Он стоял возле главного входа в больницу и через зеркальные стекла окон, разделявшие приемный покой и отделение «скорой помощи», пристально смотрел в ее сторону. Пейтон, продолжая двигаться вперед и пытаясь сосредоточиться на пациенте, даже поежилась под его пронизывающим взглядом. Возможно, этого человека просто заинтересовала поднявшаяся суматоха. Но он глядел только на нее. Пейтон почти физически ощущала его взгляд.

— Шилдс!

Она вздрогнула, услышав голос руководителя группы, потом быстро вошла в травматологическую палату. Больше ничего не должно было отвлекать ее внимание, больше никаких взглядов назад.

Сегодня никто не умер, по крайней мере во время ее дежурства. Поэтому Пейтон считала, что вторая половина ее двадцатичасового рабочего дня прошла вполне успешно. О первой половине дня будет отдельный рассказ. Они потеряли одиннадцатилетнего мальчика. Странное слово — «потеряли». Как будто он был перчаткой или заблудившимся туристом. Ведь этот мальчик никогда не сможет найти дорогу назад и чудесным образом появиться снова. И нет никакого смысла выражаться иносказательно по поводу событий, происходящих с завидным постоянством. Она знала это. Она предпочитала другое выражение:

Время смерти 10:37.

Задолго до того как она оказалась в этой больнице, и даже задолго до того как она поступила в Медицинскую школу Гарварда, Пейтон уже знала, что хочет быть врачом-педиатром. Она выбрала для стажировки детскую больницу потому, что эта больница была лучшей. Ее преисполненный гордости отец обычно говорил всем, что Пейтон выбрали для прохождения практики в этой больнице потому, что его дочь была самой лучшей. Но даже самые лучшие врачи иногда теряют пациентов.

Вот снова это странное словечко. Он умер, Пейтон. За два дня до своего двенадцатого дня рождения. Ремни безопасности не могут спасти всех. И она тоже не может сделать этого.

Стеклоочистительные щетки со скрипом двигались по ветровому стеклу, убирая водянистую массу. В темноте были отчетливо видны большие влажные хлопья снега. Прекрасные белые кристаллы в хаотическом танце падали на стекло, как маленькие камикадзе большой матери-природы. В нынешнем году это был первый сильный снегопад, и Пейтон первой довелось ощутить на себе его последствия. Все дороги уже покрылись ледяной коркой. По улицам, кроме нее, никто не ехал. Это было не так уж необычно для трех часов утра. Снег непрерывно шел уже два часа. Если так будет продолжаться, то через сутки толщина снежного покрова достигнет сантиметров тридцати. В такую погоду никто не решался выезжать из дома. На дорогах было пустынно, как никогда. Пейтон тоже не отважилась бы выйти на улицу. Но ее родители жили совсем близко, на Бруклайне. Муж уехал из города по делам, поэтому она решила, несмотря на разгулявшуюся вьюгу, поехать к родителям. Разговор с отцом поможет ей прийти в себя после этого изнурительного дежурства, во время которого умер ее первый пациент.

Итак, она произнесла это. Пусть только мысленно. Пейтон уже успела примириться с тем, что работа врача-педиатра далеко не мед. Она понимала, что дети, как и взрослые пациенты, тоже будут умирать. И ее больные также. Однако этот случай оставил глубокий след в ее душе. Это была первая смерть, которую она видела. С точки зрения медицины они с врачом-наставником сделали все возможное, чтобы спасти мальчика. Они не совершили ни одной ошибки, сделали все абсолютно правильно. В этом не было никаких сомнений. Труднее всего объяснить родителям мальчика, что ребенок получил слишком серьезные травмы и спасти его было просто невозможно.

А ведь ей так хотелось сказать им, что с их сыном все будет хорошо.

Она остановилась на светофоре и завороженно наблюдала за ритмичной работой стеклоочистителей. «Вумп-вумп» — тихо шелестели они. На авеню Пастер не было интенсивного движения. Водители слышали штормовое предупреждение и не выезжали. Хотя на дороге вообще не было никаких машин, она все-таки остановилась на красный свет. Какой-то идиот так запрограммировал светофор, что красный свет появлялся даже тогда, когда в этом не было совершенно никакой необходимости. Должно быть, какой-то инженер был чрезмерно озабочен проблемами безопасности дорожного движения.

Эта непредвиденная остановка дала Пейтон возможность проверить входящие сообщения на мобильном телефоне. Но связи не было. Наверное, из-за метели, подумала она и попыталась еще раз, включив голосовую почту. Первые три сообщения не содержали никакой важной информации. Четвертое было от мужа — короткое напоминание о том, что он вернется из Провиденса не раньше завтрашнего вечера. Это чтобы она не беспокоилась о том, как ему придется добираться домой в такую плохую погоду. Пейтон чувствовала себя виноватой. Вчера утром они долго говорили о том, что в последнее время им с трудом удается выкроить время, чтобы побыть вдвоем. Какое все-таки счастье, что она была вчера дома. Она даже поцеловала его на прощание, перед тем как он уехал в аэропорт.

Сегодня он будет ночевать в каком-нибудь унылом отеле, а она даже не ответила на его звонок, чтобы пожелать спокойной ночи.

Пейтон размышляла, позвонить ему или нет. И что он может ей ответить, если она разбудит его в три часа ночи, чтобы сказать, что любит его? Прочитав следующее сообщение, она немедленно забыла об этом. Ее словно окатили ушатом ледяной воды. Это сообщение было от Фелиции из клиники в Хейвервиле.

«Я подумала, что будет справедливо, если ты ответишь за все, что сделала. Я решила возбудить уголовное дело против тебя за создание угрозы безопасности. Если у тебя есть вопросы, то пусть твой адвокат свяжется с моим».

Это все ее уязвленная гордость. Очевидно, Фелиция наняла себе одного из тех вертких адвокатов, которые не задумываясь могут испортить карьеру молодому врачу, ради того чтобы содрать солидную денежную компенсацию с администрации больницы. Жаль, что она тогда не поговорила с доктором Саймонсом. Он здравомыслящий человек. Ему удалось бы пресечь все на корню. Может быть, еще не очень поздно. Прежде всего утром она поедет в клинику и поговорит с ним лично. Но до утра еще далеко. Пейтон была человеком нетерпеливым. Ей хотелось предпринять что-нибудь прямо сейчас, чтобы как-то возместить вчерашнее бездействие. Все, что она пока может сделать, так это позвонить доктору Саймонсу и оставить на его автоответчике сообщение, о том что она приедет в клинику к началу рабочего дня.

На светофоре загорелся зеленый свет как раз в тот момент, когда ей удалось дозвониться в клинику.

— Здравствуйте, это доктор Пейтон Шилдс.

— Клиника сейчас не работает.

— Я знаю. Не могли бы вы связать меня с голосовой почтой доктора Саймонса?

— Одну минуту, — ответили ей, переключая.

«Это доктор Хью Саймонс…»

В то время когда Пейтон слушала вступительное приветствие, сзади на огромной скорости пронеслась большая машина, подняв волны снежной жижи. Дорожная грязь полностью накрыла ее машину. Ей почти ничего не было видно. Тут как раз закончилось вступительное приветствие и прозвучал сигнал. Пейтон со злостью пробормотала: «Козел».

У нее все похолодело внутри, когда она поняла, что ее слова записались на пленку.

Пейтон, ты — идиотка.

Она подумала, стоит ли позвонить еще раз. Ситуация явно вышла из-под контроля. Каждый раз, когда она начинала нервничать, то вспоминала правило, которое ее отец называл правилом ямы. Оно гласило: не заходи слишком далеко. Она выключила телефон, швырнула его на пассажирское сиденье и сжала руль обеими руками.

Пейтон ехала на юг по Джамайка-вей. Это была извилистая дорога с двумя полосами движения, огибающая западную оконечность Олмстед Парка — старый фешенебельный район города. Здесь располагались многочисленные парки в стиле Фредерика Лоу Олмстеда, известного дизайнера, создавшего нью-йоркский Централ-парк. Родители Пейтон жили сразу за Кантри Клабом. Это действительно был деревенский клуб, родоначальник сотен подобных заведений, разбросанных по всей стране. Понятно, что Пейтон, происходившая из семьи полицейского, не могла здесь родиться и провести детство. Но мать Пейтон была весьма успешным агентом по недвижимости. Она занималась этим делом почти всю свою сознательную жизнь. К тому времени, когда Пейтон исполнилось семнадцать, благодаря усилиям матери ее семья в конце концов смогла позволить себе переехать в этот район. Правда, Пейтон в скором времени вернулась в Саус Энд. Там люди были попроще и не страдали высокомерием и заносчивостью. Но Пейтон подобные вещи совершенно не беспокоили.