Если бы меня спросили, какія реформы можно ввести въ эту тюрьму и подобныя ей, но при томъ условіи, чтобы онѣ все-таки оставались тюрьмами, я могъ бы указать лишь на нѣкоторыя частичныя улучшенія, которыя, въ общемъ, немногимъ бы улучшили положеніе арестантовъ; но въ то же время, я долженъ былъ бы откровенно признать, какъ трудно сдѣлать какія бы то ни было улучшенія, даже самыя незначительныя, когда дѣло касается учрежденій, основанныхъ на ложномъ принципѣ.

Можно бы, напримѣръ, пожелать повышенія платы арестантамъ за ихъ трудъ, — на что тюремная администрація, вѣроятно, отвѣтила бы, какъ трудно найти частныхъ предпринимателей, готовыхъ построить дорого стоющія мастерскія въ тюрьмѣ и указала бы на вытекающую отсюда необходимость дешеваго труда. Съ другой стороны, я не сталъ бы предлагать, чтобы арестанты работали исключительно для казны, такъ какъ я знаю, что казна стала бы платить арестантамъ не больше, если не меньше, чѣмъ нѣкоторые подрядчики въ Клэрво. Казна никогда не рискнетъ затратить милліоны на мастерскія и на паровыя машины, а, отказавшись отъ употребленія усовершенствованныхъ машинъ, она не въ состояніи будетъ оплачивать арестантскій трудъ лучше, чѣмъ теперь; значитъ, дѣло сведется опять-таки къ тѣмъ же тридцати до сорока коп. въ день. Кромѣ того, казна едва ли сможетъ занимать арестантовъ тѣми разнообразными ремеслами, которыя я перечислилъ въ предыдущей главѣ, а это разнообразіе работъ является однимъ изъ непремѣнныхъ условій нахожденія постояннаго занятія для арестантовъ. Въ Англіи, гдѣ частное предпринимательство не допускается въ стѣнахъ тюрьмы, средняя производительность каждаго арестанта въ 1877 г. не превышала двадцати девяти рублей, а максимумъ производительности достигалъ лишь 200 рублей[58].

Затѣмъ я, конечно, предложилъ бы, чтобы было снято запрещеніе разговора между арестантами, потому что это запрещеніе, существующее и во Франціи, и въ Англіи[59], и въ Америкѣ, въ сущности, остается мертвой буквой и только служитъ лишнимъ отягощеніемъ участи. Я предложилъ бы также, чтобы было разрѣшено въ тюрьмахъ употребленіе табаку, ибо это является единственнымъ средствомъ прекратить гнусную тайную продажу этого запрещеннаго въ тюрьмахъ продукта, практикуемую надзирателями въ Англіи[60], такъ же какъ и во Франціи. Эта мѣра уже введена въ Германіи, гдѣ табакъ продается въ тюремныхъ лавочкахъ. И навѣрное эта мѣра послужитъ къ уменьшенію числа курильщиковъ среди арестантовъ. Но подобныя мѣры, конечно, являются лишь мелочами, не могущими въ значительной степени улучшить наши карательныя учрежденія.

Съ цѣлью улучшить ихъ кореннымъ образомъ можно бы, конечно, предложить, чтобы во главѣ каждой тюрьмы стоялъ Песталоцци и 60 другихъ Песталоцци замѣщали бы должность надзирателей. Боюсь лишь, что тюремная администрація можетъ отвѣтить мнѣ на подобіе Александра II, написавшаго однажды на административномъ отчетѣ: «гдѣ мнѣ взять людей?» — ибо несомнѣнно, что покуда наши тюрьмы останутся тюрьмами, Песталоцци будутъ являться рѣдкимъ исключеніемъ среди завѣдующихъ тюрьмами и надзирателей, мѣста которыхъ по-прежнему будутъ заполняться отставными солдатами.

Чѣмъ болѣе размышляешь о частичныхъ улучшеніяхъ, которыя могутъ быть введены, чѣмъ болѣе обсуждаешь ихъ реальное практическое значеніе, тѣмъ болѣе убѣждаешься, что тѣ немногія изъ нихъ, которыя могутъ быть введены, не имѣютъ существеннаго значенія, а улучшенія серьезнаго характера совершенно невозможны при настоящей системѣ. Значитъ, приходится искать какого-либо иного выхода. Теперешняя система ошибочна въ самомъ основаніи.

