Давайте сейчас поймаем для эксперимента какого-нибудь ортодоксального еврея, повесим его на кресте, аккуратно прибив гвоздями, и посмотрим, произойдёт ли что-нибудь подобное: солнце померкнет или хотя бы дождь пойдёт? Вряд ли… Не стоит даже пробовать ловить и портить этого погрязшего в своей ортодоксальности еврея. Значит, не простой еврей был распят через тридцать три года от рождества Христова? Нет, по-прежнему не верят ортодоксальные евреи в Христово чудесное и освободительное для нас воскрешение. Почему же в те, ещё совсем древние времена, Господь выбрал для своих забот, защиты и воспитания именно этих недоразвитых пастухов-евреев? Видимо, все остальные были развиты ещё хуже… Впрочем, пути Господни неисповедимы.

Но на момент того памятного спуска Моисея с горы, до рождения младенца Христа было ещё очень далеко. Сильно тогда осерчал на своих недалёких умом соплеменников Моисей. Осерчал и разбил в праведном гневе каменные скрижали с конспектами заповедей. Гнев то его был, безусловно, праведным, но ведь скрижалей-то в одночасье не стало… А самое главное — не стало самих заповедей. Устная часть Закона Божьего, она, конечно, осталась в голове Моисея, а письменную постигла вот такая печальная участь. Пришлось пророку второй раз лезть на гору. И всё повторилось вновь: и гора тряслась, и шёл из неё дым… Принёс, наконец, Моисей новые скрижали с заповедями. Правда, текст заповедей слегка изменился. Видимо, понял Господь, оценив явное недомыслие древних евреев (чего ещё можно было ожидать от этих примитивных скотоводов), что прежняя редакция каменно-письменной части Закона Божья, была очень затруднительной для их восприятия, и чуть-чуть упростил текст. Написал, например, им о том, что нельзя варить козлёнка в молоке его матери. Видимо, в то время евреи этим частенько занимались. К чести недоверчивых евреев, в этот раз они повели себя более предусмотрительно и, временно покончив с язычеством, приступили к изучению окаменевших текстов и строительству первой скинии. А длинными синайскими вечерами слушали устную часть Закона в изложении своего кормчего — Моисея. Впоследствии, во времена подавления еврейского восстания римлянами, это устное повествование, передававшееся из поколения в поколение, записали в особую книгу — Талмуд. Мало ли, проткнут римляне сдуру своими длинными копьями всех посвящённых в Закон бунтарей, и цепь прервётся. Но во времена Моисея этих замечательных книжек ещё в продаже не было и приходилось кормчему всё озвучивать самому. Тогда же, чтобы чего-нибудь не забыть из поведанного ему самим Господом, а так же, для того, чтобы не напрягать лишний раз голосовые связки (известно, что Моисей заикался), пытаясь достучаться до сердец упрямых пастухов, приступил Моисей к написанию Торы.

И все эти события происходили на этой самой горе Синай и в её окрестностях. Ну разве не интересно на неё забраться? Забраться и посмотреть своими грешными глазами, на то святое место, где: «Моисей говорил, и Бог отвечал ему голосом»? Тем более, что по какому-то из преданий, одолевшему вершину горы и встретившему на ней рассвет отпускаются сразу все накопленные непосильным трудом грехи. Вот так… Вон как оказывается можно: всю сознательную жизнь прелюбодействовать, возжелать жён ближних своих, воровать, не почитать родителей и т. д., а потом собраться с силами, влезть на гору (пусть даже и такую знаменательную), дождаться рассвета и всё… Чист аки ангел! Слабо верится, но, говорят, что так гласит какое-то древнее предание. В Святом Предании прямых указаний на этот замечательный способ самоочистки, похоже, что нет, но в каком-то из народных преданий возможно и есть. Чего ведь только нет в этих народных преданиях… Из них можно узнать, например, что в средние века на территории Тверской области Змеев Горынычей было больше, чем диких кабанов, а результаты раскопок говорят об обратном. Результаты раскопок говорят о том, что кабанов было всё же больше, чем Горынычей: древних кабаньих костей было найдено великое множество, а костей трёхглавого огнедышащего змея — ни одной! А может предание об очищении достигших вершины горы Синай придумали сами арабы, чтобы привлечь на гору побольше туристов в своих корыстных целях, связанных с жаждой быстрого и мало затратного обогащения?

