Тюрьма, въ которой содержатся политическіе на Средней Карѣ, это — одно изъ тѣхъ ветхихъ прогнившихъ зданій, о которыхъ я говорилъ выше. Оно страдало переполненіемъ уже, когда въ немъ помѣщались 91 политич. арест.; съ прибытіемъ новой партіи въ 60 чел., переполненіе, конечно, усилилось въ громадной степени; вѣтеръ и снѣгъ свободно проникаютъ въ щели, образовавшіяся между сгнившими бревнами; благодаря такимъ же щелямъ на полу, изъ-подъ него страшно дуетъ. Главной пищей арестантовъ является черный хлѣбъ и гречневая каша; мясо выдается имъ лишь тогда, когда они работаютъ надъ добычей золота, т.-е. всего въ теченіи 3-хъ мѣсяцевъ въ году, да и тогда его получаютъ лишь 50 чел. изъ 150. Вопреки закону и обычаю, всѣ они были закованы въ 1881 г. въ кандалы и даже работали въ кандалахъ.

Для «политическихъ» не имѣется госпиталя и больные, которыхъ не мало, остаются на нарахъ, рядомъ съ здоровыми, въ тѣхъ же холодныхъ камерахъ, въ той же удушающей атмосферѣ. Даже психически разстроенную М. Ковалевскую до сихъ поръ держатъ въ тюрьмѣ. Къ счастью, среди политическихъ имѣются собственные врачи. Что же касается тюремнаго врача, то для его характеристики достаточно сказать, что М. Ковалевская была въ его присутствіи, во время одного изъ припадковъ ея безумія, брошена на полъ и жестоко избита. Женамъ политическихъ арестантовъ разрѣшено жить на Нижней Карѣ и посѣщать мужей дважды въ недѣлю, а также приносить имъ книги. Значительное количество заключенныхъ умираютъ медленной смертью, въ большинствѣ случаевъ отъ чахотки, и процентъ смертности быстро возрастаетъ.

Самымъ страшнымъ зломъ Карійской каторги является ничѣмъ не сдерживаемый произволъ тюремнаго начальства; заключенные находятся цѣликомъ въ зависимости отъ капризовъ людей, назначаемыхъ начальствомъ со спеціальной цѣлью «держать ихъ въ ежевыхъ рукавицахъ». Начальникъ военной команды на Карѣ открыто говоритъ, что онъ былъ бы радъ, если бы какой-нибудь «политическій» оскорбилъ его, такъ какъ оскорбителя повѣсили бы; тюремный врачъ лѣчитъ арестантовъ при помощи кулаковъ; адъютантъ генералъ-губернатора, капитанъ Загаринъ, въ отвѣтъ на угрозу арестантовъ пожаловаться министру юстиціи, громко заявилъ: «Я вашъ губернаторъ, вашъ министръ, вашъ царь!» Достаточно ознакомиться съ исторіей «бунта» въ Красноярской тюрьмѣ, вызваннаго тѣмъ же капитаномъ Загаринымъ, чтобы убѣдиться, что вмѣсто того, чтобы находиться на государственной службѣ, подобный господинъ долженъ былъ бы сидѣть въ домѣ умалишенныхъ. Даже женщинамъ изъ политическихъ приходилось терпѣть отъ его грубости: онъ оскорблялъ въ нихъ даже чувство стыдливости. Но когда Щедринъ, защищая свою невѣсту, ударилъ Загарина по лицу, военный судъ вынесъ Щедрину смертный приговоръ. Генералъ Педашенко поступилъ согласно громко выраженному мнѣнію всего Иркутскаго общества, замѣнивъ смертный приговоръ двухнедѣльнымъ арестомъ въ карцерѣ, но, къ сожалѣнію, немногіе русскіе чиновники отличаются смѣлостью исправлявшаго должность генералъ-губернатора Восточной Сибири. Карцера, кандалы, приковка къ тачкѣ, — таковы обычныя наказанія, и при томъ вѣчныя угрозы «сотней плетей». «Запорю! Сгною въ карцерѣ!» — постоянно слышатъ арестанты окрики начальства. Но, къ счастью, тѣлесное наказаніе не примѣняется къ политическимъ. Пятидесятилѣтній опытъ научилъ чиновниковъ, что день, когда бы вздумали примѣнить это наказаніе къ политическимъ, былъ бы «днемъ великаго кровопролитія», какъ выражаются издатели «Народной Воли», описывая жизнь своихъ друзей въ Сибири[34].