Однимъ изъ наиболѣе поражающихъ въ системѣ нашихъ карательныхъ учрежденій обстоятельствъ является то, что разъ человѣкъ побывалъ въ тюрьмѣ, имѣется три шанса противъ одного, что онъ вскорѣ послѣ освобожденія опять попадетъ въ нее. Конечно, имѣются немногія исключенія изъ этого правила. Въ каждой тюрьмѣ вы найдете людей, которые попали туда случайно. Въ ихъ жизни было такое фатальное стеченіе обстоятельствъ, которое вызвало бурное проявленіе страсти или слабости, и въ результатѣ они попали за тюремныя стѣны. Я думаю, всякій согласится, относительно подобныхъ лицъ, что еслибы ихъ совсѣмъ не запирали въ тюрьмы, общество отъ этого нисколько бы не пострадало. А, между тѣмъ, ихъ мучаютъ въ тюрьмахъ и никто не сможет отвѣтить на вопросъ: — «зачѣмъ?» Они сами сознаютъ вредоносность своихъ поступковъ и несомнѣнно это чувство было бы въ нихъ еще глубже, если бы ихъ совсѣмъ не держали въ заключеніи.

Число подобныхъ лицъ вовсе не такъ мало, какъ это обыкновенно полагаютъ и несправедливость ихъ заключенія настолько очевидна, что въ послѣднее время раздаются многіе авторитетные голоса, въ томъ числѣ англійскихъ судей[61], настаивающіе на необходимости дать судьямъ право освобождать такихъ лицъ, не налагая на нихъ никакого наказанія.

Но криминалисты навѣрное скажутъ, что имѣется другой многочисленный классъ обитателей тюремъ, для которыхъ собственно и предназначаются наши карательныя учрежденія. И тутъ возникаетъ вопросъ: насколько тюрьмы отвѣчаютъ своей цѣли, по отношенію къ этому разряду заключенныхъ? насколько онѣ улучшаютъ ихъ? и насколько устрашаютъ, предупреждая такимъ образомъ дальнѣйшее нарушеніе закона?[62]

На этотъ вопросъ не можетъ быть двухъ отвѣтовъ. Цифры съ совершенной ясностью указываютъ намъ, что предполагаемое двойное вліяніе тюремъ — воздерживающее и нравственно-оздоровляющее — существуетъ лишь въ воображеніи юристовъ. Почти половина всѣхъ лицъ приговариваемыхъ во Франціи и Англіи окружными судами, — рецидивисты, уже разъ или два побывавшіе въ тюрьмѣ. Во Франціи отъ двухъ-пятыхъ до половины всѣхъ привлекаемыхъ къ уголовному суду присяжныхъ и двѣ-пятыхъ всѣхъ привлекаемыхъ къ суду исправительной полиціи, — уже побывали въ тюрьмахъ. Каждый годъ арестуется не менѣе 70000 до 72,000 рецидивистовъ. Отъ 42 % до 45 % всѣхъ убійцъ и отъ 70 % до 72 % всѣхъ воровъ, осуждаемыхъ ежегодно — рецидивисты. Въ большихъ городахъ эта пропорція еще болѣе высока. Изъ всѣхъ арестованныхъ въ Парижѣ въ 1880 году болѣе одной четверти были уже приговорены въ теченіе предыдущихъ десяти лѣтъ болѣе четырехъ разъ. Что же касается до центральныхъ тюремъ, то отъ 20 % до 40 % всѣхъ освобождаемыхъ изъ нихъ ежегодно арестантовъ снова попадаютъ въ центральныя тюрьмы въ теченіе перваго же года по освобожденіи и, — большею частью въ первые же мѣсяцы. Количество рецидивистовъ было бы еще болѣе, еслибы не то обстоятельство, что многіе освобожденные ускользаютъ отъ вниманія полиціи, мѣняя свои имена и профессіи; кромѣ того, многіе изъ нихъ эмигрируютъ или умираютъ скоро послѣ освобожденія[63].

Возвращеніе освобожденныхъ обратно въ тюрьму — настолько обычное явленіе въ французскихъ центральныхъ тюрьмахъ, что вы часто можете слышать, какъ надзиратели говорятъ между собой: «Удивительное дѣло! N. до сихъ поръ еще не вернулся въ тюрьму! Неужели онъ успѣлъ уже перейти въ другой судебный округъ?» Нѣкоторые арестанты, освобождаясь изъ тюрьмы, гдѣ они, благодаря хорошему поведенію, имѣли какую-нибудь привиллегированную должность, — напримѣръ, въ госпиталѣ — обыкновенно просятъ, чтобы эта должность была оставлена за ними до ихъ слѣдующаго возвращенія въ тюрьму! Эти бѣдняги хорошо сознаютъ, что они не въ состояніи будутъ противиться искушеніямъ, которыя ихъ встрѣтятъ на свободѣ; они знаютъ, что очень скоро опять попадутъ назадъ въ тюрьму, гдѣ и кончатъ свою жизнь.

Въ Англіи, насколько мнѣ извѣстно, положеніе вещей не лучше, несмотря на усилія 63 «обществъ для вспомоществованія освобожденнымъ арестантамъ». Около 40 % всѣхъ осужденныхъ лицъ — рецидивисты и, по словамъ м-ра Дэвитта, 95 % всѣхъ находящихся въ каторжномъ заключеніи уже ранѣе получили тюремное образованіе, побывавъ однажды, а иногда и дважды въ тюрьмѣ.