А в общем, у нас с истинными арийцами все всегда было нормально. Больше для вида воевали мы только с ними. Вот поэтому-то и нельзя повсеместно петь такие зверские песни. Есть ведь у нас нейтральная песня — «День Победы» называется и там прямо сказано: «этот день мы приближали как могли!» Вот и пусть каждый домысливает, что такое «как могли».

Ладно, это, опять же, когда-то давно было. И стало уже несправедливо забываться. А сейчас длилась уже новая — афганская кутерьма. Оба! Пошла очередная сигнальная ракета. Еще раз встали! Кто-то сам встал и пошел вперед зигзагообразными перебежками. А кого-то приходится поднимать громкими «буками» с буквой «е» впереди или, используя опыт Великой Отечественной, бросить «лимонку» со снятой чекой в наспех отрытое убежище — теперь уж точно выскочит и пойдет. И случалось многое в этой кутерьме, но самым обидным из творившихся вокруг безобразий был, так называемый, дружественный огонь. Огонь бывал порой настолько дружественным, что хирурги госпиталей начинали валиться с ног от бесчисленного количества операций, а «борта» в Союз заполнялись исключительно «грузом 200». («Да это еще ерунда, — басил Сереге на ухо под огнем родных «вертушек» какой-то майор из боевого охранения, «мотающий» в Афгане второй срок, — эти еще минут десять покружатся и улетят. «Нэ маэ в ных боэкомлэкту». А вот три года назад, помнится, сопровождали колонну боеприпасов, в основном снаряды для «Града». Едва успевали от «духов» отбиваться, и в самый тяжелый момент нас наши же, едри их через гребанное коромысло, штурмовики так за полчаса отутюжили…! Ктой-то чегой-то там опять перепутал! Это только что перелетевшая из Союза в «Афган» эскадрилья штурмовиков была. Они ведь по эскадрильям меняются: одна улетает, а другая тут же прилетает. Командир улетающей эскадрильи только было получил приказ напоследок «прикрыть» колонну, а тут уже новые прилетели и задачу перекинули на них. А новые поняли так, что колонну надо «накрыть». И «накрыли»! Полным боекомплектом. Как только жив остался! Короче — снаряды после их «ошибочного» налета рвались еще двое суток. На том месте долбанном до сих пор ничего не растет, ни одной травинки. И, сто пудов, в ближайшие сто лет расти точно не будет — эксперты из генштабовской комиссии по пробам грунта определили»).

Под утро «духи» окончательно исчезли — растворились просто в чаще «зеленки», завидев подошедшие на подмогу дополнительные «мотострелецкие» подразделения. И через некоторое время изрядно потрепанная колонна продолжила свое движение без раненых и, еще более неудачливых представителей «груза 200». Ранило в том злополучном бою и Серегу.

Ранило его во время ночной вылазки уже отступивших было «духов». В тот злосчастный момент ранило, когда он уже, казалось бы, накрыл гранатой едва заметные крадущиеся к колонне тени и прошил огнем своего АКМа выхваченные из темноты вспышкой взрыва силуэты очередных кандидатов на успех. Стрелял с колена, привалившись к гусенице БМП боевого охранения, и вдруг откуда-то сбоку зазвенели по броне свинцовые «подарочки». Парочка таких «близнецов-братьев» досталась и Сереге. Досталась и навеяла на него великую грусть. Стало так грустно, что пришлось даже на время притормозить сознанием. Очнулся Серега, когда уже его заканчивал перевязывать румяный сержант медицинской службы. Присмотрелся с опаской: что перевязывают? Голова не перевязана, но почему-то болит. На месте хотя бы и ладно. А то ведь, иначе если, это ведь и есть-то нечем будет. В боку дырка, сержант говорит, что две дырки-то — навылет значит. Тоже не так все плохо. В бедре дырища, жаль одна только — здесь с вылетом не повезло. Да и сержант не успокоил, внимательно осмотрев зияющее отверстие, — видимо кость серьезно повреждена. Ладно, самое главное — жив и гениталии на месте, без них вообще бы в этой жизни скучно было, не интересно как-то все. Так вот наспех перевязанный и с пустеющей флягой спирта в руке держался Серега до утра. Не сам по себе, конечно, держался, а как говорится, со товарищи. Товарищи держались дружно, экономно пуская осветительные ракеты, периодически постреливая и изредка пошвыривая гранаты в подозрительные перемещения ночных теней. А утром «вертушкой» отправили Серегу в госпиталь в столичный Кабул. Раненое мясо там слегка подлатали, а с раздробленной бедренной костью связываться не стали и отправили его долечиваться в Союз, в район сияния на его территории «звезды востока». В район, так сказать, расположения воспеваемой тогда «столицы мира и тепла», а попросту говоря в столицу солнечного Узбекистана город Ташкент был отправлен Серега для дальнейшего своего излечения. Наконец-то покончено с генетически унаследованным интернациональным долгом!

И когда все это наконец закончилось, опять всплыли в травмированной анестезией Серегиной памяти рассказы ветеранов второй мировой о своих погибших товарищах: «Порой это просто не укладывалось в голове. Ведь еще какой-то час назад занимался Колян так же, как и все, какими-то обыденными утренними делами: побрился наскоро, вспомнил родных своих, представил, чем они сейчас занимаются, улыбнулся их фотографии, шутливо перебросился с другом одним-другим нелитературным словцом. Так же, как все, замер в окопе, ожидая окончания артподготовки, выскочил по команде, пошел вперед и вдруг — мертво лицом в липкую грязь. И сколько их упавших Колянов, Федянов, Петек… Во время боя не до павших. А после, когда про них, наконец-то устало вспомнят или свои или другие, то бросят их в братскую могилу, наскоро вырытую в грязи. Бросят несопротивляющимися кулями еще не начавшего тухнуть мяса. И все, поминай, как звали. А поминать долго никто не будет — кого самого назавтра убьют, а кто и просто забудет во фронтовой чехарде и череде часто меняемых товарищей. Да нет, после победы вспомнят, конечно же — мы же сейчас вспоминаем… А тогда некогда было — смертельная усталость сваливалась сразу после боя на измученное туловище, а еще надо было успеть похлебать чего-нибудь стылого из алюминиевого котелка и хоть не много, но поспать — часто так случалось, что со следующим рассветом начинался следующий бой. Да и не было тогда, честно говоря, полного ощущения того, что товарищей этих мы сегодня навсегда потеряли». И при воспоминаниях этих ветеранских рассказов вдруг отчетливо вспомнились Сергею последние, произошедшие с ним события. Вспомнились и сопоставились они с рассказами ветеранов. «Действительно, — думал Серега, — это ведь была совсем другая война, и по целям, и по масштабам другая. Но сколько между войнами этими общего. Наверное, между всеми войнами много общего, несмотря на разные времена, вооружение и условия их проведения — свои герои и обычные работяги войны, и все те же трусы, воры, предатели». И в голове его вдруг опять зазвучала очередная, тщательно скрываемая от широкой общественности и удивительно глубокая по своему психологическому содержанию «песнярская» песня (читатель не поленись, достань и прослушай, только обязательно в «песнярском» исполнении прослушай):