Болѣе того, во всей Европѣ замѣчено было, что если человѣкъ попалъ въ тюрьму за какое-нибудь сравнительно мелкое преступленіе, онъ обыкновенно возвращается въ нее, осужденный за что-нибудь гораздо болѣе серьезное. Если это — воровство, то оно будетъ носить болѣе утонченный характеръ по сравненію съ предыдущимъ; если онъ былъ осужденъ ранѣе за насильственный образъ дѣйствій, много шансовъ за то, что въ слѣдующій разъ онъ уже попадетъ въ тюрьму въ качествѣ убійцы. Словомъ, рецидивизмъ выросъ въ такую огромную проблемму, надъ которой тщетно бьются европейскіе писатели-криминалисты и мы видимъ, что во Франціи, подъ впечатлѣніемъ непреоборимой сложности этой проблеммы, изобрѣтаются планы, которые въ сущности сводятся къ тому, чтобы осуждать всѣхъ рецидивистовъ на смерть, путемъ вымиранія въ одной изъ самыхъ нездоровыхъ колоній французской республики[64].

Какъ разъ въ то время, когда я писалъ эту главу, въ парижскихъ газетахъ печатался разсказъ объ убійствѣ, совершенномъ лицомъ, которое за день передъ тѣмъ было выпущено изъ тюрьмы. Прежде чѣмъ этотъ человѣкъ былъ арестованъ въ первый разъ и присужденъ къ 13-ти мѣсячному тюремному заключенію (за преступленіе сравнительно маловажнаго характера), онъ свелъ знакомство съ женщиной, которая держала маленькую лавочку. Онъ хорошо зналъ образъ ея жизни и почти тотчасъ послѣ освобожденія изъ тюрьмы, отправился къ ней вечеромъ, какъ разъ, когда она запирала лавочку, зарѣзалъ ее и хотѣлъ овладѣть кассой. Весь планъ, до мельчайшихъ подробностей былъ обдуманъ арестантомъ во время заключенія.

Подобные эпизоды далеко не рѣдкость въ уголовной практикѣ, хотя, конечно, не всегда имѣютъ такой же сенсаціонный характеръ, какъ въ данномъ случаѣ. Наиболѣе ужасные планы самыхъ звѣрскихъ убійствъ въ большинствѣ случаевъ изобрѣтаются въ тюрьмахъ, и если общественное мнѣніе бываетъ возмущено какимъ-либо особенно звѣрскимъ дѣяніемъ, послѣднее почти всегда является прямымъ или косвеннымъ результатомъ тюремнаго обученія: оно бываетъ дѣломъ человѣка, освобожденнаго изъ тюрьмы, или же совершается по наущенію какого-нибудь бывшаго арестанта.

Не смотря на всѣ попытки уединить заключенныхъ, или воспретить разговоры между ними, тюрьмы до сихъ поръ остаются высшими школами преступности. Планы благонамѣренныхъ филантроповъ, мечтавшихъ обратить наши карательныя учрежденія въ исправительныя, потерпѣли полную неудачу; и хотя оффиціальная литература избѣгаетъ касаться этого предмета, тѣ директора тюремъ, которые наблюдали тюремную жизнь во всей ея наготѣ, и которые предпочитаютъ правду оффиціальной лжи, откровенно утверждаютъ, что тюрьмы никого не исправляютъ и что, напротивъ, онѣ дѣйствуютъ болѣе или менѣе развращающимъ образомъ на всѣхъ тѣхъ, кому приходится пробыть въ нихъ нѣсколько лѣтъ.

Да иначе не можетъ и быть. Мы должны признать, что результаты должны быть именно таковы, если только мы внимательно проанализируемъ вліяніе тюрьмы на арестанта.

Прежде всего, никто изъ арестантовъ, за рѣдкими исключеніями, не признаетъ своего осужденія справедливымъ. Всѣ знаютъ это, но почему-то всѣ относятся къ этому слишкомъ легко, между тѣмъ какъ въ такомъ непризнаніи кроется осужденіе всей нашей судебной системы. Китаецъ, осужденный семейнымъ судомъ «недѣленной семьи» къ изгнанію[65], или Чукча, бойкотируемый своимъ родомъ, или же крестьянинъ, присужденный «Водянымъ Судомъ» (судъ, вѣдающій орошеніе) въ Валенсіи или въ Туркестанѣ, почти всегда признаютъ справедливость приговора, произнесеннаго ихъ судьями. Но ничего подобнаго не встрѣчается среди обитателей нашихъ современныхъ тюремъ.

Возьмите, напр., одного изъ «аристократовъ» тюрьмы, осужденнаго за «финансовую операцію», т.-е., за предпріятіе такого рода, которое цѣликомъ было разсчитано на «жадность и невѣжество публики», какъ выражается одинъ изъ героевъ замѣчательныхъ очерковъ изъ тюремной жизни, принадлежащихъ перу Михаила Дэвитта. Попробуйте убѣдить такого человѣка, что онъ поступилъ неправильно, занимаясь операціями подобнаго рода. Онъ, вѣроятно, отвѣтитъ вамъ: «Милостивый государь, маленькіе воришки дѣйствительно попадаютъ въ тюрьму, но крупные, какъ вамъ извѣстно, пользуются свободой и полнѣйшимъ уваженіемъ тѣхъ самыхъ судей, которые присудили меня.» И вслѣдъ за тѣмъ онъ укажетъ вамъ на какую-нибудь компанію, основанную въ Лондонской Сити со спеціальной цѣлью ограбить наивныхъ людей, мечтавшихъ обогатиться путемъ разработки золотыхъ рудникорь въ Девонширѣ, свинцовыхъ залежей подъ Темзой, и т. п. Всѣмъ намъ знакомы такія компаніи, во главѣ которыхъ въ Англіи всегда стоитъ лордъ, священникъ и «М. Р.» (членъ парламента); всѣ мы получаемъ ихъ обольстительные циркуляры; всѣ мы знаемъ, какъ выуживаются послѣдніе гроши изъ кармановъ бѣдняковъ… Что же мы можемъ сказать въ отвѣтъ «тюремному аристократу»? Или же возьмемъ для примѣра другого, который былъ осужденъ за то, что на французскомъ жаргонѣ именуется manger la grencuille, и что мы русскіе называемъ «пристрастіемъ къ казенному пирогу», другими словами, осужденный за растрату общественныхъ денегъ. Подобный господинъ скажетъ вамъ: «Я не былъ достаточно ловокъ, милостивый государь, въ этомъ — вся моя вина». Что вы можете сказать ему въ отвѣтъ, когда вы прекрасно знаете, какіе огромные куски общественнаго пирога безслѣдно исчезаютъ въ пасти охотниковъ до этого блюда, при чемъ эти гастрономы не только не попадаютъ подъ судъ, но пользуются уваженіемъ общества. «Я не былъ достаточно ловокъ», будетъ онъ повторять, пока будетъ носить арестантскую куртку; и будетъ ли онъ томиться въ одиночной камерѣ или осушать Дартмурскія болота, его умъ неустанно будетъ работать въ одномъ и томъ же направленіи: онъ будетъ все болѣе и болѣе озлобляться противъ несправедливости общества, которое усыпаетъ розами путь достаточно ловкихъ и сажаетъ въ тюрьму неловкихъ. А какъ только онъ будетъ выпущенъ изъ тюрьмы, онъ попытается взобраться на высшую ступень лѣстницы; онъ употребитъ всѣ силы ума, чтобы быть «достаточно ловкимъ» и на этотъ разъ такъ откуситъ кусокъ пирога, чтобы его не поймали.

Я не стану утверждать, что каждый арестантъ смотритъ на преступленія, приведшія его въ тюрьму, какъ на нѣчто достойное похвалы; но несомнѣнно, что онъ считаетъ себя нисколько не хуже тѣхъ заводчиковъ, которые выдѣлываютъ апельсинное варенье изъ рѣпы и фабрикуютъ вино изъ окрашенной фуксиномъ воды, сдобренной алкоголемъ, не хуже тѣхъ предпринимателей, которые грабятъ довѣрчивую публику, которые самыми разнообразными способами спекулируютъ на «жадность и невѣжество публики» и которые, тѣмъ не менѣе, пользуются всеобщимъ уваженіемъ. «Воруй, да не попадайся!» — такова обычная поговорка въ тюрьмахъ всего міра и напрасно мы будемъ оспаривать ея мудрость, пока въ мірѣ дѣловыхъ сношеній понятія о честномъ и безчестномъ будутъ столь шатки, каковы они теперь.

Уроки, получаемые заключенными въ тюрьмѣ, нисколько не хуже чѣмъ тѣ, которые онъ получаетъ изъ внѣшняго міра. Я упоминалъ уже въ предыдущей главѣ о скандальной торговлѣ табакомъ, которая практикуется въ французскихъ тюрьмахъ, но, до послѣдняго времени, я думалъ, что въ Англіи неизвѣстно это зло, пока не убѣдился въ противномъ изъ одной книги[66]. Характерно, что даже цифры почти тѣ же самыя. Такъ изъ каждыхъ 20 шил., переданныхъ заключенному, 10 должны быть отданы надзирателю, а на остальные десять онъ доставляетъ табакъ и прочую контрабанду, по фантастическому тарифу. Таковы нравы въ Мюлльбанкѣ. Французскій же тарифъ — изъ 50 фр. 25 фр. надзирателю, а затѣмъ на остальные 25 поставляется табакъ и пр. по упомянутымъ цѣнамъ. Что касается до работъ, то и при казенной и при подрядческой системѣ, практикуемыхъ въ большихъ тюрьмахъ, совершается такая масса всякаго рода мелкихъ мошенничествъ, что мнѣ неоднократно приходилось слышать въ Клэрво отъ арестантовъ: «настоящіе воры, сударь, не мы, а тѣ, которые держатъ насъ здѣсь». Конечно, мнѣ скажутъ, что администрація должна стремиться искоренить это зло и что многое уже сдѣлано въ этомъ отношеніи. Я даже готовъ признать справедливость этого замѣчанія. Но вопросъ въ томъ, можетъ ли зло этого рода быть совершенно искоренено? Уже одно то обстоятельство, что зло это существуетъ въ большинствѣ тюремъ Европы, указываетъ, какъ трудно найти неподкупную тюремную администрацію.