— Совершенно точно, — ответил Деррьен. — Я ему рассказал про все, включая анонимные письма.

— Они меня не испугали, — заметил Рок с милой улыбкой.

— Но, конечно, мы не поедем опять в Изола, — продолжал Деррьен. — У меня есть идея. Жан-Поль прекрасный слаломист. Он хочет выступить через две недели на соревнованиях в Санкт-Морице. Там и испытает «велос». До этого пусть нормально тренируется, не делая никаких заявлений. Если его спросят, он скажет: «Да, это «комбаз-велос», не вдаваясь в подробности. И мы будем в выигрыше, потому что начнут говорить: «Если Жан-Поль поедет на «велос», у Комбаз на этот раз уверены в успехе».

— Альбер меня убедил, — сказал Лангонь.

— Проголосуем, — предложила Берта. — Я начинаю с вас, Жан-Поль. Вы принимаете предложение Альбера?

— Да.

— Дебель?

— Нет.

— Лангонь?

— Да.

— Эвелина?

— Нет.

— Альбер?

— Да.

— Жорж?

— Нет.

— А я говорю «да». Предложение принято. Я его нахожу разумным. Во-первых, я ненавижу терпеть поражения. (Мне показалось, что она посмотрела на меня.) А кроме того, у меня нет выбора. Я принесла досье на «велос». — Берта вышла в соседнюю комнату и принесла толстую папку. — Смотрите, вот цифры, я ничего не скрываю от вас. Видите, в каком положении я нахожусь?

— Можно? — спросила Эвелина и взяла папку.

А я повторял про себя слова Массомбра: «Если есть заговор, Лангонь должен быть первым подозреваемым». И Лангонь, как и предполагал Массомбр, только что проголосовал «за».

И вот первый звоночек — забастовка на фабрике. Персонал беспокоится за свое будущее. Объем продаж лыж «комбаз» упал до тревожного уровня, а в предыдущие годы в сезон шла наиболее бойкая торговля. Стали поговаривать о банкротстве. Все знают, как в наши дни начинается крах, это похоже на лавину в горах. Сначала маленький инцидент: какой-нибудь поставщик требует, чтобы оплатили его счета; за этим сразу что- нибудь посерьезнее: банк, на который рассчитывали, отказывает в кредите; и вот целый снежный склон начинает двигаться, все разваливается, следует заявление о несостоятельности, и в довершение суд назначает исполнителя для ликвидации дел. Когда комитет профсоюза показал свои зубы, вопрос был передан на рассмотрение заседавшего без перерыва полного состава административного совета. Дебеля зондировали еще раз. На этот раз всплыла японская фирма. Много денег, очень выгодные условия для всех, но японцев не интересуют «велос», их интересует фабрика. Они хотят производить на ней принадлежности для зимнего спорта, стоящие так дорого: от ботинок до шапочек, включая перчатки, носки, спальные мешки. И. все, конечно, по чрезвычайно низким ценам. Лангонь вышел из себя. Продать его «велос» так постыдно!

— Пусть они оставят себе свои «кавасаки»[13] и отстанут от нас!

— Нам, конечно, будет очень хорошо, когда мы останемся без работы, — возражает Эвелина, забывшая, что она сама никогда не работала.

— А ты, Жорж? — спрашивает Берта.

Что я могу сказать? Я бы хотел навсегда расстаться с одной из них. Я предлагаю еще немного подождать.

— Чем больше ждать, тем сильнее нас обдерут, — замечает Эвелина, и я понимаю, что она права.

В конце концов мы играем ва-банк, даем себе отсрочку на пару недель до выступления Рока. А еще это дает время приготовиться к мигреням и бессоннице, я так пишу, потому что это правда. Каждая минута отныне будет заполнена переливанием из пустого в порожнее, бесконечным повторением одного и того же, бессмысленными размышлениями. К черту, есть другие вещи в жизни, кроме этих проклятых лыж «велос»! И как нарочно, именно на меня лягут все тяготы, а не на Деррьена, опирающегося на свою английскую трость, не на Рока, которому надо беспрепятственно тренироваться, не на Эвелину, похудевшую, изводящую себя. Когда я привез ее к себе, она меня резко спросила:

— А ты знаешь, что будет со мной и с матерью, если Жан-Поль сядет в лужу?

— Но я же с тобой, моя маленькая.

