Перед строем, у небольшого столика, стоят командиры: майор Зорич и его заместитель капитан Агладзе — высокий и стройный грузин. Он известен как бесшабашно смелый человек. Капитан в полной боевой форме — с парабеллумом на боку и автоматом на груди, в черной барашковой папахе, лихо сдвинутой набекрень. Папаху украшает красная партизанская ленточка. До войны молодой коммунист Агладзе, которому недавно пошел двадцать седьмой год, работал в советской торговле.

Рядом с капитаном держит лист бумаги с текстом присяги Волостнов. Он отличается от Агладзе как внешне, так и характером. Старший лейтенант — невысокого роста молодой человек лет двадцати пяти, с правильными чертами худощавого лица, удивительно спокойный и уравновешенный. На нем френч, порядком выцветший, и галифе, а на светловолосой голове аккуратная кубаночка с красной лентой, надетая без всякого военного шика, будто Владимир Георгиевич собрался на свой московский завод, где до войны был техником-электриком, а не в немецкий тыл.

Новобранцы по одному выходят из строя, и Волостнов дает каждому подписать присягу.

Церемония принятия присяги заканчивается, и спустя некоторое время партизаны рассаживаются в нескольких автомашинах.

Стоит теплый вечер. Из-за гор поднимается луна. Грузовики один за другим трогаются в путь. Под колесами шуршит асфальт Партизаны тихо переговариваются, возгласы и всплески смеха заглушаются шумом моторов.

Справа и слева над Гроном громоздятся горы. Реке, будто тесно в ее каменном ложе, она неумолчно грохочет и пенится, вздымая фонтаны брызг, и упорно рвется все вперед и вперед.

Грузовики на полной скорости въезжают в Банска-Бистрицу. Проехали старинную площадь с кафедральным собором. Его две башни кажутся угрожающе мрачными. И так же угрюмо выглядит ратуша. Часы под балкончиком светятся, как глаз Циклопа. И опять бегут островерхие домики, увитые плющом.

Близ аэродрома сворачивают на северо-запад в сторону Кремницы и проезжают еще километров шесть, пока разрешает дорога. Здесь она переходит в тропинку. Машины разгружают, каждый берет свою поклажу, и цепочкой, друг за другом, все поднимаются в гору.

Впереди идут командир отряда Зорич и начальник штаба Волостнов с проводником из местных жителей, затем ребята Пражмы и Нестор Степовой с разведчицей Таней Кашириной. Она помогает своей подруге Ниночке Чопоровой нести тяжелую поклажу радистов, не вместившуюся на широкой шахтерской спине Степового. За ними следуют разведчики Грунтового и дальше — взвод украинца Якова Баштового, рослого человека могучей силы с кулаками-кувалдами. В Баштовом уживаются добродушие и юмор со смелостью и свирепой ненавистью к фашистам. Он имеет с ними личные счеты: в дни оккупации Украины его родичи и земляки испытали немало горя, иные погибли.

Отряд замыкает «обоз» — хозяйственная команда Вануша Сукасьяна.

Начинает накрапывать дождик. Луна то показывается, то скрывается в тучах. Рюкзаки за плечами с каждым шагом все тяжелеют. Вес мешка и без того достигает двадцати и более килограммов, а на шее — автомат, на поясе — сумка с патронами.

Днем партизаны отсыпаются под защитой буков и ясеней. Костры не разводят, а горные буки и ясени не защищают от дождя, и сон беспокоен, несмотря на усталость.

К концу второго дня достигают шоссейной дороги. Она ведет на Зволен. Ниже дороги протекает быстрая речушка, берега которой скрыты в осиннике, а выше вздымается горный кряж, густо поросший буком, ясенем и грабом. Несколько сот метров тянется карниз, нависающий опасным козырьком над дорогой. Разведчики Грунтового доносят, что весь день на дороге не прекращается движение немецких автомашин с солдатами и боеприпасами. Ночью дорога затихает: немцы боятся партизан.

Агладзе загорается: прекрасное место для диверсии, утверждает он. Капитана поддерживает не только Данила Грунтовой, которому простительна юношеская горячность, но даже рассудительный Пражма. А Вануш Сукасьян, по совместительству взрывник, берется заложить на дороге мины.

