— Не пожелал подъедать объедки? Может, и меня бросишь? Ежели, допустим, нежирные объедки тебе достанутся?

   — Тебе я поклялся.

   — Верю, верю... Грамотен?

   — Нет.

   — Завтра же начнёшь с отцом Игнатием буквы учить. Дружиннику без грамоты нельзя.

   — Эва... — фыркнул презрительно Ягуба.

   — Ну и. Дурак, — сказал княжич спокойно. — Думаешь, на коне скакать, мечом махать, копьём — ума не надо? Ум черпаем мы из мудрых книг. Я с семи лет писать-читать обучен. А сейчас и греческий знаю, и латынь начал учить. — Святослав поглядел на Ягубу и, не найдя в лице должного почтения, рассердился. — Словом, я повелел: ты будешь учиться! И на бронном дворе — с мечом, копьём и луком. И на конном дворе — в седле и без седла. И чтобы через год не хуже Петра был. Пётр у нас сейчас самый ловкий и сильный. Всё! — Святослав встал.

Ягуба остался сидеть.

   — Я встал — и ты встаёшь, понятно? Запоминай.

   — Хорошо, княжич. — Ягуба проворно вскочил на ноги.

   — Иди за мной. Сейчас отведу тебя к воеводе.

С этого дня всё в жизни Ягубы изменилось самым коренным образом.

Он вставал вместе со всей детской дружиной в пять утра. Бежал умываться туда, где молодые воины окатывали друг друга холодной водой. Затем все шли в трапезную. Там они получали по ломтю хлеба с мёдом и по кружке молока. Затем бегом отправлялись на бронный двор и часа два прыгали с грузом, укрепляя ноги, после чего сражались на мечах со щитом, с мечами в обеих руках, с мечом и сулицей, с коротким копьём, с половецкой саблей против меча, с засапожным ножом против вооружённого мечом. Потом шли на стрельбищенский двор, где учились стрелять из лука стоя, сидя, на скаку. И наконец, то, что Ягуба полюбил с первого занятия, — конные игры.

Чего только не требовал от молодых дружинников их наставник, старый седоусый Асен, торк из дружественного рода торков![8] Конечно, Ягуба уступал в ловкости любому из детской дружины. Хотя на реке они во многом и отставали от него, но здесь даже самый младшей Васек Ратшич — голова его едва доставала до плеча Ягубы — легко, играючи побеждал его и на мечах, и на копьях, и в стрельбе из лука, и даже в скачках.

Но самое трудное начиналось, когда все уходили в школу, а Ягубу забирал с собой отец Игнатий.

Голова пухла от обилия нового, дотоле не ведомого Ягубе, глаза предательски слипались, но отец Игнатий не давал ему никакой поблажки.

Первое время мальчик так уставал, что вечером валился спать как убитый.

Только через месяц Ягуба вдруг с удивлением заметил, что не зевает днём на занятиях, что буквы уже не копошатся козявками у него перед глазами, а послушно выстраиваются в слова и несут ему свой сокровенный смысл. Да и руки перестали болеть от тяжёлого меча и копья.

В середине июля памятного для Ягубы 1137 года неожиданно для всех в загородном дворце появился сам Всеволод Олегович, князь Черниговский и Северский.

Мальчики только что кончили заниматься на бронном дворе и раздевались, снимали с себя стёганые безрукавки, подбитые овечьей шерстью. Их надевали, чтобы не пораниться ненароком.

Князь прискакал с ближним боярином Ратшей. Спрыгнул с коня и пошёл было в дом, но обернулся, пригляделся — в ватаге полуголых, одинаково светловолосых, загорелых, блестящих от пота мальчишек трудно было различить Святослава. Наконец князь нашёл сына взглядом, улыбнулся.

Ягуба поразился — словно солнце ослепило вдруг бронный двор — такая была у князя ясная, светлая улыбка. Святослав бросился к отцу. Он уже доставал головой ему до бородки. Князь обнял его, потом отстранил от себя, полюбовался, сжал могучими руками плечи.

   — Хорош!

И вдруг молниеносным движением выхватил меч, отстегнул тяжёлую фибулу на плаще, сбросил его. Каким-то образом дружинник успел подхватить плащ на лету. Всеволод встал в позицию и крикнул:

   — Меч княжичу!

Меч словно чудом появился в руках Святослава.

   — Нападай.

Святослав сделал выпад.