Предписанія закона, относящіяся къ ссыльнымъ, открыто ставятся ни во что, какъ высшимъ, такъ и низшимъ начальствомъ. Такъ напр. Успенскій, Чарушинъ, Семеновскій и Шишко были выпущены въ вольныя команды въ деревнѣ Карѣ, въ качествѣ «испытуемыхъ», согласно закону. Но въ 1881 г., по министерскому распоряженію, вызванному, неизвѣстно, какими причинами, было рѣшено посадить ихъ обратно въ тюрьму.

Убѣдившись такимъ образомъ, что политическіе каторжане находятся внѣ закона и что надежды на улучшеніе участи тщетны, двое изъ карійцевъ совершили самоубійство. Успенскій, мучившійся на каторжныхъ работахъ съ 1872 г., твердо переносившій всѣ бѣдствія, силу воли котораго ничто до того времени не могло сломить, послѣдовалъ примѣру двухъ своихъ товарищей. Если бы политическіе на Карѣ были обыкновенными уголовными убійцами, у нихъ все же была бы надежда, что, отбывъ 7–10–12 лѣтъ каторжныхъ работъ, они въ концѣ концовъ были бы выпущены на свободу и переведены въ какую-либо губернію Южной Сибири, сдѣлавшись такимъ образомъ, согласно закону, поселенцами. Но законы писаны не для политическихъ… Н. Г Чернышевскій уже въ 1871 г. отбылъ 7 лѣтъ каторжныхъ работъ, согласно приговору суда. Если бы онъ убилъ своихъ отца и мать, или поджогъ домъ съ полъ-дюжиной дѣтей, по отбытіи каторги онъ былъ бы поселенъ въ какой-нибудь деревушкѣ Иркутской губерніи. Но онъ писалъ статьи по экономическимъ вопросамъ; онъ печаталъ ихъ… съ разрѣшенія цензуры; правительство считало его, какъ возможнаго вождя конституціонной партіи въ Россіи и, вслѣдствіе всѣхъ этихъ причинъ, онъ былъ похороненъ заживо въ крохотномъ городишкѣ Вилюйскѣ, находящемся среди болотъ и лѣсовъ въ 750 верстахъ за Якутскомъ. Тамъ, изолированный отъ всего міра, всегда подъ строгимъ надзоромъ двухъ жандармовъ, живущихъ въ одной съ нимъ избѣ, онъ прожилъ уже цѣлые годы, и ни агитація русской прессы, ни резолюціи международныхъ литературныхъ конгрессовъ не могли вырвать его изъ рукъ подозрительнаго правительства. Такова же, вѣроятно, будетъ и судьба «политическихъ», находящихся въ настоящее время на Карѣ. Когда наступитъ законный срокъ ихъ выхода на поселеніе — вмѣсто освобожденія ихъ переведутъ изъ болѣе мягкой по климату Забайкальской области куда-нибудь въ тундры полярнаго круга.

Какъ ни тяжело положеніе уголовныхъ ссыльно-каторжныхъ въ Сибири, правительство нашло возможнымъ подвергнуть такому же, если не худшему наказанію тѣхъ изъ своихъ политическихъ враговъ, которыхъ оно не смогло, даже при помощи подтасовки судовъ, сослать на каторгу или на поселеніе. Оно достигаетъ этого результата при помощи «административной ссылки или высылки» въ болѣе или менѣе отдаленныя губерніи имперіи безъ приговора, даже безъ признака какого-либо суда, просто по приказанію всемогущаго шефа жандармовъ.