— Полковник Асмолов не рекомендовал вступать в бои до прибытия в район назначения, — напоминает Волостнов.

— Мы не хотим упустить удобного случая, чтобы насолить фрицам. Ты понимаешь, старший лейтенант…

— Случай вообще подходящий, — соглашается начальник штаба. — Но мы можем навлечь на отряд облаву.

— Пока немцы разберутся, что к чему, пройдут сутки. А за это время можно далеко уйти, — замечает Грунтовой.

У Зорича тоже чешутся руки. Нажим усиливается.

— Согласись, Александр Пантелеймонович, что при самом оперативном решении немцы до ночи не успеют собраться с силами, — переходит его заместитель на дружеский тон. — Ты согласен?

— А ночью они в лес не сунутся, — уверяет Сукасьян.

Против этого ничего не скажешь. Зорич окидывает задумчивым взглядом партизанский бивак: после многочасового перехода людям нужен отдых. Агладзе догадывается о сомнениях командира отряда и начинает по пальцам считать, сколько ему нужно людей.

— Мне ведь немного нужно. Пожалуй, десяти хватит. Нет, даже восьми. — Он обращается за поддержкой к Пражме.

— Пожалуй, хватит, — подтверждает Франтишек.

Тогда командир отряда сдается:

— Э, была не была!

И начинается обсуждение операции в деталях.

— Один Сукасьян может и не справиться, — говорит Зорич. — Каждая минута дорога. Может быть, и Степового послать?

— Я готов, товарищ майор, — немедленно отзывается донецкий взрывник.

— Ишь, обрадовался! — усмехается Зорич.

— Мы с ним такой фейерверк устроим фрицам — чертям будет тошно! — говорит Сукасьян.

Волостнов советует взять миномет.

— Нужен ли? — сомневается Агладзе.

— Действовать надо наверняка. И пулемет возьмите, — поддерживает начальника штаба командир отряда.

— Ну что ж, можем пулемет взять…

Нестор возвращается к девчатам, находит свой рюкзак и долго ищет кусачки.

— Вы куда собираетесь? — слышит он приглушенный шепот.

Нестор вздрагивает, как от ожога: это голос Тани Кашириной.

— Я думал, вы спите…

— Ты скажешь, куда вы собираетесь?

Вануш отвечает за друга:

— Танюша, прикуси язычок.

— Дело тут одно, — говорит Нестор. — Спи!

В эту минуту ему хочется сказать ей что-нибудь ласковое. Но он боится, что Таня ответит насмешкой. Да и присутствие Вануша стесняет.

— Спи! — сердито повторяет Нестор. — Видишь, рассветает…

И Таня замолкает. Однако он чувствует на себе ее взгляд, уверен, что она смотрит на него.

Согнувшись под тяжестью взрывчатки, Нестор осторожно ступает вслед за Ванушем. Впереди идут Агладзе и Пражма, увешанные гранатами и с автоматами в руках, за ними Алоиз Ковач с минометом на плече, а на флангах, немного впереди, — Грунтовой с двумя разведчиками. В одном из них Нестор узнает рябого Свидоника, а в другом — Студента. Это партизанская кличка Володи Степанова. В его внешности есть что-то от студентов, какими изображали их старые художники: открытое русское лицо, гладко зачесанные назад светлые волосы, очки в золотой оправе. Он слегка заикается, что еще больше усиливает застенчивость, которая кажется странной и немного даже смешной у этого рослого и храброго юноши.

Партизаны осторожно пробираются на край карниза и залегают в зарослях орешника. Внизу поблескивает неширокая лента влажного асфальта, по краям дороги белеют столбики. Тихо. С ветвей орешника тяжело падают за ворот холодные капли. Партизаны не ощущают холода, сырости, будто отрешены от жизни.

— Ну, хлопцы, — говорит Агладзе, — действуй!

Вануш, а за ним Нестор, Пражма и Студент, нагруженные взрывчаткой и минами, осторожно скользят по узкой тропинке вниз, выходят на дорогу.

Через полчаса все готово: заминирована дорога и заложен тол у подошвы карниза. А Нестору кажется, что прошла вечность. Пот заливает глаза, оставляет соленый привкус на губах. Они карабкаются наверх, сопят, задыхаются и торопятся, будто уходят от погони — запоздалый рефлекс самозащиты.