До слуха княжича донёсся хрипловатый смешок Ратши.
— Что это ты всё кругами ходишь? Говори уж прямо, в чём дело.
— Да вот... Приметил я тут одну из Агафьиных сенных девушек...
— Эк тебя заносит — не успел из жениной опочивальни выйти...
— Да что ты знаешь! — перебил князь боярина. — Княгиня, она квёлая какая-то, лежит колода колодой. А от девки этой жаром пышет, запах идёт самый бабий, и глазами так и стреляет...
— Постой, князь, — медленно заговорил Ратша, — мы сюда за делом приехали, а ты всё порушишь мановения одного ради.
Святослав нечаянно шевельнулся в своём закутке, и с колен на пол с шумом упала книга.
— Кто здесь? — раскатился зычный голос отца. — Выходи!
Святослав сжался испуганно, потом взял себя в руки, неспешно вышел в библиотеку, прошёл за полками и, оказавшись за спиной отца и Ратши, сказал:
— Это я, князь. Читал в каморке отца Игнатия, задремал, книга упала... извини...
Отец внимательно вгляделся в лицо сына.
Святославу показалось, что в тусклом свете светильника лицо отца плывёт, меняется, растекается, то приближаясь, то удаляясь. Наваждение рассеялось от вопроса Ратши:
— Задремал, говоришь? И не слышал, как мы вошли, княжич?
— Не слышал.
— Аристотель? — Отец указал глазами на книгу в руках сына.
— Эсхил.
— Это ты молодец, что Эсхила читаешь.
— И засыпаешь над ним, — хохотнул Ратша.
— В молодости я мечтал возродить в Киеве античный театр, что так бездумно погубили ромеи у себя в Византии, увлёкшись конными ристалищами на ипподромах. Митрополит воспротивился, — сказал князь и пошёл к ларям, где стояли две сулеи с вином.
Свет упал на князя Всеволода, и Святослав в который раз подумал, до чего красив его отец. Он был в лёгком хиновском[9] халате, распахнутом на груди. Золотистые волосы курчавились над могучей, как ствол дуба, шеей, небольшая ухоженная бородка и подстриженные усы пшеничного цвета оттеняли пунцовые губы, а воспетые в сотнях песен бесовские зелёные глаза в тёмных ресницах чуть щурились привычной усмешкой.
— Не засиживайся, иди спать, — сказал князь. — И ты, боярин, иди. Завтра тебе чуть свет вставать, к приезду дорогих гостей готовиться. — Он вышел из библиотеки, взяв с собой сулею с вином.
— Как мой младший у тебя в дружине себя показывает... — спросил боярин Святослава и добавил, словно вспомнил: — Княжич?
— Трудновато ему: на два года моложе всех. Но тянется, не уступает. — И так же, после паузы, добавил: — Боярин.
Ратша мгновенно уловил упрёк и то, как произнёс это слово княжич, и рассмеялся.
— Ты же знаешь, княжич, мы с твоим отцом тоже вот с таких лет вместе, не разлей вода. И в бою, и в пиру...
«И с киевскими непотребными жёнками», — добавил про себя неприязненно княжич.
— И на охоте, — словно прочитав мысли Святослава, плотоядно и насмешливо протянул боярин.
— А о каких дорогих гостях говорил отец? — Святослав не заметил, как в его речь ворвалась та самая насмешливая интонация, с которой всё время говорил боярин.
— Твой младший дядя приедет.
Святослав радостно улыбнулся — он любил дядю Мстислава, родного брата матери.
Мстислав приехал в середине дня. Его сопровождали трое ближних бояр и два десятка дружинников, каждый со своим меченошей. Если считать ещё слуг и коноводов, приезжих набралось почти с сотню человек. Просторный двор загородного дома сразу стал маленьким и шумным.
Дядя расцеловал княгиню Агафью, шумно поздоровался со Всеволодом, стиснул в объятиях Святослава, подхватил пятилетнего Ярослава, поднял его на вытянутых руках, потом расцеловал в пышущие румянцем щёки, отдал дядьке и подошёл к толпе нянек и мамок.
— Что это у нас тут такое глазастое? — спросил он и присел на корточки перед самой младшей дочерью Всеволода двухлетней Анной, черноглазой и черноволосой.
— Это твой дядя Мстислав, — сказала дочери княгиня Агафья.