Каждый годъ отъ 500 до 600 юношей и дѣвушекъ бываютъ арестовываемы по подозрѣнію въ революціонной агитаціи. Слѣдствіе продолжается отъ шести мѣсяцевъ до двухъ лѣтъ и даже болѣе, сообразно съ числомъ лицъ арестованныхъ по этому «дѣлу» и важностью обвиненія. Не болѣе 1/10 части изъ всего числа арестованныхъ бываетъ предаваемо суду. Всѣ же остальные, противъ которыхъ нельзя выдвинуть никакого обоснованнаго обвиненія, но которые были аттестованы шпіонами въ качествѣ людей «опасныхъ», всѣ тѣ, кто, по своему уму, энергіи и «радикальнымъ взглядамъ», могутъ сдѣлаться «опасными»; и въ особенности тѣ, кто во время подслѣдственнаго заключенія, проявили «духъ непочтительности», — всѣ они высылаются въ какое-нибудь болѣе или менѣе отдаленное, глухое мѣсто, лежащее на пространствѣ между Колой и Камчаткой. Николай I не унижалъ себя до подобныхъ лицемѣрныхъ способовъ преслѣдованія и въ теченіи всего царствованія «желѣзнаго деспота» административная ссылка «политическаго» характера мало практиковалась. Но въ царствованіе Александра II къ ней прибѣгали въ такихъ поразительныхъ размѣрахъ, что теперь едва ли найдется какой-нибудь городъ или селеніе за 55° широты, начиная отъ границъ Норвегіи до прибережья Охотскаго моря, гдѣ бы не нашлось пяти — десяти — двадцати административныхъ ссыльныхъ. Въ Январѣ 1881 г. ихъ насчитывалось 29 чел. въ Пинегѣ, деревушкѣ съ 750 обывателями, 55 — въ Мезени (1800 жителей), 11 въ Колѣ (740 жителей), 47 — въ Холмогорахъ, деревнѣ, въ которой имѣется всего 90 домовъ, 160 — въ Зарайскѣ (5000 жителей), 19 — въ Енисейскѣ и т. д.

Составъ ссыльныхъ этой категоріи — неизмѣнно одного и того же характера: студенты и дѣвушки «превратнаго образа мыслей»; писатели, которыхъ невозможно законнымъ путемъ преслѣдовать за ихъ литературную дѣятельность, но которые, по мнѣнію начальства, заражены «опаснымъ духомъ»; рабочіе, осмѣлившіеся «дерзко говорить» съ начальствомъ; лица, проявившія «непочтительность» по отношенію къ губернатору, и т. п., — всѣ они ежегодно высылаются сотнями въ глухіе городишки и деревушки «болѣе или менѣе отдаленныхъ губерній имперіи». Что же касается людей ярко радикальнаго образа мыслей, подозрѣваемыхъ въ «опасныхъ тенденціяхъ», то достаточно самаго нелѣпаго доноса, самаго неосновательнаго подозрѣнія, чтобы попасть въ ссылку. Дѣвушки (какъ напр. Бардина, Субботина, Любатовичъ и многія др.) были осуждены на 6–8 лѣтъ каторжныхъ работъ лишь за то, что онѣ осмѣлились распространять соціалистическія брошюры среди рабочихъ. Былъ даже и такой случай, когда 14-ти лѣтняя Гуковская была сослана за то, что протестовала въ толпѣ противъ казни Ковальскаго. Если каторга и ссылка назначается судами за такіе проступки, то естественно, что къ административной ссылкѣ прибѣгаютъ тогда, когда, при всѣхъ усиліяхъ, нельзя возвести никакого болѣе или менѣе доказаннаго обвиненія[35]; короче говоря, административная ссылка приняла такіе размѣры и примѣнялась съ такимъ презрѣніемъ къ закону въ царствованіе Александра II, что какъ только, во время краткаго диктаторства Лорисъ-Меликова, губернскія земства смогли воспользоваться нѣкоторой свободой, ими немедленно была послана масса адресовъ императору, въ которыхъ земства просили о немедленной отмѣнѣ этого рода ссылки, ярко характеризуя всю чудовищность административнаго произвола[36]. Какъ извѣстно, всѣ эти протесты не повели, въ сущности, ни къ чему и правительство, шумно заявивъ о своемъ намѣреніи — амнистировать ссыльныхъ, ограничилось назначеніемъ коммиссіи для разсмотрѣнія ихъ «дѣлъ», амнистировало очень, очень немногихъ и для значительнаго количества административно-ссыльныхъ назначенъ былъ срокъ ссылки въ 5–6 лѣтъ, по истеченіи котораго «дѣла» ихъ должны были быть пересмотрѣны заново[37]. Они дѣйствительно были пересмотрѣны и въ результатѣ многіе получили новую прибавку, съ тѣмъ, однако, что, по истеченіи этого срока, «дѣла» ихъ опять будутъ пересмотрѣны. Многіе изъ ссыльныхъ не пожелали дожидаться новыхъ пересмотровъ и въ 1883 году въ Сибири началась эпидемія самоубійствъ.