— А-а-а! Гребаный, Шай-храй-чук! Уберите немедленно с плаца своего голожопого прапорщика! Ходит здесь, яйцами по асфальту елозит! Не боится ничего, сволочь: видите кал не дымится? Он же пьяный еще! А потому и герой! Ничего-ничего, я завтра с вас с обоих портки по срываю и мошонки по оборву! В семь утра ко мне с этим Вашим Обрыдлиным, тьфу ты, дьявол, Обноскиным этим! Или как там его? В общем, вы поняли — с уродом с этим Вашим голожопым! Только не забудьте проверить наличие на нем штанов! И чтобы одеты они были ширинкой назад! Я буду жить с ним весь день! Без перерыва на обед жить с ним буду! Я его научу Родину любить! Я ему покажу прогулки по девочкам! В…у и высушу! Гербарий сделаю! Всё! Все вон отсюда! Ржут они! Вы у меня долго теперь ржать будете! Построение завтра всем в семь утра! (Стучит грозным пальцем по светящемуся циферблату командирских часов). Тьфу! Дьявол! Уже сегодня в семь построение! И будете стоять здесь, пока буду с этим Борщовым разбираться! А потом сами его можете дополнительно отблагодарить! Я разрешаю! Можете благодарить и прямо на меня ссылаться. Р-р-азойдись!

Закончив свой длинный и громкий, в нервозности своей, привычно сексуальный такой монолог, гарнизонный начальник поспешно засеменил к важному своему автомобилю и в мгновенье ока исчез в глубине лесного гарнизона. Исчез из поля усталого зрения все еще веселящегося воинства. А чего этому воинству теперь не веселиться? И повод вроде бы есть, и дома уже не ждут сегодня. Вернее, сегодня еще ждут, но только к позднему вечеру.

Наконец, накопленная за день усталость берет верх и бойцы под руководством строгих своих командиров расходятся по казармам. Окна казарменных помещений еще какое-то время ярко светятся, сквозь них доносятся слоновий топот и звуки воды низвергающейся в многочисленные и по-военному, специфические приспособления: коллективные писсуары, туалетные отверстия типа «очко», полнозвучные алюминиевые раковины и т. д. Затем все разом, как у военных повсеместно принято, односекундно все стихает и гаснет. Освещенные призрачным светом дежурного света казармы погружаются в короткий здоровый сон, пропитанный ароматами постепенно твердеющих портянок и густо вымазанных гуталином сапог.

Не спали только в ротных канцеляриях. Обсуждали там события прошедшего дня и строили планы на день грядущий. Не дремали и в канцелярии второй роты. До этого Сергей был представлен всему, так называемому, личному составу роты, а сейчас шло знакомство с офицерами.

— Старший лейтенант Зубчак, — представился, прикрыв ладонью голову (видимо изображая головной убор) и коснувшись пальцами другой ладони правого виска в шутливом приветствии, невысокий темноволосый офицер — местный замполит, Рижское политическое училище Ракетных войск.

— Старший лейтенант Бланута, — продолжил процедуру представления высокий, худощавый и очень серьезный на вид офицер, — командир первого «краснознаменного» взвода, Ставропольская военно-ракетная бурса.

— Лейтенант Захарук, — прогундосил печального вида лейтенант — командир второго взвода.

— И, наверное, тоже «краснознаменного»? — поинтересовался Сергей, узнав в лейтенанте когда-то курсанта младшего курса, проходившего военное обучение на одном с ним факультете — все таки, как-никак знаменитая питерская школа?

— Нет-нет, «краснознаменный» взвод у нас только у Блануты, потому как он по совместительству еще и знаменным взводом назначается на всяческие наши праздники, — грустно пояснил, покачивая печальным носом лейтенант и вдруг встрепенулся, — а как Вы догадались, что я питерское училище заканчивал?

Личность курсанта Захарука была известна всему факультету. Известность базировалась на внешней оригинальности его повседневного поведения. Поведение это обусловливалось инородностью Захарука относительно той грубоватой среды, в которую он был внесен волной военно-книжного романтизма. В силу полученного когда-то и где-то воспитания, он совершенно искренне не понимал, как это так можно: ничего из указанного накануне начальником не сделать, а уверенно доложить ему, что все сделано и еще, не моргнув глазом получить вдобавок за все невыполненное начальственную благодарность и со спокойной душой убыть в внеочередное увольнение? Это же ложь! Это же несусветная подлость! Или же, не понимал он, как это так можно: попросить, например, у товарища мочалку в бане, если своя родная мочалка вдруг не была обнаружена в своей же прикроватной тумбочке? Это же не гигиенично! Были у него, кроме всего прочего. одно время проблемы чисто сексуального характера. Он, например. Совершенно искренне не понимал: как это можно тыкать детородным органом в другого человека? Это же, наверное, во-первых, больно, а во-вторых, уж точно не гигеенично.

