что зубы ударяются друг о друга.

— Я никуда не пойду. Нет.

Если мы уйдем отсюда, то можем потеряться. Мы должны оставаться на месте — так нас скорее найдут. Разве нет?