В пятницу днем я сажусь на заднее сидение лимузина Хадсона, пока Рокко загружает наши сумки.

— Думаешь, мы к этому готовы? Хоть мы и провели всё это время вместе, но я по-прежнему не ощущаю нас парой. Это как-то неправильно. Что, если нас раскусят?

Хадсон берет меня за руку и целует тыльную сторону ладони, прежде чем притянуть ближе к себе.

— Расслабься, — успокаивает он меня. — На тебя не похоже… быть такой взволнованной.

— Откуда ты знаешь? Мы знакомы всего два месяца.

— За эти несколько недель я хорошо изучил тебя, Мари. Ты умная. С отличным чувством юмора. Привыкла плыть по течению. Всё, что тебе нужно — это быть самой собой эти несколько недель. Плюс притвориться, что ты безумно в меня влюблена — и сложная часть останется позади.

Легким хлопком Рокко закрывает багажник, садится на водительское сидение и минутой позже встраивается в транспортный поток.

Хадсон прав.

Нервничать мне не свойственно. Просто у меня плохое предчувствие, и я не знаю, чем оно вызвано. Кажется, эта тяжесть поглощает меня, давит. Утром у меня крутило в животе, и я не могла перестать метаться по всей комнате. Кожа горела, а дыхание было прерывистым.

Я позвонила Изабель, но она заверила меня, что это, скорее всего, просто гормоны, и мне нужно позвонить доктору, что я и собиралась сделать, пока не явилась Марта. Она спросила, что упаковать для Хадсона. Как будто я сама об этом знала.

Но я не считаю, что дело в гормонах.

Это нервы. Или, может, вселенная пытается предупредить меня, что еще не поздно отступить, пока мы не отправились в путь.

— Вот. — Хадсон подает мне охлажденную бутылку «Фиджи Вотер» из встроенного холодильника. (Примеч. «Фиджи Вотер» — бренд бутилированной воды, которая производится и импортируется из Фиджи).

Я открываю крышку и изо всех сил пытаюсь не осушить ее за раз. Прогноз погоды обещал, что температура сегодня не поднимется выше двадцати шести, но, судя по поведению моего тела, погода на улице выше градусов на десять.

Обмахивая себя, я нажимаю на кнопку стеклоподъемника, пока стекло не опускается и меня не обдает потоком прохладного городского воздуха.

— Мари, — смеется Хадсон. — Милостивый Боже. Тебе нужно перестать накручивать себя. Мои родственники не кусаются. Обещаю.

Я поворачиваюсь к нему, вдыхая полные легкие воздуха и делая огромный глоток воды.

— Одно дело напялить кольцо мне на палец, купить новый гардероб, познакомиться с моими родителями, сходить на пару свиданий, поцеловать меня и… так далее… но…

— Мари, Мари. Остановись. — Хадсон придвигается ближе, ставит мою воду в ближайший держатель для стаканов и берет обе мои руки в свои. Очень мило с его стороны пытаться успокоить меня. До сих пор задаюсь вопросом: его добрая сторона — это всего лишь часть моего воображения, или она действительно существует? — Всё будет хорошо. Мы справимся. Ты и я. У нас получится.

Примерно через три часа лимузин подъезжает к дорожке возле ворот из кованого железа. Я не могу ничего разглядеть из-за стены ухоженных кустарников и возвышающейся листвы, но могу представить, что за ними скрывается нечто величественное.

Надпись на табличке слева гласит: «Sea La Vie — Частная резиденция». Рокко нажимает на звонок, и в мгновение ока тяжелые, отполированные ворота пропускают нас внутрь.

— Sea La Vie, — тихо читаю я. — Мило.

— Идея моей прабабушки, — поясняет Хадсон. — Дом принадлежит нашей семье уже несколько поколений.

Он сжимает мою руку, прежде чем откашляться и нахмурить брови. Я только сейчас замечаю, что он переодел свой костюм и снял галстук, сменив их на свежие темно-синие брюки и белый кашемировый джемпер на пуговицах. Завершают образ туфли из парусины. Он выглядит, как истинный житель Хэмптона.

Я перевожу взгляд на свой наряд, который состоит из белого короткого свободного платья, сандалий и широкополой пляжной шляпы, и понимаю, что не уступаю Хадсону.

Рокко направляет лимузин по круговой дорожке. Бурлящий скульптурный фонтан на время отвлекает меня, пока мы не попадаем под тень гигантского поместья. Он покрыт черепицей и в три раза шире своей высоты, из-за чего я задаюсь вопросом, нет ли у этой резиденции собственного почтового индекса.

— Четыре… дымохода? — спрашиваю я. — Один из них для красоты?

Я издаю смешок, но, очевидно, моя шутка из серии «Титаник», остается неуслышанной. (Примеч. «Титаник» был оснащен четырьмя трубами, три из которых являлись рабочими, а последняя выполняла исключительно декоративную функцию).

Рокко быстро выходит из машины и открывает для нас дверь, и в тот момент, когда я ступаю на мощеную дорожку, парадные двери распахиваются и улыбающаяся Хелена спешит к нам с распростертыми объятиями.

— Хадсон, — восклицает она, подходя к сыну. Она оставляет легкие, нежные поцелуи на его щеках, а затем обхватывает их ладонями. — Ты выглядишь отдохнувшим, дорогой.