Все свое свободное время проводил он за стареньким дребезжащем роялем, оставшимся в училищном клубе, видимо, в наследство от размещавшегося здесь когда-то Преображенского полка. Так и сидел в течение пяти лет, разучивая и исполняя одно за другим классические произведения, тогда как его менее утонченные товарищи сначала неистово шастали по женским общежитиям, а затем слегка остепенились и перешли к поиску оптимального сочетания всестороннего общения с женским полом и настойчивого приобщения к культурно-историческим ценностям Великого города на Неве. Оригинален был Захарук и в решении простых и понятных каждому бытовых проблем. Так товарищи застали его как-то за самого себя подстриганием в темной комнате сидючи. «Паш, ты хотя бы свет включил!» — воскликнули удивленные товарищи, щелкнув переключателем. «А зачем? — ничтоже сумняшись ответствовал Захарук. — Все равно ведь ничего не видно». Вот с такими оригиналами предстояло служить дальше! Однако время меняет людей. Сергей с большим удивлением узнал, что Паша уже оказывается год как женат! (Позже он узнал, что Паша женился на девушке с которой познакомился в поезде, следующим к новому месту службы после окончания училища. Женился Паша на третий день после первого знакомства поспециальной военной справке, позволяющей предельно ускорить этот процесс. «Во как! Пять лет терпел парень, не выходя из казармы и тут, видимо, прорвало!» — подумал Сергей узнав подробности Пашкиной женитьбы). Но само. По себе это событие внушало определенный оптимизм. Подавив в себе рожденный училищными воспоминаниями приступ смеха, Сергей очень с серьезным выражением лица ответил лейтенанту: «Да нет, конечно же, нет у Вас каких-нибудь внешних отличительных признаков, товарищ лейтенант (а как же, теперь никаких «пашек», Сергей нынче командиром ему доводится и обязан искоренять всяческие признаки панибратства), просто вдруг вспомнил я, что как-то мы с вами в самодеятельности вместе участвовали. Помните акробатические этюды под Ваш, проникновенный аккомпанемент? Да-да, был я одним из этих акробатов. Вы-то за роялем в гордом одиночестве в свете рамп всегда пребывали, поэтому-то и запомнились всем».

Знакомство продолжилось, и Сергей узнал, что третьим взводом командует старший лейтенант Затыгулин, рыжий веснушчатый татарин, второй год перехаживающий свое гордое звание (и есть ведь чем гордиться — в армии ведь всего три старших имеется: старший сержант, старший прапорщик и старший лейтенант). Четвертый взвод уже почти год возглавляет сонный (это он всегда такой или только сегодня?) лейтенант Николаев, а на пятый взвод офицеров в Ракетных войсках не хватило и поставили им командовать самого талантливого и уравновешенного, несмотря на доставшуюся ему по наследству фамилию, во всей округе прапорщика Замутянского. Вспоминая события прошедшего дня, необходимо отметить, что во время знакомства поведение «великого» не отличалось уже прежней агрессивностью. То ли прочувствовал он силу сжатой внутри Сереги пружины сопротивления всяческим проявлениям «вождизма» и не ускользнуло от него полное отсутствия в Сергее чувства страха пред лицом начальствующим. Отсутствие именного того чувства страха, которое порождает должную, с начальственной точки зрения, степень к нему, начальству этому, подобострастия. А может, вспомнил «великий» параграф в учебнике военной психологии «Первичное знакомство с подчиненными»? Вспомнил и понял, что начинать знакомство с каких-нибудь обвинений — это очень даже не педагогично. Поэтому-то «великий» может и улыбался? И иногда пытался он как-то даже пошутить? Кто его знает. Ладно, ближайшее время покажет, познакомимся со всеми поближе, как говорится, по ходу дела познакомимся. Изучим манеры и повадки друг друга. Но это все потом, сейчас же необратимо приближалось время очередного построения, и необходимо было хотя бы чуть-чуть поспать. Поспать не для того, чтобы отдохнуть — для этого очень много времени надо. А поспать для того, чтобы вернуть себе хоть какой-то позитив в восприятии внешнего мира. Чтобы не все так тошно было. Для этого нужно просто так взять маленькую такую медицинскую пипетку, набрать в нее во время сна пару капель оптимизма и влить его в едва приоткрывшееся с утра очи. Затем необходимо веками этих очей долго с нажимом хлопать одним об другое и с удовлетворением отмечать внутри себя факты приобретения окружающей действительностью оптимистических оттенков.