Анна серьёзно поглядела на князя. Он подмигнул ей, и девочка снисходительно улыбнулась, отчего на щёчках появились вкусные ямочки.
— Ты смотри какая черноглазая — в нашу породу! — сказал Мстислав сестре, взял на руки девочку и несколько раз высоко подбросил её в воздух. Княгиня Агафья испуганно охнула, а девочка счастливо засмеялась и сказала отчётливо:
— Ещё!
— Ладушка ты моя! — Мстислав ещё раз высоко-высоко подбросил ребёнка, поймал, прижал к себе и спросил громким шёпотом: — Пойдёшь к дяде?
Анна спрятала лицо и едва слышно ответила:
— Не...
Святослав смотрел на них, с трудом удерживая на лице улыбку: после того, что он случайно услышал вечером в библиотеке, всё происходящее казалось ему фальшивым, а слащавая картина семейного счастья вызывала раздражение.
И потом, когда пировали с Мстиславом и его ближними боярами, всё это продолжалось: Всеволод время от времени обнимал княгиню за плечи, ласково притягивая к себе. А мать вскидывала на мужа глаза, такие преданные, любящие, глупые, что у Святослава каждый раз ныло сердце — как она могла, как ей удалось забыть всё вот так сразу, забыть слёзы долгих одиноких ночей, тоску бесконечных недель, обиду и ревность. Неужели она не понимает — всё это для Мстислава. Уедет брат — и умчится отец в Чернигов к своим тамошним непотребным бабам. А всё это — только игра, и ведётся она ради того, чтобы выторговать что-то у Мстислава...
Что удалось отцу выторговать, Святослав узнал только на следующий день от старого боярина Вексы, принимавшего участие в княжеском совете.
Разговор княжич повёл издалека:
— Расспрашивал тебя боярин Ратша о своём сыне, воевода?
— А как же, княжич, — ответил старый воевода, — он отец.
— И меня расспрашивал... Ты похвалил?
— За что мне его хаять? Справный отрок, старается.
— А долго сидели за столом?
— Когда?
— Вчера, на совете.
— Долго.
— Уговорил отец дядю Мстислава? — наудачу спросил княжич.
— Князь Мстислав не баба, чтобы его уговаривать. Он свою выгоду понимает, — попался на нехитрую уловку старик.
— Какую?
— Юрия Владимировича укоротить. Больно часто, сидя у себя на Клязьме, в киевские дела руки запускает.
Юрия в Киеве недолюбливали, а за привычку вмешиваться в дела южных княжеств из своего северного далёка называли Долгоруким.
— И что же?
— Известно, наш князь всегда своего добивается.
— Значит... — Святослав не закончил свою мысль.
— Значит, вместе выступим.
— Когда?
— А ты уже завтра на войну собрался? Рано тебе, княжич. Твой отец в первый поход пошёл, когда ему четырнадцать годов стукнуло. Так что ждать тебе ещё год, никак не меньше. А сейчас поедешь с матерью, братом, сестрой и с детской дружиной в Киев.
— Почему в Киев?
— Для твоей же безопасности. Князья сражаются друг с другом, а их семьи в Киеве соседями живут под рукой великого князя и митрополита. Так от веку заведено. Случается, что в Святой Софии женщины рядом обедню стоят, и каждая Бога за своего мужа молит. А мужья тем временем, возможно, на бранном поле друг с другом бьются. Ещё при сынах старого Владимира то заведено было. Чтобы ненароком не застило какому князю голову, не схватил бы семью брата своего и не совершил грех, пред которым грех Святополка Окаянного, убившего своих родных братьев Бориса и Глеба, бледнеет.
В Киев они поехали в конце лета.
Там в это время княжил средний сын Владимира Мономаха — Ярополк.
Узнав о союзе Всеволода и Мстислава, он в свою очередь стал собирать сторонников.
Так Южная Русь раскололась на два лагеря.
Большинство князей пошли за Ярополком, законным великим князем: князь Переяславльский, князь Смоленский, князь Суздальский, многие подручные князья, наёмная конница «чёрных клобуков»[10].
9
Хиновский — китайский (в широком смысле — восточный) шёлковый халат.
10
...конница «чёрных клобуков»... — Имеются в виду тюркские племена, осевшие на южных границах Киевской Руси при Мономахе и получавшие землю за обязательство помогать в борьбе с половцами; затем стали принимать участие и в княжеских усобицах.