Рокко разгружает наш багаж, а Хелена подходит ко мне. И только когда она берет меня за руки и наклоняет свое невинное лицо, я задаюсь вопросом, та ли это женщина, что я встречала раньше.

— Очень приятно вновь тебя видеть, Марибель. Я так рада, что ты смогла присоединиться к нам, — говорит она. Взяв меня под руку, она ведет нас мимо женщины, одетой в черно-белую униформу для прислуги, и проводит к входным дверям, которые на деле оказываются гораздо больше, чем казались с подъездной дорожки.

— Спасибо, что пригласили меня, — благодарю я ее, пытаясь не глазеть на широкие двери и открывающийся вид на океан. Две изогнутые лестницы обрамляют фойе, а прямо перед ними располагается окно во всю стену и раздвижные двери, ведущие на крытую террасу, откуда открывается вид на миллиард долларов. — У вас прекрасный дом.

— О, спасибо. Приятно это слышать. — Хелена прикладывает руку к своей груди, и я думаю о том, как часто ей приходится принимать комплименты в этом доме. Мне кажется, что даже Далай Лама не смог бы остаться равнодушным к такому месту.

— Миссис Резерфорд, куда прикажете положить эти сумки? — спрашивает Рокко с порога.

— Ах, да. Хадсон остановится в комнате Рузвельта, — говорит она так небрежно, будто это пустяк, будто каждый называет свои комнаты в честь мертвых президентов. — А Марибель мы разместим в апартаментах Кеннеди.

— Мама, раздельные комнаты? — усмехается Хадсон, приподняв бровь. — Это действительно необходимо?

Улыбка Хелены исчезает.

— Так положено. В общем, я провожу Марибель в ее комнату. Встретимся через несколько минут на террасе. Шеффилды скоро будут здесь. Я знаю, им не терпится познакомиться с нашей почетной гостьей.

Хелена снова берет меня под руку и ведет вверх по лестнице, что находится с левой стороны, вдоль длинного коридора, увешанного портретами. Затем она заворачивает за угол и снова ведет меня вдоль очередного бесконечно длинного коридора, пока мы не останавливаемся перед полированной деревянной дверью, по обе стороны от которой располагаются окна с видом на океан.

Быстро повернув дверную ручку, она распахивает дверь с широкой улыбкой на лице и разводит руки в стороны.

— Добро пожаловать в апартаменты Кеннеди, — произносит она с гордым, но сдержанным видом. Форма комнаты напоминает половинчатый шестиугольник, из которой открывается потрясающий вид на океан. В ней огромная кровать с балдахином и очень высокий потолок. — У тебя есть отдельная ванная комната. Вон там.

Хелена ведет меня в ванную, сошедшую со страниц глянцевых журналов. Я провожу кончиками пальцев по белым мраморным шкафчикам, прежде чем посмотреть на ванну с сияющими ножками, расположившуюся в углу под хрустальной люстрой.

Если бы я не знала наверняка, то решила бы, что Хелена предоставила мне самую лучшую комнату в доме. Может, таким способом она хочет извиниться за нашу прошлую встречу?

— Надеюсь, тебе будет здесь удобно, — говорит она, поворачиваясь ко мне.

Я не осознавала, что у меня отвисла челюсть, пока не решила ответить ей.

— Эта комната, эти апартаменты, — говорю я, округлив глаза. — Они потрясающие. Спасибо вам большое, Хелена.

— Чуть не забыла, — говорит она, подняв палец в воздух и направляясь обратно в спальню. — Эти цветы для тебя.

Я не замечала гигантский букет белых пионов, пока она не упомянула о них.

— Тебе будут приносить свежие цветы каждую неделю. — Хелена слегка наклоняется, касаясь носом верхушки бутона. — Дай мне знать, если предпочитаешь другие цветы.

— Пионы — мои любимые.

— В этом мы похожи. — Хелена подмигивает мне. Кажется, теперь мне нравится Хелена… по крайней мере, эта версия ее. Остается только надеяться, что она искренна.

— Я хотела тебе сказать, — начинает она, прижав руку к груди, — что искренне сожалею о том, как повела себя в нашу первую встречу. Думаю… я была шокирована. И, наверное, немного разочарована тем, что мой единственный ребенок скрыл от меня такую чрезвычайно важную новость. Не хотела быть с тобой такой холодной, Марибель. Надеюсь, ты сможешь простить меня.

— Он ничего от вас не скрывал, — говорю я. — Просто ждал подходящего момента, чтобы рассказать вам эту новость. Он хотел сообщить об этом здесь, в присутствии всех родственников.

— Ну, как бы там ни было, — она округляет глаза, а затем прищуривается, — это было не самое лучшее мое поведение в тот день, и за это я извиняюсь. Очень хочу узнать тебя поближе, дорогая. Ты, должно быть, особенная, раз мой сын решил завязать с холостяцким образом жизни.

— Спасибо вам, Хелена. Я тоже хочу познакомиться с вами поближе.

Мы стоим в тишине, глядя друг другу в глаза, а затем она кивает.

— Ладно, ну, не буду мешать тебе обустраиваться. Прошу, присоединяйся к нам, когда будешь готова, — говорит она. — Мой муж должен скоро вернуться из города с лобстерами. Ему не терпится познакомиться с тобой.

Хелена выходит из комнаты, закрыв за собой дверь, и я усаживаюсь в центр огромной кровати, окруженной миллионами мягких подушек.