– Вот – личные вещи Владимира, я обнаружил их в артистической мисс Морли…

Фойл быстро перерыл все руками.

– Отличное качество. Нет торговых клейм. Он был в этом костюме там, на сцене? – поинтересовался инспектор.

– Не совсем, шеф. По пьесе на Владимире должна быть рубашка, брюки и носки.

Когда Фойл взял в руки широкополую шляпу, то Базиль тут же вспомнил того молодого человека в шляпе, надвинутой на самый нос, когда он чуть ли не бегом ворвался в коктейль-бар.

– Что в карманах?

Лейтенант развязал платочек.

– Золотые часы, серебряный портсигар, пять монет по 25 центов, три – по десять и одна – в пять, кожаный бумажник. Маленький клочок линованной бумаги, на котором написано несколько корявых букв и одна цифра – K.T.F.:30.

– Это по вашей части, головоломки и загадки, – Фойл отодвинул клочок бумаги к Базилю и взял в руки бумажник.

– В нем должна быть какая-то визитная карточка в целлофановой обертке, – сказал Базиль. – Я заметил ее, когда этот молодой человек расплачивался за выпивку в баре напротив, неподалеку от служебного входа в театр.

– Здесь нет никакой карточки, – заверил его лейтенант.

– Могли ли вытащить ее у него здесь, на сцене? – спросил Фойл.

– Насколько я заметил, он носил бумажник в нагрудном кармане жилета, – ответил Базиль, – но на сцене он был без него.

– Отправьте двух людей, пусть обыщут весь театр и найдут мне эту карточку! – приказал инспектор. – Имеются ли отпечатки пальцев на портсигаре или зажигалке?

– Да, мы уже их сфотографировали. Все они принадлежат убитому.

Фойл тщательно вытер оба предмета собственным носовым платком.

– Узнайте, лейтенант, готова ли мисс Морли для допроса…

Офицер возвратился через несколько минут.

– Врач мисс Морли утверждает, что в данный момент она не в состоянии давать какие-либо показания, но я сказал, что она нужна для опознания тела…

За холстяными стенами послышались шаги. Резко отворилась дверь с левого края сцены. Фойл и Базиль с удивлением поднялись со своих мест, когда Ванда Морли совершила свой самый драматический за всю свою долгую артистическую карьеру выход на сцену. Она все еще была платье Федоры из прозрачной золотистой ткани. Темные волосы свисали волнистыми локонами. Ее поддерживали под руки личный врач с одной стороны, с другой – служанка. В двух шагах сзади важно шествовал ее адвокат, за которым следовали агенты по связи с прессой и Мильхау собственной персоной. Гримерша несла ее роскошное меховое манто, шкатулку с драгоценностями и стеклянный пузырек с нюхательной солью.

– Мне жаль, мисс Морли, что я вынужден вас побеспокоить в такую минуту. Я – помощник главного инспектора полиции. Мое имя – Фойл.

Ванда окинула его тусклым, скучным взглядом. Вся сцена шла без репетиции, текста не было, реплики не рассчитаны по минутам, все перипетии сюжета не предусмотрены заранее.

Голос ее дрожал. Она заикалась. «Ох, да… да… ничего… пожалуйста… нет-нет…»

– Следуйте за мной, – приказал Фойл и повел всю группу прямо в альков. Ванда медленно шла за ним. Было заметно, какого усилия стоило ей взглянуть на лицо убитого. Оно еще было покрыто толстым слоем грима – безжизненная пепельно-серая кожа с голубыми разводами вокруг глаз и губ. И все же это было довольно привлекательное, миловидное лицо молодого человека, отражающее, вероятно, его несколько угрюмый характер, – лицо, которое уже никогда не оживет. Ванда прикусила нижнюю губу, ее охватила дрожь.

– Я… – она резко повернулась к инспектору. В ее глазах застыл страх. – Мне очень жаль, инспектор, – чуть слышно произнесла она. Это был не голос, просто выдох. – Я не знаю этого человека.

Уж не померещилась ли вся эта сцена Базилю? Или на самом деле было что-то чудовищное в этом отрицании. Оно было похоже на предательство… Он попытался вспомнить ее улыбку, когда она, повернувшись к этому человеку, лежавшему на кровати в алькове, произнесла нежно: «Вставай, дорогой! Вставай! Первый акт отыграли, и твоя работа закончена…» Разве то была улыбка, которую она могла подарить незнакомому человеку?

