Художественный материал для создания типа «новых людей», лучших представителей России, людей будущего, великий революционный писатель черпал из своего ближайшего окружения. В образе Рахметова из романа «Что делать?» мы узнаем мысли, характер и поступки самоотверженного Н. А. Серно-Соловьевича, непоколебимого П. Г. Заичневского. Многие черты Н. В. Шелгунова и М. И. Михайлова легли в основу образов Лопухова и Кирсанова. Герой романа «Алферьев» наделен почти портретным сходством с В. А. Обручевым. В романе «Пролог» Чернышевским создан пленительный образ офицера Соколовского, в котором без труда можно узнать Сигизмунда Сераковского.

Революционное движение конца 50-х — начала 60-х годов оставило глубокий след в экономической и общественно-политической жизни России. Его побочным продуктом явилось падение крепостного права. Царская Россия сделала первый шаг по пути превращения феодальной монархии в монархию буржуазную. Чернышевский и его соратники завещали последующим поколениям богатое идейное наследие и боевые революционные традиции. Идеи революционных демократов, по словам В. И. Ленина, «способствовали, — прямо или косвенно, — последующему революционному воспитанию русского народа»[5].

Столетие, отделяющее нас от эпохи падения крепостного права, отмечено событиями всемирного значения. За этот короткий исторический срок наша страна прошла капиталистический этап своей истории с его последней стадией — империализмом. В России вырос и окреп самый революционный класс — пролетариат, который под руководством Коммунистической партии, через огонь трех революций, впервые в истории человечества привел наш народ к победе социализма.

Оглядываясь на славный путь, пройденный нашей страной на последнее столетие, мы видим у истоков этого стремительного процесса славную плеяду революционеров, которые в героической битве против крепостничества и царизма первыми подняли знамя борьбы против всякой эксплуатации. Ошибочное их представление о том, что крушение крепостного строя и самодержавия разом приведет к уничтожению общественного антагонизма, объясняется исторически обусловленной незрелостью социалистической мысли в России. Оно не снижает объективного значения деятельности революционных «штурманов», пролагавших дорогу к более прогрессивным формам экономической жизни России, к истинно научной теории — марксизму, к борьбе пролетариата за коммунизм.

Рассказать широкому кругу читателей о жизни и борьбе ближайших соратников Чернышевского на фоне главных событий эпохи падения крепостного права и составляет задачу предлагаемой книги.

В сборнике представлены биографии далеко не всех видных революционных соратников Чернышевского. Объем издания и недостаточная разработка материалов не позволили посвятить специальных очерков Н. Н. Обручеву, А. А. Слепцову, жизнь р борьба которых в те годы тесно переплетались с деятельностью М. И. Михайлова, Н. А. Серно-Соловьевича, В. А. Обручева и потому отчасти отражены в соответствующих очерках.

Сподвижниками Чернышевского с полным. основанием могут быть названы такие деятели «Земли и воли», как братья В. и Н. Курочкины, руководители Московского отделения «Земли и воли» Ю. Мосолов и Н. Шатилов, организаторы Харьковско-Киевского революционного общества Я. Бекман, П. Завадский, П. Ефименко, сподвижник и друг П. Заичневского — П. Аргиропуло, офицеры А. Красовский, И. Жуков и др. В восстании 1863 года, помимо Сераковского, покрыли себя славой А. Потебня, К. Калиновский. Заметный след в революционном и демократическом движении той эпохи оставили Д. Писарев, А. Щапов. Среди демократических публицистов, близких Чернышевскому, известны имена М. Антоновича, Г. Елисеева, Г. Благосветлова.

Предлагаемый сборник построен на документальной основе. Преследуя цель «приоткрыть дверь» в эпоху, показать обстановку революционных будней, изобразить живых героев с их индивидуальными чертами, авторы внесли в очерки элемент беллетризации.