В общем, правды уже не найдёшь, но на гору Синай взойти всё равно надо. Хотя бы для того, чтобы отдать дань глубочайшего уважения Создателю и хоть как-то приобщиться к тем великим событиям, являвшимся предтечей образования основ современного мира. Кроме того, большой интерес представляют окрестности этой великой горы. По всей поверхности этой окрестности разбросаны природные изваяния, очень сильно напоминающие окаменелые останки гигантских обитателей нашей планеты в очень далёкой древности. И каждое изваяние — это настоящий скульптурный шедевр! А может это то, во что превратились осколки каменных скрижалей с заповедями? А что? В осколках ведь тоже хранились крупицы Божьей воли, вот, может, и приняли они такие замысловатые очертания, согласно Его праведному гневу на древних безумцев.

Что же ждёт отважных туристов, решившихся на это очистительное для души восхождение? Ждут их, прежде всего, немалые испытания для бренного тела. Испытания начинаются прежде всего с дальнего пути к подножью горы Синай из Шарм-эль-Шейха (пути чуть более близкого из Дахаба и значительно более дальнего из Хургады). Тех, кому повезёт в утомительной гонке по ночным дорогам Синайского полуострова, привезут к смутным очертаниям стен монастыря Святой Екатерины, от которого грешники и начнут своё очистительное восхождение. Чуть дальше монастырских стен они будут подвергнуты первым атакам псевдобедуинов: «Камаль! Камаль! Фару вэй фифти доллар! Русский карашо! Доллары есть?» В нос грешникам тут же ударит запах длительной стоянки большого количества «камалей». Запах, надо сказать, очень бодрящий и вдохновляющий на подвиги. Почуяв его, грешникам сразу захочется вбежать на вожделенную вершину святой горы. Но быстро не получится, да и не видно куда бежать: жизненное пространство ограничено дальностью луча маломощного фонаря с изрядно подсевшими батарейками, выданного корыстолюбивым гидом (лучше запастись своим и, желательно, с креплением на голове). Пока силы ещё не потрачены, самые любопытные из путешествующих грешников будут пытаться, задрав головы вверх, искать глазами заветную вершину горы. И постигнет их тогда лёгкое разочарование от стоящей в округе кромешной тьмы. Вместе с тем, взгляду самых любопытствующих из грешников предстанет фантастическая по своей зрелищности картина: в тёмное небо медленно ползёт спираль живых огоньков-фонариков. Спираль подрагивает и воображаемой линией, соединяющей живые огоньки фонариков, и расстоянием между огнями. И всё это действо происходит в кромешной тьме при оглушающей сознание тишине. Далее грешников-путешественников ожидает рутина крутого подъёма на высоту в почти 2300 метров: кашель и сопли от поднимаемой людьми и «камалями» пыли, липкий пот жаркой приэкваториальной ночи, постепенно деревенеющие ноги, морды верблюдов с застывшим на них выражением искреннего презреиия к опасности и готовности в любой момент смачно плюнуть в того, кто им почему-то так и не смог внушить должного доверия. Почувствовавшие себя в родной стихии «камали» будут амплитудно раскачивать над пропастью своими уродливыми горбами. Уродство горбов бедуины всё время пытаются скрасить, покрывая их яркими коврами, но это приводит только к обратному результату. Вот и продолжают раскачиваться ещё более уродливые горбы, покрытые коврами над пропастью, и цепляются отчаянно за них испуганные странствующие грешники. Вернее, представители той части странствующих грешников, которая в поисках лёгкой жизни ведёт наиболее расточительный образ жизни. Шаг за шагом, вверх и вверх… И жажда, жажда, жажда… И звёзды, звёзды, звёзды… В жажде нет ничего удивительного — всё может быть объяснено физиологией человека, ползущего в гору тёплой синайской ночью. А в открывающейся перед каждым грешником фантастически объёмной панораме звёзд удивительно всё! Почему они вдруг оказались чуть ниже карабкающихся на гору кандидатов в праведники? Почему их так много, что почти невозможно различить созвездия? Почему они такие яркие, что излучаемый ими свет, как неоновый фонарь, освещает склоны окрестных гор? Почему этих звёзд не видно в безоблачные ночи с побережья Красного моря, плещущегося в каких-то ста километрах отсюда? Что для таких звёзд каких-то сто километров? Вечное и яркое безмолвие отражается в душах восходителей и вселяет в них осознание никчемности своей подлой сущности, успевшей погрязнуть во многих грехах. Созерцание этого величия вливает в страждущих очищения странников дополнительную порцию оптимизма, и они продолжают свой утомительный путь, сталкиваясь на сужениях тропы с всхрапывающими содрогаясь костлявыми боками тушами упрямых «кораблей пустыни», гонимых в гору жаждой наживы.