Эвелина движением плеч отстранилась от меня. Я предложил ей таблетку бензотила, она бросила ее мне в лицо:

— Лучше б героина!

Я не сразу понял, но когда увидел ее перекошенный рот, напряженное лицо, глаза, полные неприкрытой злобы, меня озарило. Я схватил ее за руку.

— Эвелина, ты же ведь не…

Она зашлась слезами, как девчонка.

— Да… но не часто… клянусь.

— Кто их тебе давал?

Эвелина попыталась спрятать голову.

— Папа, — прошептала она, — когда больше не мог. А я… просто чтобы не оставлять его одного.

— Но для этого нужны деньги! Откуда они были у него?

— Не знаю, мне было все равно.

— Скажи честно, ты их принимаешь все время?

— Нет.

— Тебе их не хватает?

— Немного.

Эвелина вся трепетала, выглядела осунувшейся, более жалкой, чем птичка, застигнутая черной тучей. Я посадил ее к себе на колени и укачивал, как маленького ребенка. Она уткнула лицо мне в шею.

— Дурочка, надо было мне все рассказать. А теперь нужно начинать лечиться, да, да! Ты не сможешь бросить сама. Никто не узнает про это, особенно твоя мать, договорились? А когда вылечишься, вот что я думаю сделать. Как ты смотришь на то, чтобы заняться залом аэробики? Ты бы стала там, естественно, управляющей.

Я почувствовал, что она качает головой в знак отказа.

— Но почему? — прошептала она плаксиво. — Я ничего не умею делать, не гожусь ни для чего. Мертвый груз, который надо сбросить.

— Замолчи. Прямо завтра я отвезу тебя в клинику доктора Блеша. Это мой друг.

Я так и поступил. Когда Берта спросила меня об Эвелине, я сказал:

— Смерть отца совсем выбила ее из колеи. Она проходит курс лечения сном.

На что Берта ответила:

— Мне таких подарков не делают. Мой бедный Жорж, до чего же ты глуп.

А затем мы переходим к вечному сюжету: «велос». Молодой Жан-Поль очень ими доволен. Он считает, что они великолепны для слалома. Рок отправляется в Санкт-Мориц в сопровождении Лангоня, который будет присматривать за лыжами до самого последнего момента. «А что Деррьен?» А что Альбер, мы с ним видимся почти каждый день. Он ничем не занят. При виде моих гимнастических аппаратов у него возник план. Он как-то пришел после полудня, когда клиенты уже разошлись, присматривался, изучал, а затем спросил:

— А сколько стоит зал, оборудованный, как ваш?

— С чего это вдруг? Вы хотите этим заняться?

— Представьте себе, я об этом думаю. Лыжи — это хорошо, но я упустил свое время. В лыжах «велос» я думал найти путь к успеху. Но теперь все понял. Вопрос в капитале. Я вношу свое имя и свой опыт. Мне могут предоставить кредит, как вы думаете?

Я пригласил Деррьена позавтракать. Ресторан? Как- нибудь в другой раз: Альбер следует режиму. Мадлена хорошо знает, что нам нужно. Мы непринужденно болтаем, и мало-помалу Деррьен излагает мне свой план. Если Рок выиграет, лыжи вывезут Берту. Если же он проиграет, для Берты настанут тяжелые дни, но у нее останется фабрика, которую она сможет продать. Даже в самом худшем случае Берта полностью не разорится, свободные деньги у нее будут.

— И она их вам предоставит?

— Это в ее интересах.

— Вы это уже обсуждали?

— Да, как-то между прочим.

Я уже привык к этому. Секреты, скрытность. Вся в сложных расчетах. Мы с Деррьеном переходим в гостиную. Альбер немного раздражает меня, везде он как у себя дома. Перебирает мои безделушки, рассматривает картины, абстрактные ему не нравятся. Я хочу его расспросить про Берту, наливаю ему стаканчик терновой настойки. Деррьен замечает рядом с моей чашкой упаковку лекарства, бесцеремонно берет в руки, спрашивает:

— Бензотил? Что это такое?

— Транквилизатор. Я его принимаю раз в день и могу вас заверить, что для людей вроде нас, непрерывно пережевывающих одни и те же мысли, он очень эффективен.

Не хотите ли попробовать? У меня есть еще упаковка, возьмите ее, это меня не стеснит.