В отдельных случаях конкретные ситуации и диалоги, имеющие вспомогательное значение в раскрытии биографии героев, являются литературной реконструкцией, основанной на косвенных сведениях, почерпнутых из исторических источников. Изредка в изложении некоторых существенных моментов деятельности В. А. Обручева, П. Заичневского и других соратников Чернышевского из-за недостатка источников используются гипотезы, высказанные в исследовательских работах.

Книга о соратниках Чернышевского поможет читателям ближе познакомиться с деятельностью замечательных людей эпохи падения крепостного права.

Ю. Куликов

Простая телега, запряженная видавшей виды почтовой лошадкой, глухо громыхает по булыжнику. Улица круто взбирается в гору. Над ней нависает крепостная стена Нижегородского детинца.

В телеге двое молодых людей. Один «в очках, с длинными, заложенными за уши волосами. Другой— круглолицый, коротко стриженный.

Их пыльные пальто, усталый вид напоминают о дальней дороге, бесконечных ухабах, бессонных почах.

Раннее утро первого дня августа, свежее, ласковое, напоенное запахами лета и прохладой, веющей от большой реки.

Кучер привычно взмахивает кнутом, дергает вожжи: «Но… но же!», однако лошадь не ускоряет шага.

Наконец кончилась гора, лошадь пошла быстрее. Седоки всматриваются в приземистые деревянные дома.

Кажется, этот!

Молодой человек в очках спрыгивает с телеги, бежит к дверям и, не найдя колокольчика, сильно стучит кулаком.

Заспанная кухарка кивает головой куда-то в глубину дома.

Молодые люди проходят во флигель. На пороге в распахнутом халате их встречает черноволосый человек лет двадцати. Он радостно смеется, хватает в объятья гостей и тащит в комнаты.

— Господи, Чернышевский! Да каким счастливым ветром вас занесло в этакую, выражаясь высоким штилем, юдоль провинциального свинства, грязи, скуки?

— Погодите, погодите, друг мой! Прежде всего мы просим снисхождения за столь раннее вторжение, затем объявляем вам, что пробудем в сей провинциальной юдоли два дня, и, в-третьих, познакомьтесь, мой кузен — Саша Пыпин.

— Я рад, очень рад. Михайлов, Михаил Илларионович!

Пыпин в продолжение этой сцены с интересом рассматривает Михайлова, о котором столько слышал от своего брата. Так вот он каков поэт, ходячий справочник по зарубежной литературе, знаток европейских и неевропейских языков и писец 1-го разряда Нижегородского соляного управления.

Он невысок ростом, очень строен, скорее даже худ, невероятно подвижен. Но больше всего Пыпина поражает лицо Михайлова. Оно просто страшно; черные густые брови крутыми полукружьями обрамляют узкие, разрезанные по-калмыцки глаза. На них тяжело навалились красноватые веки. Для того чтобы открыть глаза, Михайлов поддергивает брови, поэтому его лицо все время перекашивается гримасами. Большие очки только отчасти скрывают этот недостаток. Пыпин знает, что Михайлов в детстве перенес операцию век. Операция позволила ему видеть, но, конечно, он остался обезображенным па всю жизнь.

Черные-черные с отливом волосы и на редкость красные губы.

В сером халате в сумраке мезонина он напоминает летучую мышь. Пыпина даже передернуло.

Зато голос у Михайлова такого приятного, звучного тембра, что хочется слушать и слушать.

И он говорит без умолку, быстро, образно, остро.

Извинившись перед братьями, Михайлов на минуту скрывается в спальне и выходит оттуда уже без халата, в сильно поношенном сюртуке, сидящем на нем, однако, безукоризненно.

Чернышевский хватает друга в объятья, всматривается, смеется:

— Ты все такой же франт, а я, брат, по-прежнему попович. Знаешь, Саша, как мы познакомились с ним в университете?

И, не дожидаясь, когда Пыпин скажет «знаю», Чернышевский уже в который раз с удовольствием рассказывает, как на первой же лекции Михайлов обратил внимание на бледненького близорукого студента в сереньком форменном сюртуке.