Въ моемъ распоряженіи имѣется разсказъ, написанный лицомъ, которому было разрѣшено свиданіе съ однимъ изъ заключенныхъ въ Мценской пересыльной тюрьмѣ и мнѣ не приходилось читать ничего болѣе трогательнаго, чѣмъ этотъ простой разсказъ. Онъ былъ написанъ подъ свѣжимъ впечатлѣніемъ свиданій въ Мценскѣ съ любимымъ братомъ, котораго удалось увидать много лѣтъ спустя, послѣ его полнаго исчезновенія изъ міра живыхъ; съ трогательнымъ добросердечіемъ авторъ воспоминаній посвящаетъ всего нѣсколько строкъ ужасамъ Бѣлгородской тюрьмы. «Я не буду говорить объ этихъ ужасахъ», — сказано въ воспоминаніяхъ, — «такъ какъ я спѣшу разсказать о томъ лучѣ радости, который пронизалъ мрачную жизнь заключеннаго», — и вслѣдъ затѣмъ цѣлыя страницы воспоминаній заполнены детальными описаніями той радости, которую дали короткія свиданія въ Мценскѣ съ людьми, бывшими въ теченіи многихъ лѣтъ погребенными заживо.
«Старики и молодежь, родители, жены, сестры и братья — всѣ они стекались въ Мценскъ изъ разныхъ мѣстъ Россіи, изъ самыхъ разнообразныхъ классовъ общества, общая радость при свиданіяхъ и общая скорбь при разлукѣ объединила ихъ въ одну большую семью. Какое это было дорогое, драгоцѣнное время!»
«Дорогое, драгоцѣнное время!» — Какая глубокая скорбь звучитъ въ этомъ восклицаніи, вырвавшемся изъ глубины сердца, если мы примемъ во вниманіе, что эти свиданія были съ узниками, оставлявшими Россію навсегда, чтобы пройти путь въ 7000 верстъ и быть заключенными въ странѣ скорби и слезъ — Сибири. «Дорогое, драгоцѣнное время!» И авторъ воспоминаній детально описываетъ свиданія; разсказываетъ о пищѣ, которую они приносили узникамъ, чтобы подкрѣпить ихъ силы послѣ шестилѣтняго заключенія, о различныхъ рабочихъ инструментахъ, которые имъ дарили для ихъ развлеченія; объ аккуратныхъ приготовленіяхъ къ далекому и длинному путешествію черезъ Сибирь; о подкандальникахъ, которые приготовлялись, чтобы кандалы не натирали ногъ тѣмъ пяти товарищамъ, которымъ предстояло пройти весь путь въ кандалахъ; и, наконецъ, слѣдуетъ описаніе длиннаго ряда тѣлегъ съ двумя узниками и двумя жандармами на каждой, прибытіе на желѣзнодорожную станцію и скорби при разлукѣ съ любимыми людьми, изъ которыхъ до сихъ поръ ни одинъ не вернулся, а многихъ уже нѣтъ.
Приведенные примѣры даютъ уже понятіе объ русскихъ уголовныхъ тюрьмахъ. Много страницъ можно было бы еще наполнить, беря примѣры изъ различныхъ тюремъ, но это было бы повтореніемъ. И старыя и новыя тюрьмы ничѣмъ не отличаются другъ отъ друга. Всѣ наши карательныя учрежденія превосходно охарактеризованы слѣдующими словами изъ тѣхъ же тюремныхъ воспоминаній, которыми я уже пользовался выше.
«Въ заключеніе», — говоритъ авторъ этихъ воспоминаній, — «я долженъ прибавить, что наконецъ въ тюрьму назначили новаго смотрителя. Старый вздорилъ съ казначеемъ: они не могли миролюбиво подѣлить доходовъ отъ арестантскаго пайка и въ заключеніе оба были прогнаны со службы. Новый смотритель не такой звѣрь, какъ его предшественникъ. Но я слышалъ, однако, что при немъ арестанты еще больше голодаютъ и что онъ нисколько не стѣсняется прогуливаться кулакомъ по ихъ физіономіямъ». Вышеприведенный отрывокъ превосходно суммируетъ «тюремныя реформы» въ Россіи. Одного изверга прогоняютъ со службы, но на его мѣсто сажаютъ другого, иной разъ еще худшаго. Не замѣной одного негодяя другимъ, а лишь путемъ коренной реформы всей системы можетъ быть достигнуто какое-либо улучшеніе въ этой области; къ этому заключенію пришла и спеціальная правительственная коммиссія, недавно разсматривавшая этотъ вопросъ. Но конечно было бы величайшимъ самообманомъ думать, что возможны какія бы то ни было улучшенія при существующей системѣ государственнаго управленія. По меньшей мѣрѣ, полдюжины правительственныхъ коммиссій засѣдаютъ для обсужденія вышеуказанныхъ вопросовъ и всѣ онѣ пришли къ заключенію, что правительство должно рѣшиться на очень крупные расходы, въ противномъ же случаѣ въ нашихъ тюрьмахъ будутъ господствовать старые порядки. Еще болѣе чѣмъ въ крупныхъ расходахъ, наши тюрьмы нуждаются въ честныхъ и способныхъ людяхъ, но за такими людьми теперешнее русское правительство не гонится, хотя они существуютъ въ Россіи, и даже въ немаломъ количествѣ. Я укажу, для примѣра, на одного такого честнаго человѣка, полковника Кононовича, коменданта Карійскихъ промысловъ. Не вовлекая казну въ новые расходы, полковникъ Кононовичъ ухитрился починить и привести въ порядокъ старыя полусгнившія тюремныя зданія, сдѣлавъ ихъ болѣе или менѣе удобообитаемыми; располагая ничтожными средствами, онъ улучшилъ арестантскую пищу. Но было достаточно случайной похвалы путешественника, посѣтившаго Карійскую ссыльную колонію, и такой же похвалы, въ письмѣ, перехваченномъ на пути изъ Сибири, чтобы сдѣлать полковника Кононовича подозрительнымъ въ глазахъ нашего правительства. Онъ былъ немедленно уволенъ и его замѣститель получилъ приказаніе возвратиться къ старому суровому режиму. На политическихъ преступниковъ, пользовавшихся относительной свободой по отбытіи ими сроковъ, были снова надѣты кандалы, двое изъ нихъ, однако, не захотѣли подчиниться этому варварскому распоряженію и предпочли покончить съ собой. На Карѣ водворился желательный для правительства «порядокъ». Другой сибирскій чиновникъ, генералъ Педашенко, попалъ въ немилость за то, что отказался утвердить смертный приговоръ, вынесенный военнымъ судомъ политическому арестанту Щедрину. Щедринъ обвинялся въ томъ, что ударилъ офицера, оскорбившаго двухъ его товарищей по заключенію, Богомолецъ и Ковальскую.
Подобныя явленія въ порядкѣ вещей въ Россіи. Займетесь ли вы распространеніемъ образованія, улучшеніемъ быта арестантовъ или какой-либо другой работой гуманитарнаго характера, вы неизмѣнно вызовете неудовольствіе и подозрѣніе правительства, а въ случаѣ если вы окажетесь виновникомъ, вамъ прикажутъ подать въ отставку. Вблизи Петербурга имѣется исправительная колонія для дѣтей и подростковъ. Судьбѣ этихъ несчастныхъ дѣтей нѣкій господинъ Гердъ (внукъ знаменитаго шотландца, помогавшаго Александру I въ дѣлѣ реформы нашихъ тюремъ) посвятилъ всю свою энергію. Онъ отдался этому дѣлу всѣмъ сердцемъ и, по справедливости, могъ быть названъ вторымъ Песталоцци. Подъ его облагораживающимъ вліяніемъ, испорченные маленькіе воришки и другія дѣти, испорченные вліяніемъ улицы и тюрьмы, становились людьми въ лучшемъ смыслѣ этого слова. Удаленіе мальчика изъ общихъ мастерскихъ или высылка его изъ класса были самыми серіозными наказаніями, практикуемыми въ этой колоніи; немудрено, что она вскорѣ сдѣлалась образцовой. Но русское правительство не нуждается въ людяхъ, подобныхъ Герду. Его уволили отъ занимаемаго имъ мѣста и колонія, которой онъ такъ гуманно управлялъ, превратилась въ обычную русскую тюрьму, съ обычной системой наказаній, до розгъ и карцера включительно.
Приведенные нами примѣры въ достаточной степени ясно указываютъ какъ на недостатки системы, такъ и на то, чего можно ожидать отъ нашихъ властей. Воображать, что возможна какая либо реформа въ нашихъ тюрьмахъ, было бы явной нелѣпостью при данныхъ условіяхъ. Наши тюрьмы являются лишь отраженіемъ всей нашей жизни при теперешнемъ режимѣ; и онѣ останутся такими до тѣхъ поръ, пока наша правительственная система и вся наша жизнь не измѣнятся кореннымъ образомъ. Тогда, и лишь тогда, «Россія сможетъ показать, что она въ состояніи сдѣлать;» но тогда, я надѣюсь, мы найдемъ для борьбы съ преступленіями нѣчто получше такъ называемыхъ «прекрасныхъ тюремъ.»
Глава III
Петропавловская крѣпость
Неограниченная монархія невозможна безъ Тоуэра или Бастилліи. Петербургское правительство не представляетъ исключенія изъ этого правила и имѣетъ свою Бастиллію — Петропавловскую крѣпость. Снаружи она не имѣетъ такого мрачнаго вида, какой имѣла Парижская Бастиллія. Ея низкіе гранитные бастіоны, выходящіе на Неву, имѣютъ вполнѣ современный видъ. Въ стѣнахъ крѣпости находится монетный дворъ, каѳедральный соборъ съ гробницами членовъ императорской фамиліи, нѣсколько зданій, занимаемыхъ инженерами и военными властями и большіе арсеналы въ новомъ кронверкѣ на сѣверной сторонѣ. Днемъ ворота крѣпости открыты для обычнаго уличнаго движенія.