Наиболѣе непріятнымъ, однако, является то обстоятельство, что арестанты предоставлены вполнѣ благоусмотрѣнію двухъ надзирателей; если надзиратели пожелаютъ, они могутъ надѣть наручни арестантамъ, уже запертымъ въ шкафы и они часто дѣлаютъ это безъ всякой разумной причины; мало того, они могутъ сковать ноги арестанта при помощи цѣпей, прикрѣпленныхъ къ полу шкафовъ. Все зависитъ отъ хорошаго или сквернаго настроенія надзирателей и отъ глубины ихъ психологическихъ выводовъ. Въ общемъ, 15 часовъ, которые мнѣ пришлось провести въ одиночномъ вагонѣ, являются однимъ изъ наихудшихъ воспоминаній, какъ моихъ лично, такъ и моихъ товарищей, и мы всѣ были рады очутиться, наконецъ, въ одиночныхъ камерахъ тюрьмы Клэрво.

Центральная тюрьма въ Клэрво стоитъ на мѣстѣ, гдѣ когда-то возвышалось Сенъ-Бернадское аббатство. Великій монахъ двѣнадцатаго вѣка, котораго статуя, высѣченная изъ камня, до сихъ поръ виднѣется на одномъ изъ окрестныхъ холмовъ, съ руками, простертыми по направленію къ тюрьмѣ, хорошо выбралъ мѣсто для монастыря; онъ стоялъ въ прекрасной маленькой долинѣ, снабженной превосходной ключевой водой, при выходѣ долины на равнину, орошаемую рѣкою Aube. Громадные лѣса до сихъ поръ покрываютъ низкіе склоны холмовъ, изъ которыхъ добываютъ хорошій строевой камень. Нѣсколько известковыхъ печей и кузнечныхъ заводовъ разбросаны вокругъ, и желѣзная дорога изъ Парижа въ Бельфоръ проходитъ теперь въ двухъ верстахъ отъ тюрьмы.

Во время великой революціи аббатство было конфисковано государствомъ, и его обширныя и солидныя зданія были обращены, въ первые годы девятнадцатаго вѣка, въ Депо для нищихъ. Позднѣе они получили другое назначеніе и, наконецъ, теперь бывшее аббатство превращено въ „Домъ заключенія и исправленія“ („Maison de Détention et de Correction“), вмѣщающій около 1400, а иногда даже 2000 арестантовъ. Это — одна изъ самыхъ большихъ тюремъ во Франціи. Ея внѣшняя ограда (mur d'enceinte), громадная каменная постройка около 20 футовъ высоты, тянется на пять верстъ. Внутри ея помѣщаются не только тюремныя зданія и дома, занятые администраціей, но также и казармы для солдатъ, огороды и даже хлѣбныя поля. Зданія, собственно тюрьмы, съ ея многочисленными мастерскими занимаютъ квадратъ въ 1200 футъ по каждой сторонѣ и окружены другой, еще болѣе высокой, двойной стѣной (mur de roude), внутри которой стоятъ караульные часовые.

Высокія трубы, изъ которыхъ днемъ и ночью вылетаютъ клубы дыма, ритмическій шумъ машинъ, который слышится до поздней ночи, придаютъ тюрьмѣ видъ маленькаго мануфактурнаго городка. И дѣйствительно, за тюремными стѣнами находится больше мастерскихъ, чѣмъ во многихъ маленькихъ городахъ. Такъ, въ тюрьмѣ имѣется громадная мастерская для изготовленія желѣзныхъ кроватей и желѣзной мебели, освѣщаемая электричествомъ, и въ которой работаетъ болѣе 400 человѣкъ; имѣются мастерскія для выдѣлки бархата, суконъ и холста; для выдѣлки картинныхъ рамъ, зеркалъ, и деревянныхъ метровъ; для граненія стекла и выдѣлки всякаго рода дамскихъ бездѣлушекъ изъ перламутра; каменотесный дворъ, паровая мельница и множество мелкихъ мастерскихъ; вся одежда арестантовъ выдѣлывается ими самими. Механизмы приводятся въ движеніе четырьмя могучими паровыми машинами и турбиной. Громадный огородъ и хлѣбное поле, а также маленькіе огороды, даваемые каждому надзирателю и служащимъ тюрьмы, находятся внутри ея стѣнъ и обрабатываются заключенными.

Не видавши самому, трудно вообразить, какая масса подготовленій и расходовъ необходимы для помѣщенія и занятія работой 1400 арестантовъ. Несомнѣнно, что государство никогда бы не рѣшилось на такіе огромные расходы, если бы не нашло готовыхъ зданій въ старыхъ аббатствахъ, въ Клэрво, Сенъ-Мишелѣ и другихъ мѣстахъ. Но все же едва ли ему удалось бы организовать такую обширную систему продуктивнаго труда, если бы оно не привлекло частныхъ подрядчиковъ, сдавая имъ арестантскій трудъ по очень низкой цѣнѣ, въ ущербъ свободной частной промышленности. И при всемъ томъ текущіе расходы государства по содержанію Клэрвской и другихъ тюремъ этого рода — должны быть очень высоки. Многочисленная и дорогая администрація (70 надзирателей, которые получаютъ пищу и квартиру, съ жалованьемъ отъ 450 до 560 руб. въ годъ; кромѣ того, при тюрьмѣ всегда находится рота солдатъ), которая должна ложиться тяжелымъ бременемъ на тюремный бюджетъ, не говоря уже о расходахъ на центральную администрацію, по перевозкѣ арестантовъ, на госпитали и т. д. Очевидно, что упомянутый выше вычетъ извѣстной доли изъ заработка арестантовъ, который, въ общемъ, не превышаетъ копѣекъ тридцати въ день на человѣка, едва ли покрываетъ всѣ эти громадные расходы.