   — Смелее! Нападай, не бойся ударить, сын!

Святослав стал яростно рубиться с отцом. Ягуба достаточно долго учился владеть мечом, чтобы понимать, что князь всего лишь защищается. Святослав нападал всё увереннее, всё сильнее отбивал меч отца. В следующее мгновение меч княжича сверкнул на солнце и отлетел на несколько шагов в сторону, а сам он отскочил, потирая кисть правой руки. Как это произошло, Ягуба не успел заметить.

   — Молодец! — похвалил князь сына и взглянул на Ягубу. — Это ты Я — губа? — произнёс он раздельно.

   — Я, князь.

Всеволод внимательно посмотрел на мальчика и молча пошёл к дому.

На высоком крыльце его ждала княгиня Агафья. Лицо её светилось такой радостью и счастьем, что Святослав поразился. Она не сводила глаз с мужа.

Князь, почитай, первый раз за полтора месяца приехал из Чернигова к ней, а она словно забыла все свои обиды и слёзы.

Всеволод стремительно взбежал по ступеням, обнял жену и, не обращая внимания на стоящих на бронном дворе людей, поцеловал её — не троекратно, по обычаю, а в губы. Святослава удивило, как безвольно висевшие в первый момент руки матери вдруг ожили, налились силой и обняли крепкую загорелую шею отца. В душе мальчика шевельнулось неприязненное чувство, но он не мог разобрать — к отцу или к матери, так необъяснимо изменившейся в одно мгновение...

А отец уже ввёл княгиню в дом, и слуга закрыл за ними тяжёлую дверь.

Святослав оглянулся. Лица людей, свидетелей этой сцены, светились искренней радостью. Только неизвестно откуда взявшийся боярин воевода Векса задумчиво подёргивал себя за бородку, да Пётр, всезнающий, умный Пётр, соперник княжича в греческом и в латыни, потупил глаза в землю. Зато Ягуба, простая душа, стоял с разинутым ртом.

   — Закрой, ворона влетит, — толкнул его локтем княжич.

   — Как он у тебя меч-то выбил, а? — восторженно молвил Ягуба.

Но не успел Святослав сказать, что отец лучший боец на мечах не только в Чернигове, но и в далёком Киеве, как Ягуба добавил столь же восторженно:

   — Как он её охомутал-то, а...

   — Замолчи, смерд! — сердито крикнул княжич и, не оглядываясь, пошёл прочь с бронного двора.

Вечером, как обычно, Святослав сидел в библиотеке. Он забрался в каморку отца Игнатия, что располагалась за полками. Старик устроил в ней мягкое ложе, и Святослав любил усесться там с ногами и читать, читать.

С отцом после его приезда он больше не виделся. От сенной девушки, которая иногда, посмеиваясь, прижималась к княжичу, ввергая его в смущение, он узнал, что отец с матерью сразу же пошли в баню, потом вдвоём сели за пиршественный стол, а затем ушли в опочивальню. Святослав хотел было приструнить её, но любопытство взяло верх, и он дослушал до конца.

   — Княгиня такая счастливая была, просто ужас! — закончила девушка и мечтательно улыбнулась. — Я бы для князя... — Но заметила, что Святослав смотрит на неё с яростью, тотчас умолкла и исчезла в соседней горнице, словно её и не было...

Листая книгу, Святослав никак не мог вникнуть в тонкую вязь греческой философской премудрости.

Что находят женщины в его отце?

В библиотеке раздались голоса. Святослав прислушался. Говорил его отец. Его рокочущий низкий голос ни с каким другим не спутаешь. С ним был Ратша — голос с хрипотцой, и в каждом слове затаённая насмешка.

Святослав хотел было выйти из каморки, как вдруг отчётливо услышал вопрос Ратши:

   — Ублаготворил княгинюшку?

Святослав не сразу понял смысл вопроса, а когда сообразил, — кровь бросилась к щекам. Он замер.

   — Спит...

   — А сам чего не спишь? Зачем меня вызвал, князь?

   — Да так... Выпей со мной, боярин. Тебе греческого, сладкого или рейнского?

«Откуда здесь вино? — подумал растерянно Святослав. — Наверное, отец с собой захватил».

   — Греческого.

   — Никак не перестаю удивляться своей княгине, — заговорил отец после короткого молчания. — Кажется, всё при ней: и стать, и красота, и кожа, как сметана... А что-то не так...