Выйдя на улицу, офицеры попрощались и разошлись, оставив в казарме единственного прапорщика-взводного в качестве самого ответственного в целой роте на сегодняшний день лица. Попутчиков Сергею не нашлось — все жили в разных концах лесного гарнизона. Но, пройдя сотню метров, он наткнулся на своего однокашника Мишку, обнаруженного ранее в строю другой роты. Тот, видимо, специально поджидал его неподалеку от общежития. Радостно обнялись. Вкратце рассказали друг другу о трехгодичных своих мытарствах. Узнав, что Сергей остановился в общежитии под лестницей, Мишка стал звать его на ночлег к себе в отдельную комнату в трехкомнатной квартире, где по соседству с ним жили еще две семьи таких же как и он, прибывших в гарнизон три года назад, старлеев. Но, не желая стать причиной ночного переполоха, Сергей отказался и побрел «к себе» под лестницу.

Заспанная дежурная долго не хотела открывать ему, спросонок не узнав в Сереге своего нового постояльца. Несмотря на позднее время, с верхних этажей общаги неслась вниз грустная в надрывности своей песня о трупах возле танка. Песня выражала так же сожаление о том, что дорогая так теперь никогда и не узнает, каков у парня был конец. Парень этот, с неизвестным концом, по видимому, и был одним из четырех трупов. А может быть, он был одновременно всеми этими четырьмя трупами сразу. Некий собирательный такой образ на войне убиенного с неизвестным никому концом. Судя по манере исполнения этой жалостливой песни, наступила уже последняя стадия комсомольского гуляния. Очевидно, гуляли собравшиеся на слет комсомольские активисты. Отмечали, так сказать, удачное завершение слета, во время которого наверняка были намечены важнейшие вехи развития резерва мирового коммунистического движения. А против него, против резерва-то этого, не попрешь. Не призовешь его, всегда бурлящего, к тишине и порядку даже в ночное время. Резерв сразу начнет мстить и может сообщить какие-нибудь гадкие в вымышленности своей подробности вашего грубого ночного поведения самым бдительным представителям родной коммунистической партии: «И еще, называл вас всех земляными червяками!» А уж если партия на вас обидится… Даже по такому вот подлейшему навету… Никто в дальнейшем вам никогда не позавидует. И вот, видимо, поэтому истомившаяся в своем молчаливом бессилии пред безжалостным лицом карающей партии дежурная вдруг решила оторваться на Сергее: «Некоторые не успеют приехать и уже шляются где-то по ночам. А ведь мы знаем, что женатые они, навели мы уже справки-то где надо. Ни стыда, ни совести!» «Любимая, без всякого сомнения: ты — мой идеал! Но ведь других-то баб никто не отменял!» — с ходу процитировал Серега чьи-то стихи и проскользнул к себе под лестницу тщательно разровняв импровизированную ширму. Его величество Сон подчинил старлея себе сразу. Но поспать в наступающие сутки было не суждено. Буквально через полчаса после того, как Серега устало сомкнул веки (вернее, веки сомкнулись без всякого Серегиного участия), «зазвучали в ночи тяжело шаги: значит, скоро и нам уходить и прощаться без слов». Это были звуки шагов, сотворенных тяжеленными сапогами посыльных, извещающих офицерский состав о поступлении «сверху» радостной для всех для них вести о начале очередных учений и объявленной по этому поводу общегарнизонной тревоги. Как правило, такие события наступают далеко не неожиданно, и о том, что они наступят, все военные обычно узнают за неделю. Но бывают и приятные исключения. Исключение неожиданно состоялось. Похоже, состоялась действительно неожиданная тревога. «А может вовсе все это не так уж и неожиданно? — думал Сергей, быстро облачаясь в помявшуюся в чемодане полевую форму и натягивая тяжеленные яловые сапоги, — не случайно ведь они весь вечер по штабу с документами носились». Выскочив из общаги, Сергей влился в один из ручейков деловито спешащих в казармы к своим подразделениям «встревоженных» военных. Несмотря на это чем-то настораживающее слово «тревога», лица спешащих военных не были ничем встревожены. На мордах их помятых лиц застыла гримасса крайнего раздражения, вызванного внезапноранним пробуждением. Военные строят и вооружают свои подразделения, выводят их на плац, где снова строят для заслушивания боевого приказа. Заслушав приказ о выдвижении, развертывании и организации боевого дежурства, военные быстро передвигаются в автопарк, рассаживаются по нашпигованным всякой хитрой аппаратурой боевым машинам и выдвигаются в полевой район. По парку снуют какие-то совсем не похожие на отъезжающих военных и очень подозрительные типы. Типы упакованы в тщательно отутюженную офицерскую форму «с иголочки». В руках у типов то и дело мелькают канцелярские блокнотики и отливающие серебром секундомеры. Это были внезапно прибывшие к отъезжающим военным инкогнито посредники из вышестоящих штабов. Отъезжающие военные всегда недолюбливали прибывших инкогнито и, проезжая мимо черкающих что-то в блокнот и поглядывающих на секундомер посредников на тяжелом двухкабинном «МАЗе» старались так «газануть» из всех его выхлопных труб сразу, чтобы посредник сразу стал бы похож на покрытого гарью и пахнущего соляркой боевого офицера. Если это удавалось, то военные, едущие на следующем «МАЗе», уважительно прикладывали ладони своих правых рук к вискам, приветствуя новоиспеченного боевого офицера. Если же посреднику удавалось как-то избежать боевого крещения (трусливо отпрыгнуть в кусты или униженно быстро пригнуться), то военные, едущие на следующем за неудачником «МАЗе», просто не замечали этих «инкогнито». Военные, в этом случае, придавали мордам своих лиц строгие выражения и, тщательно вглядываясь в зовущую тревожную даль, с пренебрежением проезжали мимо этих наглаженных и пахнущим одеколоном «хлюстов».

