Но отцу Арсению, как бы он ни старался, было трудно скрыть свои добродетели. Он был на виду, и люди жили с ним бок о бок много лет. Во все посты, а также по средам, пятницам и понедельникам (ангельский пост) отец Арсений до захода солнца не пил даже воды.
Службы он совершал следующим образом. Во все великие праздники служил всенощные, начинавшиеся с заходом солнца и оканчивавшиеся на рассвете. Обычно отец Арсений совершал их в маленькой церкви Пресвятой Богородицы (Со Канчи) или в церкви святого Иоанна Златоуста с одним псалтом Продромосом. Если по дороге им встречался больной человек, то отец Арсений брал и его с собой и, подойдя к храму, исцелял, чтобы и он славословил вместе с ними Бога за всенощной. Однажды, когда отец Арсений вместе с псалтом шли в храм святого Иоанна Златоуста, то встретили по дороге немую женщину. Они взяли её со спутниками с собой. Придя в храм, отец Арсений прочитал над ней Евангелие, после чего немая сразу заговорила, и все прославили Бога. В другие дни отец Арсений служил в своей келье или в храме преподобномучеников Варахисия и Ионы. Служба начиналась в девять вечера (по мирскому времени) и оканчивалась в три ночи. Потом отец Арсений два–три часа отдыхал. В будние дни он часто ходил в другие ближние храмы в округе и там служил литургию после небольшого отдыха. Вечерню он обычно совершал в церкви преподобномучеников.
Однажды Хаджефендис пошёл совершать вечерню. Только он открыл дверь храма, как увидел Женщину с сияющим лицом. Она вышла из храма и исчезла на глазах у всех. (Среди тех, кто сопровождал тогда отца Арсения, был и Соломон Коскеридис.) Хаджефендис сказал, что это была Пресвятая Богородица.
В дальние храмы, где отец Арсений обычно совершал всенощные, он всегда ходил пешком как бы велико ни было расстояние, и всю службу выстаивал на ногах. Много раз псалт Продромос просил его сесть на осла, но отец Арсений всегда отказывался. У него было правило никогда не ездить верхом, какой бы длинной ни была дорога. Он пять раз бывал в Иерусалиме, и все пять раз от Фарас до порта Мерсина, откуда отходил корабль, шёл пешком.
Отец Арсений не хотел утомлять животных ради собственного удобства, потому что жалел всякую тварь. Мало того что он ходил пешком, он при этом обычно шёл босиком. Когда вдалеке показывались люди, он обувался, а разминувшись с ними, опять убирал обувь в мешок.
Однажды по дороге в Иерусалим отец Арсений проходил через Адану. Там он остановился в доме одной фарасиотки Хаджи-Христины. От долгой ходьбы босиком ноги у Хаджефендиса распухли и не влезали в обувь. Несмотря на сильную усталость от пятидневной дороги, отдыхать он лёг не на кровать, а на пол. После его ухода простыни остались чистыми, но были помяты руками. Это отец Арсений сделал, чтобы порадовать женщину, дабы она думала, что он отдохнул. Так он скрывал свой подвиг. Но люди благочестивые, ревнующие о подвиге, как правило, разгадывали эти уловки.
Как‑то раз отец Арсений с псалтом Продромосом обходили селения для сбора пожертвований. Ноги у него опять распухли, и Продоромос умолял его сесть на осла отдохнуть, но уговоры были напрасны. Отец Арсений сказал Продромосу: «Ты сам садись, а за меня не волнуйся. Бог дал животных, чтобы они помогали людям. Не надо на меня смотреть, я монах. Христос все путешествия совершал пешком и только один раз сел на осла, когда входил в Иерусалим, потому что так было нужно. Я хуже осла, так как же я могу садиться на него верхом?»
Смиренное сердце отца Арсения было преисполнено любви к Богу и людям, и преизбыток этой любви изливался на животных, которых он любил больше себя, и предпочитал уставать сам, чем утомлять животных.
Хотя отец Арсений был сострадателен даже к животным, в отношениях с женщинами он старался казаться суровым, дабы отучить их от преклонения перед собой. Его чуткому сердцу это было тяжело, но другого выхода он не видел. Ему удавалось производить на людей отталкивающее впечатление, представляясь суровым, раздражительным, странным.
Стоит упомянуть ещё о двух его «странностях». Как‑то раз одна женщина увидела, как отец Арсений печёт на противне свои ячменные лепёшки. Она пожалела его и попросила разрешить ей доделать всё самой вместо него. Но отец Арсений сказал: «Приходи через месяц, когда снова надо будет печь, я дам тебе муки, и ты напечёшь лепёшки дома».
Через месяц женщина пришла за мукой. Отец Арсений взял мешок и резко сказал:
— Давай считай сама горсти, чтобы потом не было спора.
Женщина начал считать:
— Одна, две, три…
— Сколько горстей муки, столько лепёшек мне принесёшь. Смотри, не вздумай украсть муку.
Бедная женщина ушла испуганная, не зная, что замыслил отец Арсений. Когда она напекла лепёшек и принесла, он, увидев её, спросил:
— Украла муку?
— Нет, — ответила женщина.
Отец Арсений пересчитал лепёшки. Всё было правильно. Тогда он говорит ей:
— Ты напекла маленькие и горелые. Лучше я сам буду печь.
В другой раз одна женщина увидела, что отец Арсений таскает воду в кувшинах и попросила разрешения ему помочь. Чтобы избавиться от её настойчивости, отец сказал:
— Мне нужен человек, который бы таскал воду до захода солнца. Можешь?
Та отвечала:
— Благослови, отец. Так долго не могу, у меня дома маленькие дети.
Тогда отец Арсений ей говорит:
— Давай, иди к своим детям, а то будут плакать. Мне так не подходит.
Этот разговор слышала соседка той женщины. Она оставила своего ребёнка подруге и радостно вызвалась носить воду для Хаджефендиса. Чтобы избавиться от неё, отец Арсений дал ей кувшины и сказал:
— Таскай воду и лей её на камни во дворе.
Женщина несколько раз проделала эту работу, и её стали мучить помыслы. Она пошла к отцу Арсению и сказала:
— Благослови, Хаджефендис. Вижу, что без толку работаю, только время трачу зря. Я бросила ребёнка и пришла тебе помогать, а ты мне говоришь лить воду на камни.
Тогда отец Арсений ей говорит:
— Камни нужно поливать, чтобы они стали мягче. Если не можешь таскать воду, то иди домой и займись ребёнком: негоже, чтобы он плакал.
Продромос, который видел всю эту сцену, сказал отцу Арсению:
— Благослови, Хаджефендис. Пусть женщины тебе помогают, если это им нравится.
На что отец Арсений ответил:
— Послушай, Продромос, если бы я хотел, чтобы женщины мне служили, то стал бы женатым священником и моя бы матушка обо мне заботилась. Монах, которому служат женщины, уже не монах.
Так отец Арсений старался избавиться от женщин, которые по ревности хотели ему послужить.
Всякий раз, когда он видел, что люди после очередного чуда превозносят его, он резко говорил: «Вы что думаете, что я святой? Я такой же грешник и ещё хуже вас. Что не видите, как я раздражаюсь? А чудеса Христос творит. Я только свои руки воздеваю и Его прошу».
Люди, которые видели, как отец Арсений воздевает руки и в молитве вопиет: «Боже мой!» — говорили: «Его сердце словно разрывалось в ту минуту, казалось, что он хватает Христа за ноги и не отпускает, пока Он не исполнит его прошения».
Отец Арсений старался скрыть свои добродетели, но благодать Божия, обитавшая в нём, его выдавала. О нём знали даже в Константинополе.
Вселенский патриарх почитал Хаджефендиса и много раз ему писал, прося молиться за Вселенский престол. И тогда Хаджефендис брал с собой Продромоса, они шли в храм Пресвятой Богородицы или Иоанна Златоуста и служили всенощное бдение.
«Однажды, — рассказывал Продромос, — в день памяти святого Харалампия[17] мы пошли в храм Пресвятой Богородицы (Со Канчи) служить всенощную. Когда я начал петь стихиры на хвалитех[18], Хаджефендис вышел из алтаря и стал петь вместе со мной. Вдруг вижу на противоположном клиросе стоит какой‑то согбенный седой старичок с палочкой. Я в страхе затрепетал. Хаджефендис, увидев, что я дрожу, спросил: “Ты что замёрз?” Я сказал “нет” и показал на седого старца напротив. Хаджефендис ничуть не смутился и сказал ему по-турецки: “Идите петь вместе с нами”. Старец не ответил, но сделал знак, чтобы пели без него. Я перестал следить за текстом и тайком поглядывал на старца, думая только о нём. От этого пение расстроилось, и старец вынужден был уйти. Он вышел и исчез в большой фиале со святой водой во дворе церкви, и вода залилась в храм. Хаджефендис сказал, что этот седой старец был святой Харалампий. После литургии мы вернулись в деревню, и там я рассказал о случившемся. Многие сразу побежали в храм и набрали себе воды, которая вылилась, когда святой уходил».