Пустотой и холодом веет от этого мертвого безразличного искусства. Эксцентрическая школа угасает на наших глазах. Актеры этого стиля сейчас оказываются в стороне от того подъема, который выносит советского актера на первое место в театре. Их искусство должно потерять свою произвольность и замкнутость, свою ограниченность и неподвижность. В нем должна зазвучать связная человеческая речь и живая мысль.

Когда на сцене показывается прошлая жизнь, хочется видеть не только воспроизведение и правильное истолкование исторически достоверных событий и фактов, но и людей того времени, их живые отношения друг с другом, имеющие неповторимый характер. Эти отношения в драматическом произведении и создают подлинное ощущение прошлого. В них раскрываются социальные связи людей, характерные для определенного исторического периода. И здесь большое значение приобретают детали и оттенки, которые становятся важным средством в руках драматурга для передачи сегодняшнему зрителю реальной обстановки, в которой происходили события прошлого.

Если этого нет, если на сцене действие идет только по магистралям социально-политической темы, минуя человеческие характеры, психологические подробности в их развитии, — то мы получаем историю обедненную, потерявшую значительную часть своих отличительных черт и поэтому искаженную. В таких случаях в историческом произведении исчезает так называемый колорит прошлого. На поверхность выходит схема, которая делает мертвым действие драмы и превращает персонажей ушедшего времени в актеров, костюмированных в различные исторические одежды. Драма превращается в серию поверхностных и очень приблизительных иллюстраций на заданный тезис.

Это и случилось с пьесой К. Тренева «Гимназисты», поставленной в Госцентюзе. В ней как будто все отвечает подлинным событиям 1905 года. Гимназистки и гимназисты старших классов участвуют в революционном движении, распространяют листовки, прячут гектографы и устраивают забастовки. Но в жизни во всем этом было больше юношеской романтики, взволнованности, тревожного ожидания и возбуждения, чем это показано у Тренева. Его гимназисты оказываются чересчур деловитыми, чересчур сознательными и разумными. Они действуют как взрослые или как сегодняшние комсомольцы, изучившие политграмоту и историю революции 1905 года.

Драматург как будто правильно показывает участие гимназистов в общеполитическом движении. Он не забывает развернуть в среде учащейся молодежи процесс классового расслоения, который шел во всей стране. Но в спорах и расхождениях молодежи в самой жизни того времени, конечно, было больше горячности, душевной страстности и гораздо меньше того сухого дидактизма, которым отличается поведение персонажей треневской пьесы. В «Гимназистах» дается схема процесса, а не его живое выражение.

В пьесе шестнадцатилетний гимназист, сын прачки, с холодным равнодушием принимает внезапное предательство своего близкого друга. Пусть этот друг был сыном председателя судебной палаты. Но ведь до своего предательства он шел рядом со своими товарищами, они ему искренне доверяли и делились с ним своими тайнами. По логике человеческих отношений его измена должна была вырасти в маленькую драму для участников революционного гимназического кружка — хотя бы на самый короткий момент. И эта драма могла бы передать сегодняшним зрителям истинный смысл и характер тогдашних событий гораздо полнее и глубже, чем десятки пространных дидактических рассуждений.

Это холодное спокойствие сопровождает маленьких героев Тренева почти на всем протяжении пьесы. Они все предвидят и ко всему готовы. Они — мудры и бесстрастны. Их не связывают между собой личные отношения. Они передвигаются по клеточкам драматического действия, руководствуясь только классовым инстинктом. Им ни с чем не жаль расстаться, и они не знают разочарований. Даже исключение из гимназии — страшная вещь для того времени — они принимают с поразительным хладнокровием, как несущественную деталь в их биографии.

Добросовестно воспроизводя внешние действия и поступки маленьких современников 1905 года, драматург выключает из поля своего зрения их внутренний мир. В их судьбе нет того человеческого драматизма, которым были отмечены события первой русской революции. На сцене все происходит чересчур просто и легко. Перед героями пьесы нет никаких серьезных препятствий, и им не грозит никакая опасность.

Только на один момент пьеса приоткрывает драматический смысл происходящих событий в эпизоде, когда гимназистка Оля покушается на самоубийство. Но этот эпизод дан бегло. Он остается неподготовленным и не развитым в его психологической сложности. Серьезный драматический конфликт превращается в проходную сцену.

Облегченная трактовка исторической темы проявилась и в обрисовке гимназических педагогов. Они даны в сниженном, упрощенном рисунке. Эти непосредственные враги учащихся, верные царские слуги в синих вицмундирах, изображены смешными и нелепыми чудаками, своего рода ископаемыми, над которыми гимназисты издеваются с необычайной свободой. На каждом шагу эти чиновники попадают впросак. Такая характеристика гимназических «наставников» оказалась еще сильнее подчеркнутой режиссером в спектакле. Эти персонажи поданы театром еще более несерьезно. Им приданы комические манеры, искусственные интонации и утрированно сатирический грим. Показывая в таком стиле этих персонажей, театр, нужно думать, хотел их высмеять и разоблачить прошлое, показать его с отрицательной стороны. Но в этом стремлении театр потерял меру и пришел к обратным результатам. С такими смешными врагами бороться не так уж трудно, и не мудрено, что на сцене гимназическая молодежь легко торжествует над ними, выходит победителем из каждого мелкого столкновения с ними.

Более серьезно написан драматургом образ инспектора гимназии Адамова. В фигуре этого хилого, высохшего старика, в его словах и движениях чувствуется действительная сила, которая была в руках педагогов царской школы и которая подавляла малейшие проявления свободомыслия у учащихся. Особенно сильно в этом отношении сделан драматургом последний эпизод в вестибюле гимназии. Но этот старик показан в пьесе как представитель уходящего поколения педагогов. Пришедшие ему на смену учителя, пытающиеся проводить ту же программу в белых перчатках, даны как болтуны, неумные анекдотические люди.

Убрав драматические тона в своем рассказе о борьбе маленьких революционеров, драматург одновременно снял у своих молодых героев и те черты веселости и непосредственности, которые неизбежны у подростков даже в том случае, если они серьезно относятся к своему революционному долгу.

Их путь в пьесе развивается только в русле социально-политической темы, без малейших уклонений в сторону. Никто из этих гимназисток и гимназистов не испытывает друг к другу иных чувств, кроме товарищеских. Они танцуют только тогда, когда это необходимо по условиям конспирации. Исключительно с той же целью они играют в крокет с серьезными, озабоченными лицами. И даже квас они пьют только в том случае, если им нужно скрыть политическую цель своего собрания. И разговаривают они между собой, за редким исключением, только о сходках, о забастовках и революции.

Такая чрезмерная схематизация и упрощение образов делают пьесу бедной по своему содержанию. Живого знания прошлого она не дает. На сцене проходят бытовые иллюстрации, сделанные добросовестно, но лишенные жизни.

Иллюстративный характер пьесы и определяет ее значение для детской аудитории. Конечно, даже в таком ограниченном виде пьеса и спектакль сохраняют какой-то полезный воспитательный смысл. Хотя бы схематично, они все же знакомят советских детей с неизвестным им школьным бытом недавнего прошлого и дают общее представление об основных процессах, которые шли среди учащихся в эпоху 1905 года.

Но эти итоги спектакля чересчур бедны. От такого мастера, как Тренев, можно было ждать большего, чем поверхностные иллюстрации из прошлого школьного быта.