Наконец боевые машины выстраиваются в строгие колонны и, согласно поступившему приказу, выдвигаются в позиционные районы. Каждая колона выдвигается в свой строго определенный район. «Смотры, нэ пэрэпутай, Кутузоу!» — кричит Шахрайчук, тыча пальцем в карту каждому из ротных возглавляющих колонну своей роты. Наконец он прыгает в свой «УАЗик» и исчезает в предрасветных сумерках. Колонны яростно ревут и устремляются вслед за исчезнувшим пострелом. «Во как, — удивляется Сергей, согласно боевому порядку замыкающий на своем «КРАЗе» ротную колонну, — ни тебе разведки, ни боевого охранения. Где БТРы и БМП? Понятно, что это не Афган, а центральная Россия. Но все же? Надо же, чтобы все как на войне было. Даже если линия фронта далеко, здесь в округе все равно будут шастать диверсионно-разведывательные группы противника. Ну, наверное, так надо. Наверное, я чего-то не понимаю. Не тому, чему-то, наверное, меня еще в училище учили. И «духи», наверное, как-то неправильно себя вели. Хрен их поймешь, стратегов этих». Он с удовлетворением смотрел на громадный «КРАЗовский» капот, граничащий с линией горизонта, и думал: «Однако, отличная машина — этот призванный на военную службу карьерный грузовик. Иметь два метра жизни спереди — это вам не шутки».

Колонна, судя по карте, уже въехала на территорию Калужской области, когда Сергей заметил впереди себя на развилке дорог какую-то странную фигуру. Фигура принадлежала военному регулировщику, облаченному в черный кожаный комбинезон, перепоясанный белым ремнем с белой же портупеей. На голове странной фигуры громоздилась большая белая каска с ярко-красной звездой. Регулировщиков всегда высылали впереди колонн и ставили на особо важных перекрестках. Важность перекрестка определялась ценой возможной ошибки едущего на выполнение боевой задачи военного. Если на одних перекрестках военные, допустив ошибку, уезжали куда-то недалеко от того места, куда должны были приехать, и их быстро отыскивали, то ошибки на других перекрестках приводили к тому, что военные уезжали в такие дальние дали, которые были даже не обозначены на выданных им картах. В этих случаях приходилось учения прекращать и бросать все силы на поиски пропавших героев. Через некоторое время героев находили на каких-нибудь дальних от асфальтовой дороги хуторах и возвращали их погрузневшие фигуры на службу. Некоторые герои к моменту их счастливого обнаружения уже успевали обзавестись новыми семьями и привыкнуть к парному молоку со свежими сливками, и поэтому возвращаться к родному очагу уже никак не хотели они. Не поддавались они даже на уговоры специально приезжавших издалека замполитов. А ведь эти мастера партийной словесности при желании могли уболтать любого. (Могли они, к примеру, при желании даже уговорить Черчилля вступить в коммунистическую партию Советского Союза). И вроде бы желание кого-нибудь на что-нибудь уболтать у замполитов присутствовало всегда, но в некоторых случаях ничего не получалось и у них. Тогда в дело вмешивались особисты, называемые военными «молчи-молчи», и дело сразу шло на лад. После короткой, но, видимо, очень задушевной беседы с «молчи-молчи» заблудившиеся военные вдруг как-то подозрительно быстро соглашались на все условия возвращения и виновато покидали места своего «заблуда» с обещанием когда-нибудь вернуться. Но, как правило, не возвращались. Не возвращались, главным образом потому, что не помнили эти военные, куда они, собственно, обещали вернуться. А карт тех местностей у них не было. Вот для того, чтобы от таких стрессов во время проведения учений особо «блудливых» военных оградить на опасных в своем искусе перекрестках, по всему пути наступательного движения грозных колонн все время выставляли регулировщиков.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: