— О, какая прелесть! — воскликнула Пепси, всплескивая руками от восторга. — Как мне хочется посмотреть ее салон!

— Увидишь, увидишь его, душа моя! Если даже пришлось бы тебя доставить к нам лежа. Когда у нас будет свадьба, — и тетя Модя при этом выразительно подмигнула, как бы говоря: «А ее ждать недолго!»— то я любыми средствами уж доставлю тебя к нам; устрою тебе удобное сиденье! Потерпи, милочка, увезем, увезем тебя непременно!

— Ах, тетя Модя, какая вы добрая! — воскликнула Пепси, взволнованная предстоящим удовольствием.

— А тебя, милушка, — обратилась женщина к леди Джен, личико которой будто отражало радость Пепси, — тебя я увезу с собою сейчас же! Тебе необходимо прокатиться…

— Но ведь тетя Полина не знает об этом. Мне надо зайти домой и спросить позволения уехать, — скромно заметила леди Джен.

— Я сейчас отправлю к ней Мышку, — засуетилась Пепси, обрадованная, что ее любимицу ожидает развлечение. — Слушай, Мышка, — сказала она, обращаясь к черномазой девочке, высунувшейся из-за двери кухни, — беги к мадам Жозен и спроси, разрешает ли она мисс прокатиться в повозке с мадам Пешу. Да принеси свежее платье, шляпу и пояс леди Джен.

Мышка стремглав бросилась через улицу, сверкая пятками. Пепси же принялась тщательно расчесывать кудрявые белокурые волосы девочки-сиротки и делала это так добросовестно, что волосы вскоре заблестели, как золото.

Госпожа Жозен не возражала, хотя не преминула заметить, что повозка не карета, но так как леди Джен еще не взрослая, то неприличного в предстоящей поездке она ничего не усматривает.

Пока Пепси с любовью занималась туалетом леди Джен, тетя Модя и Мышка перенесли из повозки в комнату привезенное с фермы: свежее сливочное масло, домашний сыр, колбасу, кусок свинины и откормленную индейку. Тетя Модя никогда не приезжала без деревенских гостинцев.

Все было готово к отъезду, но леди Джен почему-то ужасно волновалась: она не могла решить — брать или не брать с собою цаплю?

— Возьми ее, пожалуй, — добродушно сказала тетя Модя, — но не забудь, что у меня в доме много ребятишек. Они замучают бедную птицу.

— Я знаю, что мне ее брать с собою нельзя, — печально отвечала леди Джеи, — пусть она останется дома! Смотри, милая, будь без меня умницей, — сказала она, обращаясь к птице, — я тебе завтра дам много капустных червей.

Началось прощание. Пепси и Мышка нежно расцеловали леди Джен, а тетя Модя поторапливала их, чтобы не опоздать на ферму. Она выбежала на улицу, подняла верх повозки, усадила девочку на высокое сиденье и, ловко вскочив в экипаж, взяла в руки вожжи, щелкнула ими, и мул побежал рысью под гору, гремя бубенчиками на потеху уличным детям и собачонкам, мчавшимся вслед.

Малютка Джен испытывала огромное наслаждение от быстрой езды по гладкой ровной дороге.

Через полчаса повозка свернула на улицу Французов — великолепную тенистую аллею вдоль берега реки — и остановилась перед двухэтажным домиком, утопавшим в зелени.

Навстречу выбежал четырнадцатилетний мальчик с румяным добродушным лицом. Он растворил ворота, и повозка, стуча по мощеному двору, подкатила к подъезду.

— Тибурций, побыстрее распряги мула и уведи его! — крикнула тетя Модя сыну. Мул, будто понимая ее, помахивал длинными ушами и утвердительно кивал головой.

Папа Пешу снял дорогую гостью с высокого сиденья и расцеловал ее. Вскоре на леди Джен налетела стая ребятишек. Она сначала смутилась: так их было много и так они шумели, — но их искренность и дружеский прием тут же ободрили и развеселили девочку.

Славный выдался денек для леди Джен! Сначала маленькую гостью повели в курятник, затем на скотный двор, где показали щенят, котят, телят и жеребят. Затем она оказалась в коровнике, где стояли красавицы коровы, ожидавшие, когда наступит время дойки.

Завтракали в саду на траве. После завтрака дети наполнили корзину розами в подарок Пепси, а для Маделон принесли ящик домашнего печенья.

До самого вечера дети играли, бегая на лужайке перед домом. Когда наступил вечер и огромные жестяные кувшины вновь наполнились свежим молоком, мула запрягли в повозку, леди Джен помогли сесть с тетей Модей, наделив девочку обилием лакомств, поцелуев и добрых пожеланий. Хотя она за день устала до невозможности, чувствовала себя необычайно хорошо.

На обратном пути, подъезжая к городу, леди Джен вдруг притихла. Тетя Модя заглянули под поля ее шляпы, думая, что маленькая гостья заснула, но большие голубые глаза ребенка были широко раскрыты, а личико побледнело и осунулось.

— Милочка! Ты как будто устала? — ласково спросила тетя Модя.

— Нет, ничего, — отвечала леди Джен, вздохнув. — Я все думала о своем пони, о прериях, о папе и маме…

Тетя Модя ничего не ответила, но тоже задумалась: в судьбе девочки-сироты было что-то непонятное и странное.

Слухи, которые распространяла Жозен об умершей молодой женщине и осиротевшей девочке, во многом не соответствовали друг другу. Очевидно, в этой истории крылась тайна, и тетя Модя решила непременно добраться до сути дела. А если эта энергичная добрая женщина уж решалась развязать запутанный узел, она неизменно добивалась успеха.

— Пешу! — обратилась однажды тетя Модя к мужу, когда тот, уставший от дневных работ, укладывался спать. — Угадай, о чем я продумала сегодня весь вечер?

— Трудный вопрос! — ответил с улыбкой Пешу. — Я никогда не думал, что ты на размышления теряешь напрасно время!

— Но ведь это не часто со мной случается, — заметила тетя Модя, усмотрев упрек в ответе мужа. — Но, право, эта мысль гвоздем засела в моей голове. Меня ужасно интересует приемыш госпожи Жозен. В судьбе ее есть что-то подозрительное. Что ребенок не из семьи Жозенов, за это я поручусь головой! На днях как-то я зашла в магазин Жозен купить для Мари ленту. Спрашиваю: откуда в ее доме появилась хорошенькая малютка? «Это наша родственница по Жозенам», — сухо ответила мадам Жозен и сразу перевела разговор. А сегодня я своими глазами видела, когда Пепси надевала на девочку свежее платьице, на рубашечке и юбочке вышитые две буквы: «J.» и «С.». Помни: «J.» и «С.». Не далее, как в конце прошлой недели, я опять зашла в магазин мадам Жозен. Смотрю: она ведет себя неестественно — юлит около меня, расспрашивает, когда назначена свадьба Мари, говорит, что у нее есть кое-какие вещи превосходной работы, которые она хотела бы показать. Затем вынула из шкафа большую картонку и достала оттуда кипу дамского белья. «Ваша барышня, — сказала она, — выходит замуж, необходимо дать ей отличное приданое: так не хотите ли купить у меня это белье? Я дешево отдам».

«Моей дочери батисты не по плечу», — возразила я, перебрав превосходные изделия. На каждой, даже самой маленькой, вещи вышит вензель «J.C.»— те же буквы, что и на белье ребенка. С плутовками церемониться нечего! Я прямо так и брякнула: «Откуда, скажите на милость, могли попасть в ваши руки эти вещи?»

«Это все принадлежало покойной матери Джен, — проговорила Жозен, лицемерно вздыхая. — Мне хочется продать лишнее. Девочка еще маленькая: пока вырастет, белье истлеет; гораздо полезнее вырученные деньги употребить на ее воспитание».

«А что же вы сделаете с вензелем? Придется убирать с каждой вещи „J.“ и „С.“», — сказала я, умышленно делая акцент на обе буквы и выжидая, что старуха на это ответит. Ты ведь знаешь, какая я увертливая.

«О, мадам Пешу! — воскликнула Жозен. — Как вы не поняли: ведь „J.C.“ обозначает «Жозен Комилла» — инициалы нашей родственницы. Вензель же вышит так вычурно, что и не разберешь. Право, купите рубашки, я вам уступлю!»

«Нет, — возразила я, — не куплю! Это белье слишком тонко для нашей девочки». — А про себя подумала: неужели бы я позволила нашей Мари носить ворованные вещи?

— Тише, тише, Модя! — остановил ее муж. — На тебя могут подать в суд за клевету.