– Но ведь вы назвали его «дорогой», – тихо напомнил ей Базиль.

Ванда закрыла глаза.

– Ну и что? Я всех так называю. В театре это абсолютно ни о чем не говорит.

– Но, мисс Морли, – вмешался инспектор Фойл, – насколько мне известно, именно вы нашли этого человека и пригласили его для исполнения роли Владимира в сегодняшнем спектакле?

– Я? Что вы!

Ванда, прикрыв веки, посмотрела в сторону Мильхау.

– Я только думала пригласить кого-нибудь из своих друзей на эту роль, но ты, Сэм, ответил, что отдаешь предпочтение актеру-профессионалу. Разве ты не помнишь о нашем разговоре? Я не настаивала. Что мне за забота? Таким образом, сегодня вечером я вполне естественно предположила, что… что этот человек от тебя!

Теперь в театре наблюдался явный «перебор» абсолютного реализма, на который так полагался продюсер Мильхау. Настоящие свечи, настоящая еда – это одно, но настоящее убийство – совсем другое. Круглое, жирное лицо Мильхау покрылось крупными каплями пота. Он заломил над головой руки, как актер-любитель.

– Но послушай, Ванда! Ты заупрямилась, как ослица. Разве не помнишь? В конце концов мне это надоело и я сказал: «Ладно, делай, как знаешь!» Поэтому я никого не приглашал, а сегодня вечером, когда появился этот парень, я был в полной уверенности, что он – от тебя! Боже, так кто же его сюда прислал? И зачем? Я вложил восемьдесят тысяч из собственного кармана в этот спектакль, и вот теперь – все погибло! Я разорен! Ты – тоже!

Ванда сомкнула веки.

Фойл умел прекращать сентиментальное ломание.

– Мисс Морли, – резко начал он. – Находясь на сцене, вы целовали убитого в губы как раз за несколько минут до того, как опустился занавес. Вы хотите сказать, что в эту минуту вы не знали, жив ваш партнер или нет? Или вы сами прикончили его в эту минуту?

– Ах, я… – Ванда медленно начала оседать, но крепкие руки доктора подхватили ее. Вероятно, она потеряла сознание.

Доктор строго заметил Фойлу:

– Как вы видите, инспектор, мисс Морли более не в состоянии давать показания. Она – великая актриса, и ее Нервная система слишком хрупка, чтобы выносить подобные потрясения.

– Ладно, – сказал инспектор, – отвезите ее домой.

Гримерша накинула на нее ее меховое манто. Адвокат помог доктору довести ее до машины. Агенты по связи с прессой последовали за ними, чтобы разогнать толпу репортеров на улице.

Следующий исполнитель. Доктор Лорек. Галстук развязан, твердый, накрахмаленный воротничок расстегнут, а пот, пропитавший розовую пудру и жирный грим, превратил лицо в какую-то ярко-красную сияющую массу. Сев, он провел пятерней по волосам каким-то нервным жестом, который безвозвратно нарушил нарядные, аккуратно вздыбленные гребенкой волны. Казалось, он был сильно расстроен, но всем своим видом давал понять, что он абсолютно невиновен.

– Мистер Тейт, вам знакомы эти вещи? – Фойл указал на одежду Владимира, разложенную на столе.

– Нет.

– Вы никогда не видели этот предмет? – и Фойл протянул Тейту портсигар. Род повертел его в руках, не сознавая, что оставляет на нем превосходные свежие отпечатки своих пальцев, и вернул инспектору. Отрицательно покачав головой, твердо сказал: «Нет».

– Мистер Тейт, во время спектакля, в первом акте, находясь на сцене, вы подходили к актеру, играющему роль Владимира. Был ли он жив в этот момент или нет?

– Боже, я… я не знаю…

– Вы хотите сказать, что, находясь близко от человека, почти рядом с ним, не в силах сказать, дышит он или нет?

– Но ведь там почти не было света, какой-то полумрак! – воскликнул Род. – Он был загримирован под труп. Владимир должен был играть умирающего человека – полузакрытые глаза, неподвижное, одеревенелое тело… Когда люди лежат, то дышат очень тихо. По сути дела, нельзя определить, дышит в таком положении человек или нет, если только он не страдает одышкой или не храпит во сне. Разве я могу вам сказать – играл ли он роль умирающего или же на самом деле умер? Я вообще об этом тогда не думал. У меня была своя роль…