Не касаясь политическихъ, которыхъ изрѣдка посылаютъ въ Клэрво, здѣсь имѣются двѣ различныя категоріи заключенныхъ. Большинство состоитъ изъ уголовныхъ, осужденныхъ болѣе, чѣмъ на одинъ годъ тюремнаго заключенія, но безъ каторжныхъ работъ (присужденные къ послѣднимъ посылаются въ Новую Каледонію); но кромѣ уголовныхъ, въ Клэрво обыкновенно содержится нѣсколько десятковъ солдатъ, такъ наз. détentionnaires, осужденныхъ военными судами. Эти арестанты — печальный продуктъ нашей системы военщины. Солдатъ, оскорбившій унтеръ-офицера или офицера, присуждается обыкновенно къ смертной казни. Но если будетъ доказано, что онъ былъ вызванъ на это оскорбленіе, какъ это бываетъ въ большинствѣ случаевъ, смертную казнь замѣняютъ двадцати-лѣтнимъ тюремнымъ заключеніемъ, и его посылаютъ въ Клэрво. Я не знаю, какъ это случается, но имѣются такіе détentionnaires, которымъ приходится отсиживать двойные и тройные сроки наказанія, вѣроятно за оскорбленія, нанесенныя начальству уже во время нахожденія ихъ въ тюрьмѣ. Во время нашего пребыванія въ Клэрво, много говорили объ одномъ такомъ арестантѣ, которому было около сорока лѣтъ отъ роду, и которому, въ общемъ, приходилось отсидѣть еще 65 лѣтъ; ему нужно было дожить до ста слишкомъ лѣтъ, чтобы отбыть весь срокъ наказанія. Въ день національнаго праздника, 14-го іюля, ему было сбавлено сразу 25 лѣтъ наказанія, по декрету президента республики; но все же ему оставалось еще около сорока лѣтъ заключенія. Это можетъ показаться невѣроятнымъ, но это — фактъ.

Всякому понятна нелѣпость подобныхъ приговоровъ, и поэтому военные заключенные избавлены отъ тѣхъ суровостей, которымъ подвергаются прочіе заключенные. Они свободны отъ обязательнаго труда и работаютъ въ мастерскихъ только въ томъ случаѣ, если сами желаютъ этого. Имъ даютъ лучшую, по сравненію съ другими арестантами, сѣрую одежду и позволяютъ покупать вино изъ тюремнаго склада. Тѣ изъ нихъ, кто не ходитъ на работы, занимаютъ отдѣльное помѣщеніе и проводятъ цѣлые годы въ совершенной бездѣятельности. Легко можно себѣ представить, чѣмъ могутъ заниматься человѣкъ тридцать солдатъ, проведшихъ нѣсколько лѣтъ въ казармахъ и запертыхъ теперь лѣтъ на двадцать въ тюрьму, гдѣ они не заняты никакимъ умственнымъ или физическимъ трудомъ. Ихъ помѣщеніе пользуется, поэтому, такой репутаціей, что тюремное начальство было бы радо, если бы его постигла „небесная кара“, въ родѣ той, которая уничтожила библейскіе города.

Что же касается уголовныхъ, то они подчинены системѣ принудительной работы и абсолютнаго молчанія. Послѣднее, впрочемъ, настолько не свойственно человѣческой природѣ, что отъ него пришлось болѣе или менѣе отказаться. Совершенно предупредить разговоры заключенныхъ между собою, во время работъ въ мастерскихъ, — фактически невозможно. А если бы администрація пожелала не допускать разговоровъ во время отдыха отъ работъ, или болтовни въ спальняхъ, ей пришлось бы устроить штаты надзирателей и прибѣгнуть къ самымъ суровымъ наказаніямъ. Поэтому, во время нашего пребыванія въ Клэрво, система абсолютнаго молчанія приходила въ упадокъ, и въ настоящее время арестантамъ, сколько мнѣ извѣстно, запрещаются лишь громкіе разговоры и ссоры.

Рано утромъ — въ пять часовъ лѣтомъ и въ шесть зимою — раздается звонъ колокола. Заключенные должны немедленно подняться съ постелей, свернуть свои тюфяки и сойти внизъ во дворъ, гдѣ они выстраиваются рядами, разбиваясь на отряды по мастерскимъ, съ надзирателемъ во главѣ каждаго отряда. По приказанію надзирателя, они маршируютъ гуськомъ, медленными шагами, по направленію къ мастерскимъ; надзиратель громко выкрикиваетъ: „разъ, два! разъ, два!“ и топотъ тяжелыхъ, деревянныхъ башмаковъ мѣрно звучитъ въ согласіи съ командой. Нѣсколько минутъ спустя раздаются свистки паровыхъ машинъ, и въ мастерскихъ начинается работа. Въ девять часовъ (лѣтомъ — въ половинѣ девятаго) работа пріостанавливается на часъ, и заключенные маршируютъ въ столовыя. Здѣсь они усаживаются на скамейки, расположенныя такъ, чтобы арестанты могли видѣть лишь спины сидящихъ впереди, и получаютъ завтракъ. Въ десять часовъ они возвращаются въ мастерскія и работаютъ до двѣнадцати часовъ, когда дается десятиминутный отдыхъ; потомъ опять работаютъ до половины третьяго, когда всѣ арестанты, моложе 35 лѣтъ и не получившіе никакого образованія, посылаются на одинъ часъ въ школу.