А Федя все сумрачней да угрюмей, а Маша точно и взаправду начала прихварывать, - на глазах у меня тает; слегла. Один раз я сижу подле нее - она задумалась крепко, - вдруг входит Федя бодро так, весело: "Здравствуйте!" - говорит. Я-то обрадовалась: "Здравствуй, здравствуй, голубчик!" Маша только взглянула - чего, мол, веселье такое?
- Маша! - говорит Федя. - Ты умирать собиралась, молода еще, видно, ты умирать-то!
Сам посмеивается. Маша молчит.
- Да ты очнись, сестрица, да прислушайся! Я тебе весточку принес.
- Бог с тобой и с весточкой! - ответила. - Ты себе веселись, Федя, а мне покой дай.
- Какая весточка, Федя, скажи мне? - спрашиваю.
- Услышишь, тетушка милая! - и обнял меня крепкокрепко и поцеловал. - Очнись, Маша! - за руку Машу схватил и приподнял ее. - Барыня объявила нам: кто хочет откупаться на волю - откупайся, очень дешево отпущу… Молодой барин, слышно, в карты проигрался, так деньги ей до зарезу надобны. Дядя Матвей порешил, что не то пожитки, руку свою правую продам, да откуплюсь. Порешил: на завод наймусь, - не то что службу там всякую отбывать, - камни буду на себе возить… И все согласны, что ему откупиться следует: семья у него - всего жена да мальчишка, как-нибудь биться можно…
Рассказывает Федя, а мы слушаем… Я хочу что-то сказать, да слова не приберу… Вдруг Маша как вскрикнет, как бросится брату в ноги! Целует и слезами обливает, дрожит вся, голос у ней обрывается…
- Откупи меня, родной, откупи! Милый мой, откупи меня! Господи! Помоги же нам, помоги!
Федя уж и сам рекою разливается, а у меня сердце покатилось - стою, смотрю на них.
- Погоди ж, Маша, - проговорил Федя, - дай опомниться-то! Обсудить, обдумать надо хорошенько!
- Не надо, Федя! Откупайся скорей… скорей, братец милый!
- Помехи еще есть. Маша, - я вступилася, - придется продать, почитай, последнее. Как, чем кормиться-то будем?
- Я буду работать, братец! Безустанно буду работать! Я выпрошу, выплачу у людей! Я закабалюсь куда хочешь, только выкупи ты меня! Родной мой, выкупи! Я ведь изныла вся! Я дня веселого, сна спокойного не знала! Пожалей ты моей юности! Я ведь не живу - я томлюсь! Ох, выкупи тдедя, выкупи! Иди, иди к ней…
Одевает его, торопит, сама молит-рыдает! Я и не опомнилась, как она его выпроводила. Сама по избе ходит, руки ломает. И мое сердце трепещет, словно в молодости, - вот что затевается! Трудно мне было сообразиться, еще труднее успокоиться…
Ждем мы Федю, ждем, не дождемся! Как завидела его Маша, - заплакала, зарыдала, а он нам еще издали кричит: "Слава богу!" Маша так и упала на лавку… Долго, долго еще плакала… Мы унимать.
- Пускай поплачу, - говорит, - не тревожьтесь: сладко мне и любо, словно я на свет божий нарождаюсь! Теперь мне работу давайте! Я здорова… Я сильная какая, если б вы знали!
Вот и откупились мы. Избу, все спродали. Жалко мне было покидать, и Феде сгрустнулось: садил, растил - все прощай! Только Маша веселая и бодрая - слезки она не выронила. Какое! Словно она из живой воды вышла - в глазах блеск, на лице румянец; кажется, что каждая жилка радостью дрожит… Дело так и кипит у нее… "Отдохни, Маша!" - "Отдыхать? Я работать хочу!" - и засмеется весело. Тогда я впервые узнала, что за смех у нее звонкий! То Маша белоручкой слыла, а теперь Машу первой рукодельницей, первой работницей величают. И женихи к нам толпой…
А барыня-то гневалась - боже мой! Соседи смеются: "Холопка глупая вас отуманила! Она нарочно больною притворилась. Ведь вы, небось, даром почти ее отпустили?" Барыня и вправду Машей не дорожилась.
Поселились мы в избушке ветхой, в городе, да трудиться стали. Бог нам помог, мы и новую избу срубили. Федя женился. Маша замуж пошла. Свекровь в ней души не слышит: "Она меня, словно дочь родная, утешает - что это за веселая! Что за работящая!" Больна с той поры не бывала.
Федю тоже бог благословил: живет с женою согласно, и я при них живу, детушек нянчу. Два сынишка у него, такие живчики…